Нельсон Демилль - Спенсервиль
Клифф с шумом скатился по ступенькам задней лестницы и громко завыл, дразня четырех собак, что охраняли их дом с задней стороны. Псы разразились громким лаем и заметались на цепях. Клифф снова завыл, потом расхохотался.
– Не забудь отдать им объедки, а потом дай им немного побегать, – крикнул он жене.
Энни не ответила. Она проводила его взглядом, посмотрела, как он уселся в служебную машину и выехал со двора. Потом закрыла дверь, что вела с улицы прямо на кухню, заперла ее, но задвигать задвижку не стала.
По правде говоря, подумала она, не было никакой нужды даже и просто запирать дверь. Спенсервиль был достаточно тихим и безопасным городком, хотя по ночам люди и тут запирали двери. Она же могла не делать этого по той причине, что муж приказал своим подчиненным патрулировать Вильямс-стрит практически почти круглосуточно. Объяснил он это так: преступники знают, где мы живем, и я не хочу, чтобы кто-нибудь из них причинил тебе вред. На самом же деле причина заключалась в ином: Клифф Бакстер отличался патологическими собственническими инстинктами, ревностью и подозрительностью.
Энни Бакстер жила в своем собственном доме фактически как в тюрьме. Конечно, она в любой момент могла куда-нибудь пойти, но ее мужу очень быстро становилось известно, куда именно она ходила и с кем встречалась.
Мягко говоря, ей это было и неприятно, и унизительно. Соседи – врачи, юристы, бизнесмены, жившие на этой же аккуратной и чистой улице в таких же, викторианского стиля домах, – делали вид, что принимают официальное объяснение необходимости полицейского наружного наблюдения, и мирились с ним. Но они хорошо знали Клиффа Бакстера и прекрасно понимали, чем вызвано почти постоянное присутствие полиции.
– Глупый, толстый, важный Питер, за жену боялся Питер, – в миллионный уже раз вслух продекламировала она. – Ее в тыкву посадил и от всех там схоронил. – И добавила: – Подлец.
Она подошла к входной двери и посмотрела через затемненное стекло на улицу. Мимо дома как раз проезжала патрульная машина с эмблемой полиции Спенсервиля; Энни узнала сидевшего за рулем парня: Кевин Уорд, один из этих фашистов, которых так обожает Клифф. Время от времени она подумывала о том, чтобы как-нибудь пригласить Кевина Уорда в дом на чашечку кофе и соблазнить его. Но не исключено, что Клифф поручил кому-нибудь следить и за самим Уордом, и этот кто-то едет сейчас за ним сзади в самой обычной на вид машине. Энни мрачно усмехнулась: она становится таким же параноиком, как и ее муж. Однако в ее случае для паранойи были все основания. У Клиффа же оснований не было никаких. В сексуальном отношении Энни Бакстер оставалась ему верна. Правда, у нее практически не было выбора; но, кроме того, она серьезно относилась к брачному обету, пусть даже муж и нарушал его. Бывали, однако, моменты, когда у нее возникали такие желания, от которых ее мать покраснела бы до корней волос. Приступы любви и тяги к сексу со стороны Клиффа чередовались с периодами полного отсутствия всякого интереса к жене, и периоды эти становились все продолжительнее. В последнее время Энни предпочитала отсутствие интереса.
Патрульная машина проехала, и Энни пошла в просторную гостиную. Она уселась в кресло и принялась слушать, как тикают часы, доставшиеся ей еще от деда. Их сын, Том, уже уехал назад в Колумбус – якобы для того, чтобы немного подработать там, пока не начался учебный год, на самом же деле потому, что в Спенсервиле, и особенно на Вильямс-стрит, делать ему летом – да, если на то пошло, и в течение всей его будущей жизни – было нечего. Венди, их дочь, была на озере Мичиган в молодежной туристической поездке, организованной местной церковью. Энни вызвалась быть одной из сопровождающих, чтобы помочь присмотреть за детьми, но Клифф с улыбкой заметил: «А кто будет присматривать за тобой, дорогуша?»
Она обвела взглядом комнату, украшенную антикварными деревенскими безделушками и фамильными ценностями. Клифф одновременно и гордился всем, что было как-то связано с ее вкусом, и относился к нему с сарказмом. Она была родом из гораздо лучшей семьи, чем он, и поначалу старалась сглаживать серьезные различия в их взглядах, вкусах, представлениях и воспитании. Но он не давал ей забыть разницу в их социальном происхождении, постоянно подчеркивая, что у нее в семье было в достатке только ума и хороших манер, но не денег, тогда как в семье его родителей денежки водились, хотя люди они, конечно, были неотесанные. И безмозглые, подумала Энни.
Клиффу нравилось демонстрировать их обстановку, хвалиться своими охотничьими трофеями, показывать свое оружие, вырезки из газет, где говорилось о нем, чучела тех зверей, что стояли у них в подвальном этаже дома, – в общем, демонстрировать дом, набитый его трофеями, включая и жену. Смотрите, но ничего не трогайте. Восхищайтесь мной и моими трофеями. Клифф Бакстер был прирожденным, классическим коллекционером, подумала Энни, инстинкт к собирательству сидит у него в жопе, и он органически не способен прочувствовать и понять разницу между женой и прибитой к стене головой оленя.
Энни с изумлением вспоминала теперь, как когда-то гордилась своим мужем и своим домом, с какими надеждами и оптимизмом смотрела она, будучи еще невестой, на замужество и свою будущую жизнь. В роли жениха Клифф Бакстер был внимателен и обходителен, особенно на протяжении тех нескольких месяцев, что непосредственно предшествовали их браку. Если у Энни и имелись тогда какие-то сомнения относительно их помолвки – а это было действительно так, – то Клифф не давал ей тогда совершенно никаких оснований для того, чтобы расторгнуть помолвку. Но уже вскоре после замужества она обратила внимание на то, что во всех вопросах их семейной жизни Клифф все решает самостоятельно, не считаясь с ней и даже намеренно исключая ее из всего, что он говорил и делал. В один прекрасный день она вдруг с чувством опустошенности в душе поняла, что Клифф Бакстер – вовсе не милый грубиян, который только и ждет, чтобы его наконец приручила какая-нибудь добрая женщина, а самый настоящий мужлан, практически почти что социопат.[3] Очень скоро, однако, он вовсе потерял и прежде не слишком глубокий и искренний интерес к тому, чтобы попытаться стать нормальным человеком. Единственным, что еще как-то удерживало его в рамках, не давало переступить за них, как понимала Энни, было его официальное качество охранителя законности и порядка. Спенсервиль сделал хулигана блюстителем нравов всего городка, и пока что это шло на пользу и Спенсервилю, и самому хулигану; но Энни жила в постоянном страхе того, что может случиться, если Клифф лишится своей должности и связанных с ней престижа и ответственности, и превратится в обычного рядового гражданина. Она поклялась себе, что в тот день, когда его уволят или он сам выйдет в отставку, она просто убежит из дому.
Энни подумала о его коллекции оружия – винтовок, дробовиков и пистолетов. Каждая вещь лежала отдельно, запертая на своей полочке, как и должно быть в хозяйстве у хорошего полицейского. Однако большинство других полицейских – а возможно, даже и все другие – давали своим женам ключ от домашнего арсенала, на случай если в дом проникнет преступник. Клифф же Бакстер своей жене ключа не давал. Она понимала ход его мыслей: Клифф боялся, что однажды, этак часика в четыре утра, жена его пристрелит, а потом заявит, что ошиблась и приняла его за грабителя. Энни не раз стояла по ночам перед запертыми стеллажами, молча глядя на них и думая, а не приставить ли ей и в самом деле пистолет к чьей-нибудь голове – его или своей собственной – и нажать на курок. В девяносто девяти процентах таких случаев она пока отвечала себе, что нет, не стоит; но бывали уже моменты…
Почувствовав, что из глаз у нее побежали слезы, Энни откинула голову на спинку кресла. Зазвонил телефон – она даже не сдвинулась с места.
Энни собрала на газету оставшиеся от ужина объедки и вынесла их к загону для собак. Там она открыла проволочную калитку и выбросила объедки внутрь. Три пса – немецкая овчарка, рыжая охотничья и лабрадор – накинулись на еду. Четвертая собака, маленькая серая дворняжка, подбежала к хозяйке. Та выпустила собачку из загона и заперла калитку.
Энни направилась назад в дом, дворняжка потрусила за ней.
На кухне Энни скормила собаке сырой гамбургер, потом налила себе стакан лимонада, вышла на просторную, огибающую весь дом веранду, и, поджав ноги под себя, уселась в качалку, серая дворняжка пристроилась рядом с ней. Жара спадала, росшие вдоль улицы старые деревья слегка колыхали ветвями под дуновениями мягкого ветерка. В воздухе стоял запах дождя. Когда свежело, Энни всегда чувствовала себя лучше.
Должен же быть какой-то выход, думала она, такой, который не обязательно пролегает через городское кладбище. Сейчас, когда дочери предстояло вскоре отправляться в колледж, Энни поняла, что не может дольше откладывать принятие решения. Если попытаться убежать, думала она, Клифф, скорее всего, схватит ее прежде, чем она успеет выбраться из города; а если ей все-таки удастся как-то ускользнуть отсюда, он станет ее преследовать. Если же обратиться к кому-нибудь из адвокатов округа Спенсер, Клиффу это станет известно даже прежде, чем она успеет вернуться домой. Бакстера в этих местах не особенно любили или уважали, но его боялись, уж об этом-то она могла бы порассказать немало.
