Нельсон Демилль - Спенсервиль
Лондри миновал ряд установленных на столбах почтовых ящиков, обратив внимание, что красный флажок на их ящике был опущен; этот флажок находился в таком положении все последние пять лет.
Он свернул на узкую, заросшую травой гравийную дорогу.
Дом, что стоял на их ферме – классический викторианский, обшитый выкрашенной в белый цвет дранкой, с верандой и вычурными украшениями, – построил прадед Лондри в 1889 году. Это был уже третий по счету дом на том месте. Самой первой была бревенчатая избушка, сложенная еще в 1820 годы, когда его далекие предшественники осушили и расчистили находившееся тут Большое Черное болото. Следующий дом появился во времена гражданской войны, и Лондри довелось даже увидеть его на фотографии: он напоминал небольшую, обшитую дранкой коробку из-под соли, без всяких украшений и без веранды. Местная мудрость гласила, что чем красивее дом, тем крепче муж сидит под башмаком у своей жены. Если так, то прадедушка Сайрус был явно согнут в бараний рог и напрочь придавлен каблуком.
Лондри подогнал свой «сааб» к самой веранде и остановился. Несмотря на то, что солнце уже садилось, было жарко; но это была сухая и пыльная жара, совершенно не похожая на ту парную баню, что обычна для Вашингтона.
Лондри сидел и рассматривал дом. Никто не вышел на крыльцо, чтобы поприветствовать его, да и никогда уже не выйдет. Родители пять лет назад перестали заниматься фермерством и переехали во Флориду. Незамужняя сестра Барбара давно уже уехала в Кливленд и делала там карьеру как руководительница какой-то рекламной службы. Брат, Пол, работал вице-президентом отделения фирмы «Кока-Кола» в Атланте. Когда-то он был женат на очень приятной женщине по имени Кэрол, работавшей в Си-эн-эн, но они расстались, заключив между собой полюбовное соглашение, что будут содержать и воспитывать детей, – теперь жизнь Пола была подчинена этому соглашению, фирме «Кока-Кола» и заботе о двух сыновьях.
Сам Кит Лондри так и не женился – отчасти потому, что был научен опытом своего брата и большинства других знакомых ему людей, отчасти же из-за своей работы, которая отнюдь не благоприятствовала счастливой и безмятежной семейной жизни.
К тому же, если уж быть честным с самим собой – а почему бы им и не быть, – он так никогда и не смог до конца забыть Энни Прентис, жившую примерно в десяти милях от того места, где сейчас стояла перед родительским домом его машина. В 10,3 мили, если быть точным.
Кит Лондри выбрался из «сааба», потянулся, разминаясь, и внимательно оглядел старинное семейное владение, полученное когда-то на правах участка, выделившегося первопоселенцам. В наступавших сумерках ему вдруг представилась запомнившаяся картина: он сам, свежеиспеченный выпускник колледжа, стоит на веранде, держа в руке дорожную сумку, целуется на прощание с матерью и сестрой Барбарой, жмет руку Полу. Отец в тот момент стоял на улице, рядом с их «фордом» – на том самом месте, где сейчас возле своего «сааба» стоял сам Лондри. Сцена была прямо по Норману Роквеллу, с той только разницей, что Кит Лондри покидал родительский дом не ради того, чтобы пробить себе дорогу в жизни, – он отправлялся к зданию окружного суда, откуда уже дожидавшийся там на стоянке автобус должен был доставить очередную ежемесячную партию юношей округа Спенсер на призывной пункт в Толидо.
Кит Лондри хорошо запомнил, какое озабоченное выражение было тогда на лицах всех членов его семьи, но ему никак не удавалось в точности припомнить, что испытывал и делал тогда он сам.
Ему только помнилось, что самочувствие у него было вроде бы скверное, но в то же время его наполняли и предчувствие приключений, и желание вырваться из дома, и он даже испытывал из-за всего этого некоторое ощущение вины. Тогда он не понимал владевших им смешанных чувств и эмоций, сейчас же он вполне осознавал их; все эти чувства можно было выразить одной строчкой из какой-то старой песенки: как удержать на ферме того, кто успел уже повидать Париж.
Правда, сам он успел повидать не Париж, а Вьетнам; и призывников не выстраивали на деревенской площади на перекличку, не устраивали им торжественных проводов; а они потом не вернулись назад с победой и не прошли парадом, под оркестр, по Главной улице. И тем не менее обретенный жизненный опыт подействовал на Лондри именно так: он уже больше не возвратился назад на ферму. Конечно, физически он вернулся, и даже целым и невредимым, но душой и в мыслях своих он уже сюда никогда не возвращался: ферма с тех пор перестала быть для него домом.
Да, именно так оно и было. Четверть века назад он сошел с этого крыльца и вступил в мир, а теперь вот снова стоит на тех же самых ступеньках; лица родных, так ярко ожившие вдруг в его воображении, померкли и растаяли, оставив после себя ощущение неожиданной грусти.
«Ну что ж, пусть и один, но хоть, по крайней мере, снова дома», – сказал он самому себе.
Он поднялся по ступенькам, нащупал в кармане ключ и вошел.
Глава вторая
В северной части Спенсервиля, в самой лучшей части городка, в 10,3 мили от фермы Лондри, Энни Бакстер, урожденная Прентис, перемывала посуду, оставшуюся на кухонном столе после ужина.
Ее муж, Клифф Бакстер, докончил банку пива, с трудом подавил отрыжку, бросил взгляд на часы и заявил:
– Мне надо назад на работу.
Энни поняла это еще раньше из того, что Клифф не переоделся перед ужином в обычные его домашние джинсы и безрукавку. Он остался в своей коричневатой форме полицейского и только подоткнул под воротник кухонное полотенце, чтобы капающий с мяса жир не попал на тщательно разглаженную рубашку. Энни обратила внимание, что под мышками и на груди у него проступили пятна пота. Пояс с кобурой и пистолетом висел на торчащем из стены крючке, фуражку он оставил в машине.
– И когда примерно вернешься? – спросила Энни.
– Сама знаешь, что бесполезно об этом спрашивать, малышка. – Клифф поднялся. – Откуда, черт возьми, мне знать? Не работа, а бардак. Чем дальше – тем хуже. Одни наркоманы и стебанутые подростки. – Он нацепил на себя пояс с кобурой.
Энни заметила, что муж застегнул пояс на самую последнюю дырочку; если бы она была сейчас в плохом настроении, то обязательно выказала бы свою готовность принести шило и проколоть следующую.
Клифф Бакстер увидел, что она оценивающе смотрит на обхват его талии, и проговорил:
– Ты меня слишком хорошо кормишь, черт возьми.
Ну, разумеется, она виновата, кто же еще.
– Мог бы поменьше налегать на пиво, – пробурчала она.
– А ты могла бы поменьше раскрывать рот.
Энни не ответила. У нее не было настроения ввязываться в ссору, поскольку все это ей было в общем-то совершенно безразлично.
Она посмотрела на мужа. При всем его избыточном весе, он во многих отношениях выглядел еще очень и очень неплохо: загорелый, с грубыми чертами лица, гривой густых каштановых волос и голубыми искрящимися глазами. Его внешность и его тело – вот что привлекло ее в Клиффе примерно двадцать лет тому назад, а также присущие ему обаяние скверного мальчишки и петушиная задиристость. Любовником он был хорошим, по крайней мере, по понятиям и стандартам этих краев и того времени. Он оказался в общем-то и вполне приемлемым отцом, и хорошим добытчиком, быстро поднявшись до должности начальника полиции. Но мужем он был неважным, хотя, если бы такой вопрос задали ему самому, он бы наверняка стал утверждать противоположное.
Клифф Бакстер открыл легкую экранную дверь[2] и проговорил:
– Не запирай дверь на задвижку, как в прошлый раз.
Прошлый раз, припомнила она, случился почти год тому назад, и тогда она сделала это совершенно намеренно, чтобы ему пришлось звонить и стучать. Она умышленно нарывалась на скандал, но в результате получила больше, чем то, на что напрашивалась. Тогда Клифф вернулся домой в начале пятого утра – он и раньше иногда заявлялся уже под утро, – но с тех пор стал регулярно, раз или два в неделю, возвращаться около четырех часов.
Конечно, работа у него была из тех, что заставляют не считаться со временем, так что все это само по себе не давало еще оснований для подозрений. Но из разных источников и разными способами она сумела выяснить, что муж действительно погуливает.
Клифф с шумом скатился по ступенькам задней лестницы и громко завыл, дразня четырех собак, что охраняли их дом с задней стороны. Псы разразились громким лаем и заметались на цепях. Клифф снова завыл, потом расхохотался.
– Не забудь отдать им объедки, а потом дай им немного побегать, – крикнул он жене.
Энни не ответила. Она проводила его взглядом, посмотрела, как он уселся в служебную машину и выехал со двора. Потом закрыла дверь, что вела с улицы прямо на кухню, заперла ее, но задвигать задвижку не стала.
По правде говоря, подумала она, не было никакой нужды даже и просто запирать дверь. Спенсервиль был достаточно тихим и безопасным городком, хотя по ночам люди и тут запирали двери. Она же могла не делать этого по той причине, что муж приказал своим подчиненным патрулировать Вильямс-стрит практически почти круглосуточно. Объяснил он это так: преступники знают, где мы живем, и я не хочу, чтобы кто-нибудь из них причинил тебе вред. На самом же деле причина заключалась в ином: Клифф Бакстер отличался патологическими собственническими инстинктами, ревностью и подозрительностью.
