Вы меня не знаете - Имран Махмуд
Так что давайте посмотрим на первую улику. Пацана застрелили в том же районе, где живу я. И что? Вот что я на это отвечу. Его застрелили в том же районе, где живут все люди, которые живут в этом районе. Это обоснование – ни о чем, и улика тоже ни о чем. Не вижу смысла еще что-то говорить об этом.
Если бы его застрелили в вашем районе, это значило бы, что его застрелили вы? Ни фига. Это просто тупость. Но господин обвинитель так не думает и раздувает из мухи слона. Но это всего лишь один факт не в мою пользу. Он может говорить что угодно – все будет против меня. Но если присмотреться, это просто хуйня. Простите, ваша честь, у меня вырвалось. Я имею в виду, что, если бы я рассказывал об этом так же, как обвинение, вы бы хором сказали, что «это не улика, а чушь собачья». Я живу там же, где и убитый пацан, ну и?.. Это что, реальная улика, которая что-то значит? Да ни хрена она не значит. Ну серьезно?
Теперь посмотрим на вторую улику. Кто-то видел, как я прошел мимо убитого и назвал его конченым. Обвинитель и все, кто смотрит слишком много фильмов, считают, что это типа улика. Типа я сказал убитому, что ему конец. Как будто я мафиози из американского фильма. Ха! Извините, господа присяжные. Извините, просто, если бы вы знали то, что знаю я, и, если бы вы выросли там, где вырос я, вы бы тоже посмеялись. В Лондоне на улицах это значит другое. Господин обвинитель никак не может этого знать, потому что он не рос на улицах. На настоящих улицах, на тех, которые знаю я, где люди стреляют друг в друга. Это, наверное, плохой пример, но вы поняли. Он из другого общества. Не то чтобы это плохо. Но это правда. Если бы я пошел с ним и его компашкой на охоту или еще куда, я бы тоже не все слова понимал. Когда я слышу «тачка», я представляю себе машину. А он, наверное, представляет тележку с ручками и одним колесом. Понимаете, что я имею в виду? Мы с ним из разных миров. Я не хотел бы жить в его мире, но хотел бы, чтобы он денек пожил в моем. Конченый!
Давайте я вам объясню. Когда мне было одиннадцать, я пошел в новую школу. Не в ближайшую государственную школу, потому что в ней не было мест, а в другую, за милю от дома. Это была такая коробка из семидесятых, которые когда-то считались крутыми, но, когда туда пришел я, она походила на разваливающуюся многоэтажку. Я помню зеленые панели и большие квадратные окна между ними. Вокруг был двор, где мы играли на переменах, и ограда по всему периметру, чтобы дети не выбегали на дорогу. И все. Они просто сделали максимум пространства, которое можно сделать за минимум денег, и голое, как пустыня, так что там негде было спрятаться.
Хотя нет, было одно место. Типа пожарной лестницы, такой спирали с квадратными площадками, которая шла снаружи по стене, и под последним пролетом у нее было вроде колодца. В самом низу она вела к запертой металлической двери в какой-то подвал, где, наверно, сторож дрочил или типа того. Это место мы назвали «плевок». И там уж точно никто не хотел оказаться.
Короче, переехать из одного района в другой – это все равно что переехать в другую страну. Я как будто оказался в зоне боевых действий. В моей первой школе черных было процентов пятьдесят. А тут – да я как будто попал в штаб-квартиру БНП[1]. Во всей школе было всего восемь или девять небелых детей. У меня зрение как будто переключилось из цветного режима в черно-белый. А те дети, блин! Какой только расистской херни там не происходило, уж вы мне поверьте. Простите, ваша честь, я помню, что вы говорили насчет ругательств, но «ниггер, черножопый, черный говнюк» – такое мы слышали постоянно. Но и пофиг. Как было – так было. Ты просто живешь с этим, и все.
Я как мог старался от этого отключаться. Не буду врать, пару раз мне пришлось дать кое-кому в рожу. Невозможно терпеть вечно, все равно однажды сорвешься. Мне не особо нравилось драться. Потому что, кроме всего прочего, из-за этого я чувствовал себя как все те черные чуваки, которые в фильмах бились с Рокки. Все всегда надеялись, что мне настучат по башке. В основном я просто держался так, чтобы ни во что не влезть. Если стычки можно было избежать, я так и делал. И еще имейте в виду, что я покрасивее большинства пацанов, так что и риск у меня был больше! Хотя потом, когда я пару раз прилично кое-кому навалял, со мной особо не связывались. Ведь всем хочется не просто победить в драке. Всем хочется победить легко. И если вы из таких, то ко мне лезть не стоит.
Короче, в школе был один пацан, Курт, тоже черный. Большой, толстый и какой-то заторможенный. Такому можно говорить что угодно, а он будет только слюняво ухмыляться в ответ. Не важно, что ты ему скажешь, и не важно, что даже в том возрасте он был размером с дом. Он только улыбался в ответ. И ему реально можно было говорить что угодно, а не только называть его жирным черножо… Простите, ваша честь.
Например, ему можно было сказать, что его мамка дает за пару фунтов, и даже тогда он тебе ничего не сделает. Просто он такой, миролюбивый. Но в этом-то и проблема. Позволишь один раз себя задеть, и тебе будет прилетать постоянно.
Но это опыт. Наверно, это как в тюрьме. Если хотя бы немного дашь слабину, тебя разорвут. Так что можете представить, какое говнище повидал Курт.
Мне казалось, что Курт до конца жизни останется неудачником. Он был не просто супертолстым и су-пердружелюбным, он еще постоянно был в раздрае. Его мать была наркоманкой, или алкоголичкой, или типа того, а еще, хотя мы тогда об этом не знали, она, видимо, втихаря подрабатывала проституцией. Курт иногда приходил в школу с синяками на лице. Разглядеть их было не так-то легко: такая темная у него кожа. Но я видел. Я-то мог разглядеть.
