В моём имени есть только «до» - Mary Jane

обволакивали, затаскивая туда, куда я боялся даже смотреть. Ключ потерялся. Тот самый ключ, который держал закрытой дверь, где было все то, что не должно было существовать в моей душе. Я боялся, мне было так чертовски страшно, до острых, как тысяча маленьких иголочек мурашек на шее. Хотелось кричать, плакать, держать эту дверь своими руками, столько, сколько потребуется, чтобы она не дала моим демонам вылезти наружу, но сил не было. Сил не было больше сопротивляться. С его уходом из моей жизни пропал и мой ключ. Я осознал это. Все это время отец был единственным, что помогало мне справляться. Физическая боль, которую он причинял мне, будто приводила в себя. Она затыкала мамин голос, затыкала мои странные мысли, и я наконец-то начинал чувствовать себя нормальным. Я любил боль, я сделался гребанным мазохистом, а сейчас… Сейчас я не знаю, что мне делать. Мне так страшно.

После смерти отца, меня ничего больше не держало в этом доме. Более того, мне было тяжело находиться здесь. Я ненавидел его, ненавидел за то, что он бросил меня, что он забрал у меня ключ, что он открыл эту дверь с моими демонами, и я не могу ее закрыть. Обида так сильно колола ребра, что я не мог позволить чувствам горечи и потери наполнить меня. Я запрещал себе чувствовать что-то хорошее. Так было проще. Я делал вид, что ничего не произошло, но на самом деле то, что я боялся признать, было очевидным. Что-то во мне изменилось в тот день. Открылось.

Я взял рюкзак, закинул туда пару необходимых вещей и внимательно посмотрел на адрес, что бы написан на чеке. Я должен был найти маму, мысль о ней, это пожалуй единственное, что сдерживает меня от того, чтобы перерезать себе горло.

Я нажал на дверной звонок, сжимая чек в руке так сильно, что костяшки побелели. Было страшно. И так…странно. Я зажмурился в ожидании, делая долгий выдох. Неужели это правда происходит?

— Кто там? — Голос звучал громко, но слабо. Мне показалось, что на секунду меня парализовало… Этот голос… Я слышу этот голос каждый день в своей голове… — Ключ под ковриком.

Я дрожащими руками отодвинул коврик, повернул ключ, и дверь с тихим щелчком отворилась, открывая вид на просторную и уютную кухню, за которой была гостиная. Не чувствуя собственных движений, я прошел в кухню, и увидел небольшую гостиную, где стоял столик, диван и телевизор. На диване лежала женщина, укрывшись махровым пледом. Ее кожа была болезненного цвета, тонкие запястья, шея и выпирающие ключицы явно были признаком того, что эта женщина больна. Тем не менее, ее красота поразила меня. Медовые глаза, смотрели устало, тонкие губы показывали что-то на подобии вежливой улыбки, а каштановые волосы, которые изредка переливались сединой стекали по плечам. Я не мог произнести ни слова, только смотрел на нее, завороженный, понимая, что не дышу, боясь согнать этот волшебный образ.

— Молодой человек, а вы кто? — Спросила она с ноткой тревоги в голосе, но ни капли не грубо.

Я молчал. Слова застряли в горле. Даже пошевелиться было сложно, я просто стоял и смотрел на нее. Было видно, как она напряглась от такого странного моего поведения, ее густые брови слегка нахмурились, и оперевшись на подлокотник дивана, она села, спуская ноги на ковер. Было видно, что это стоило ей больших усилий.

— Я… — Почему так сложно было это сказать? — Я твой сын.

С этой фразой воздух резко наполнил легкие. От такого количества кислорода даже потемнело в глазах. Я на негнущихся ногах подошел ближе, опускаясь на колени, около ее ног.

— Мама… — Можно было наблюдать целый спектр эмоций в ее красивых глазах. Страх, шок, неверие, понимание, боль, радость, любовь. Мне кажется, что я и сам сейчас отражал все это в своих глазах.

— Ник… — Она притянула меня за шею своими тонкими руками, и я почувствовал, как на макушку начали быстро скатываться ее слезинки. Я и сам плакал, уткнувшись носом в ее худые колени, вдыхая запах, который казался таким родным, будто все свою жизни я дышал химикатами, а это был настоящий, чистый кислород. Так вот как она выглядит… Сколько времени я потратил на то, чтобы воспроизвести ее образ в своей голове, и ни один из них не мог сравниться с ее красотой. Я никогда еще не чувствовал такой любви, которая накрыла меня сейчас. Злость и обида, презрение к своему существованию — они никуда не ушли. Но что-то ощущалось по-другому. Как будто у меня появилось то, за что можно было держаться во время шторма. Я больше не чувствовал себя одиноким. На миг даже показалось, что я не ощущал душащей пустоты.

15.09.

Я решил вернутся домой, чтобы забрать вещи и жить с мамой. Я никогда еще не чувствовал себя таким счастливым, но что-то было не так. Что-то внутри скреблось, обдирая стенки моих внутренностей, но я не мог понять что. Я соврал вам тогда. Я ощущал пустоту, я все еще ощущаю ее, намного сильнее, чем прежде. Она приносит боль и я не знаю, что мне делать. Было еще кое-что странное. Голос исчез. Этот голос внутри, который я слышал на протяжении жизни, он исчез, перестал звучать, и ощущать обычную тишину внутри было слишком страшно. Что-то было не так. Не смотря на то, что я обрел маму, я не чувствовал, что ключ опять со мной, и я могу закрыть эту страшную дверь внутри меня. Нет, совсем наоборот, теперь еще сильнее ощущалась его потеря. На равне с нежностью и любовью к матери, во мне росла лютая ненависть к отцу, который бросил меня, который держал меня в неведении столько лет моей жизни, который отгораживал меня от собственной матери. Я не могу поверить в то, что она была больна все это время, а я даже не знал об этом! Я не могу поверить, что все те чеки были за ее лекарства… Мама рассказала, что они с отцом решили, словно будет лучше, если он будет воспитывать меня один, что это слишком тяжело для ребенка, ежедневно видеть мать, которая даже не может встать с кровати. Это почти заставляло смеяться. Как вообще можно подумать о том, что расти с больной матерью может быть хуже, чем вообще расти без нее?! Я не мог смириться с мыслью о том, что все это время я провел вдали, когда у нее так мало этого самого времени!

Я предполагал, что возвращение дастся мне