Порох, деньги и красного бокал - Эрик Поладов
— Повтори.
Пока Массимо восполнял утраченное из бокалов содержимое, Рафаэлла поднесла ко рту тыльную сторону ладони, чтобы вытереть, но в последний момент передумала и слегка облизнула остатки вина со своих выпуклых губ.
Весь вечер они говорили о чём угодно, но только не о работе. Рафаэлла ни разу не спросила у Массимо о том, чем он занимается, а он, в свою очередь, не горел желанием затрагивать эту тему, стремясь заставить её забыть о работе и прочих обыденных хлопотах.
И на сей раз Рафаэлла спросила о том, что никоим образом не имело отношения к повседневным делам:
— А как ты познакомился с Симоне?
— Симоне? — переспросил Массимо.
— Да. Забавный мужичок. Всегда на позитиве. Как ни придёт в лавку, каждый раз начинает подшучивать и здоровается со всеми вокруг. Мне иногда кажется, что он знает абсолютно всех в этом районе.
— Ну, — произнёс Массимо, закрывая бутылку пробкой, заскрипевшей в последний момент, — в каком-то смысле, так оно и есть. Он уже в преклонном возрасте и большую часть жизни прожил здесь, а с тех пор, как вышел на пенсию, он с утра и до позднего вечера гуляет по здешним улицам, и незнакомцы попадаются ему на глаза не так часто. А познакомился я с ним… — на этом месте Массимо начал запинаться. — Как бы это сказать…
— Говори как есть. Здесь кроме нас никого — сказала Рафаэлла, указав рукой на пустоту за их спинами.
Массимо опустил голову и, посматривая на сцепленные перед собой руки, нехотя заговорил:
— В общем, мы познакомились в полицейском участке.
— Это как? Симоне был полицейским?
— Нет. Он работал курьером. В тот день он привёз в участок коробку с пончиками. В тот момент один из офицеров отводил меня к дознавателю…
На лице Рафаэллы начала вырисовываться широкая улыбка, а на щеках всплывали ямочки.
Массимо продолжал:
— …я тогда уже был хорошо знаком с его другом. Он знал меня в лицо, но лично — нет. Короче говоря, он внёс залог и меня выпустили.
Голос Рафаэллы сопровождался лёгким смехом:
— А за что тебя привели в участок?
— Мы с друзьями спекулировали жвачками, а в коробке под ними лежали свёртки с табаком, который оказался разбавлен с марихуаной. Так мы и узнали друг друга.
Рафаэлла ещё некоторое время посмеялась над историей из биографии Массимо, но смех этот не был столь долгим. Её плечи сжались, а по коже забегали мурашки. Ветерок не усилился, но стал намного прохладнее.
Заметив, как она съёжилась, Массимо снял с себя ветровку и накинул на неё, немного потерев ладонями о её плечи.
— Так лучше? — спросил Массимо.
— Да. Спасибо — отозвалась Рафаэлла. Она какое-то время всматривалась куда-то вдаль, а затем спросила: — Скажи, вот если бы ты оказался на борту одного из тех самолётов, — говорила она, указывая в сторону аэропорта, — куда бы ты отправился?
Массимо расслышал каждое её слово и глубоко задумался. Он погрузился в мысли так же сильно, как это происходило с ним каждый раз, когда он приходил сюда вечерами ещё до тюрьмы и наблюдал похожую картину. Да. Он часто смотрел на маячащие в небе огни самолётов и представлял, как однажды купит билет и улетит на одном из тех самолётов туда, где не царит запах тотальной бедности, культура на улицах не ограничивается тюремным жаргоном и плевками по тротуару, а людям не приходится приносить в жертву свою совесть и душевный покой, чтобы заработать на кусок хлеба.
Он вздохнул полной грудью и сказал:
— Я бы улетел так далеко, пока этот город не исчезнет за горизонтом; остановился бы на каком-нибудь острове и купил бы дом на берегу, чтобы потом мог каждый вечер, сидя на шезлонге любоваться лазурным морем, а по вечерам провожать закаты.
Рафаэлла замолчала, разглядывая застывшую гримасу на лице Массимо, и вскоре сказала:
— Значит остров?
— Да. Я всё детство провёл здесь, думая о том, что где-то на Земле существует такой остров и он ждёт меня.
Он медленно повернул лицо, поймал взгляд Рафаэллы и спросил:
— Скажи, ты бы хотела отправиться на остров?
Её губы разомкнулись и что-то вот-вот должно было прозвучать из её уст, но в этот момент на их тела начали приземляться дождевые капли. Но это не стало помехой для того, чтобы Массимо прикоснулся к её алым губам и ощутил этот вкус… их мягкое касание. Он почувствовал влагу на её губах и запах. Это был особенный запах. Так пахла Рафаэлла. Этот аромат исходил от её лица.
Дождь резко усилился. Капли стали значительно больше. Пока Массимо с Рафаэллой бежали к двери, их одежда успела сильно промокнуть.
Они спустились по лестнице и вошли в квартиру. Рафаэлла перешагнула через порог спальни, где Массимо достал из гардероба кое-что из одежды.
— Вот — сказал он, протягивая футболку, свитер и потёртые джинсы. — Извини. У меня из женской одежды ничего нет. Но зато сухое.
— Да брось. Всё нормально. Спасибо.
Она провела рукой по своим влажным волосам и посмотрела на рамку с фотографией тёти Барбары на тумбе, после чего незамедлительно спросила:
— Это твоя мама?
— Это моя тётя. Но ты почти угадала.
Через незначительную паузу Массимо сказал:
— Кстати, можешь остаться. Поспишь здесь на кровати, я в гостиной на диване, а утром я тебя отвезу на работу.
— Завтра работает напарница. Моя смена через два дня.
— Что же, отлично. Тогда отвезу, куда скажешь.
Рафаэлла разразилась довольной улыбкой.
Массимо как зомбированный любовался её белоснежными зубами. Он видел много лиц и улыбок в своей жизни. Но эту улыбку он полюбил больше остальных, потому что один её только вид делал его счастливым.
Промедлив секунду, Массимо отошёл от приступа эйфории, вспомнил про то, что Рафаэлле нужно сменить мокрую одежду и резко проронил:
— Ах, да! Я ухожу.
Он покинул спальню и прикрыл за собой дверь.
Массимо проснулся в половину восьмого. Он оделся и сбегал в бар к Мурильо. Тем утром он впервые взял две порции кофе вместо одной, и впервые он не стал пить внутри. Стараясь толком ничего не объяснять, он извинился перед Мурильо и пообещал забежать как-нибудь вечерочком. Помимо кофе он взял два хот-дога и две сырные лепёшки.
К его возвращению Рафаэлла ещё спала, но стоило сквозняку захлопнуть дверь, как она проснулась от грохота, который доносился откуда-то из коридора. Тем утром она могла проснуться и на час позже, но только лишь потому, что уснула значительно
