Евгений Лучковский - Опасная обочина
— Ну что вы! Это от волнения… Конечно же я вас читала! Ну да, правильно — Вэ Смирницкий. Репортажи с БАМа…
Он смягчился:
— Ладно, ладно, не огорчайтесь, молодая леди. Вам более к лицу благородная бледность. Давайте лучше знакомиться.
Она первой протянула узкую, с тонкими пальцами руку.
— Вера. Вера Малышева.
«Эх, встретить бы еще одну Веру до конца дня, и тогда мое дело в шляпе…» — суеверно подумал он. Вслух же произнес:
— Вэ Смирницкий. Виктор Михайлович.
— Так вы у нас выступите?
— А что вы так хлопочете о коллективе? — ответил он вопросом на вопрос.
— Я член комитета комсомола, — сказала она. — На мне культмассовый сектор, встречи с интересными людьми…
Он приосанился:
— По-вашему, я интересный человек?
— Еще бы! Вы так интересно говорите. И пишете тоже…
«Ну вот, — с тоской подумал он, — давно ведь собирался проблемную статью написать на тему общеобразовательной школы, да так и забросил идею. А она сейчас возникла с новой силой. Возьми хоть вот эту: училась где-то, может быть, даже лучше других, наверняка лучше многих, школу кончила… Внешне — само совершенство. А две-три необычных фразы из прошлого века и — глаза на затылке…»
— Выступлю я у вас, Верочка, обязательно выступлю.
Она просияла:
— А когда? Как нам вас найти?
— Очень просто. Прилечу с Севера, зайду в депутатскую. Если ваша смена, то тут все понятно, а если не ваша, оставлю записку Вере Малышевой. Устраивает?
— Нормально!
— А теперь я пойду вздремну по-стариковски, вон и «Чукотка» освободилась…
— Я вас разбужу к посадке, — сказала она. — Отдыхайте.
Член комитета Вера Малышева ушла, задорно стуча каблучками, а член Союза журналистов Виктор Смирницкий пошел в угол и действительно по-стариковски плюхнулся в уютное мягкое кресло с удобными подлокотниками.
Кто-то прикоснулся к его руке — он действительно задремал.
— Виктор Михайлович, пройдите, пожалуйста, в «рафик», мы отвезем вас к самолету.
Над ним стояла Вера Малышева и улыбалась. Он встал, с удовольствием потянулся и пошел вслед за ней к стеклянной двери, ведущей на летное поле.
— Верочка, — спросил он ее по дороге, — вы случайно не знаете, какой тип самолета?
— Ту-154.
Он заглянул в билет: место 2–6.
— Хорошо бы «первый класс»… — мечтательно произнес он, пропуская девушку в «рафик».
— Вот этого я вам сказать не могу, — улыбнулась Вера, — сейчас сами увидите, вот он — ваш лайнер.
Смирницкий хорошо знал, что такое «первый класс».
Это когда вместо трех кресел в первом салоне установлены два. Но каких! Широкие, мягкие, опять же с удобными широкими подлокотниками… Мечта! Есть возможность вытянуть ноги и спать, спать, спать…
У трапа он попрощался с комсомольской богиней, пожелав ей легкой смены. Прощаясь, поднял указательный палец и заговорщицки подмигнул, состроив серьезную мину:
— Лектор все помнит. Не боись.
«Рафик» с Верочкой укатил, а он, зная, что она оглянулась, помахал вслед перчатками. На верхней площадке трапа стояла не менее элегантная бортпроводница и приветливо улыбалась хоть и заученной, но ослепительной улыбкой.
Она заглянула в билет и повела его в первый салон. Тот действительно оказался первым классом. Кресла были приятного синего цвета и обиты чем-то наподобие «букле».
— Вот ваше место, — прозвучало глубокое контральто.
Он сел, она продолжала:
— Над вами находятся…
— Стоп-стоп-стоп! — перебил он ее. — Это мы все пропустим: индивидуальное освещение, кнопка вызова бортпроводницы… Давайте начнем с последней фразы. Меня зовут…
— Люда, — весело закончила она.
Он с огорчением поморщился:
— Нет, не то… Нет в жизни счастья.
— Могу заменить на «Люся», — предложила она.
— К сожалению, замена в этой игре исключается.
— А что же вам надо?
— Вера — вот что мне надо.
— Так вы же только что с ней попрощались.
— Теперь другую надо…
Она кусала губы, сдерживая смех:
— А сколько всего вам нужно Вер?
— Не менее трех, — совершенно серьезно ответил он.
Бортпроводница не выдержала и рассмеялась:
— Вас посадят за многоженство.
В это время ее окликнули из прохода:
— Вероника! Автобус пришел! Давай на трап — начинаем посадку.
Он изумленно взглянул на нее и показал кулак.
— Ладно, не сердитесь, — сказала она, поворачиваясь к выходу. — Вам все равно еще одну надо.
«Нет уж, — подумал он, закрывая глаза. — Теперь комплект».
А поскольку профессиональный бродяга Виктор Михайлович Смирницкий привык засыпать в любых условиях — и при посадке, и на взлете, — а тем более здесь, в тепле и уюте просторного салона, он удобно вытянул длинные ноги, плотнее сомкнул веки и расслабился. Еще он вызвал в памяти образ Ольги и стал впадать в легкую дрему, предшествующую глубокому сну.
Пробудился он от толчка — «тушка» мчалась по взлетно-посадочной полосе и явно тормозила. Это он понял по характерному визгу турбин.
«Значит, не взлетаем, а прилетели», — подумал Виктор и потянулся за чемоданчиком.
У выхода он кивнул Веронике, она ответила улыбкой.
— Ну зачем вам три с таким умением спать? — тихо проговорила бортпроводница.
— Для дела, — честно ответил Смирницкий и, поблагодарив за приятный полет, стал спускаться по трапу.
Ему повезло: чей-то ЯК буквально через полчаса шел спецрейсом в Октябрьский, договориться не составляло труда. В обком партии он решил не идти — пока не с чем, лучше на обратном пути..
Не прошло и трех часов, как Виктор Смирницкий спускался уже по короткому трапу в хвостовой части самолета, именуемому пандусом.
Добравшись на попутном грузовике до центра поселка городского типа (было бы лучше сказать — город сельского типа), он без труда обнаружил здание райкома, несмотря на бурканье и фырканье старухи уборщицы, вошел и поднялся на второй этаж двухэтажного здания, безошибочно определив местонахождение приемной. Здесь он снял пальто и шапку, сел в кресло еще не пришедшей секретарши и задремал, поскольку по местному времени было всего лишь шесть утра.
Второй секретарь райкома партии Алексей Иванович Трубников, как всегда, пришел на работу за час до начала трудового дня. Это был довольно молодой мужчина, разве что немногим старше Смирницкого. Еще в недавнем прошлом — выпускник, отличник политехнического института — работал инженером на заводе, подавал большие надежды, уже подумывал о диссертации, но за успехи в технике, за принципиальность и за многие другие человеческие качества, был избран секретарем парткома. А спустя два года Трубникова перевели в Октябрьский вторым секретарем райкома партии, дав ему таким образом возможность хоть отчасти применить свои технические знания в этом архиважном для государства регионе.
Войдя в приемную, Трубников обнаружил незнакомого человека и подивился: посетитель был ранним даже для привыкшего ко всему Севера.
— Вы к кому, товарищ?
Смирницкий открыл глаза и поднялся.
— К вам, — сказал он твердо, чутьем журналиста угадав, кто перед ним стоит.
— Прошу, — и Трубников вслед за Смирницким вошел в свой кабинет.
Виктор хотел было представиться, но секретарь с подкупающей простотой и северной непосредственностью опередил Смирницкого:
— Хотите чаю? Мне тут наши женщины с вечера термос оставляют… Шибко герметичный, до сих пор кипяток.
У Виктора засосало под ложечкой.
— Не откажусь, — улыбнулся он. — Я к вам из Москвы на перекладных добирался…
— Вижу, что из Москвы, — усмехнулся Трубников, бросив беглый взгляд, пусть и на теплые, но все же ботинки столичного посетителя.
Пока Трубников наливал чай, Смирницкий подошел к стене и стал разглядывать карту-схему региона.
— Интересуетесь? — глянув исподлобья, полюбопытствовал хозяин кабинета.
— Да, — вздохнул Смирницкий, — но на этот раз в довольно узком, хотя и конкретном, плане.
С наслаждением потягивая почти черный дымящийся напиток, Виктор изложил по-журналистски кратко свое дело и показал Алексею Ивановичу письмо. Тот повертел в руках конверт, рассматривая штамп, и подошел к карте…
— Вероятнее всего, эти три точки вот здесь, здесь и здесь. Но это — тонет по горизонтали. Довольно далеко друг от друга. Думаете найти?
— Хотелось бы…
Трубников, заложив руки за спину, медленно прошёлся от стены к стене.
— Есть в вашей экспедиции две уязвимых точки, — задумчиво произнес он.
— Какие? Инициалы?
— Да. Они могут оказаться придуманными.
— А вторая?
Алексей Иванович остановился, внимательно посмотрел на Смирницкого, как бы примериваясь к его реакции на свои еще не произнесенные слова.
— Вот вы, скажем, человек опытный, как говорится, инженер человеческих душ. Уверены ли вы, что ваш аноним побежит вам навстречу с распростертыми объятиями, даже если вы его отыщете? Он ведь может и отказаться… А в письме криминала нет, заставить нельзя.
