Евгений Лучковский - Опасная обочина
— Да.
— Я ходила в столовую и передала то, что вы просили…
— Спасибо. Что же она вам ответила?
— Вот как вы сейчас, тоже «спасибо»… Я вас узнала по голосу, мне сказали, что у меня абсолютный слух…
— Вы, вероятно, новая лаборантка? — догадался он и мельком взглянул на часы.
— Правильно. А как вы узнали?
— У меня абсолютный нюх.
— Как интересно…
Может быть, еще что-нибудь передать Ольге Николаевне?
— Передайте ей, пожалуйста, если вас, конечно, не затруднит, что кисель на десерт — лучшее средство от бессонницы.
— Любой? Любой кисель или какой-то определенный?
Он закатил глаза и тяжко вздохнул.
— Лучше всего из еловых иголок. Если есть чем — запишите.
— Ничего, я запомню. До свиданья.
«Взорвет эта девушка лабораторию, если, конечно, там есть чему взрываться…» — подумалось ему.
Он положил трубку на рычаг, и с этого момента началась командировка. Виктор собрался, сконцентрировался и стал действовать быстро и решительно. Он посмотрел на часы и произвел мысленные расчеты на ближайшее время. Затем надел пальто и шапку, погасил свет и у входной двери символически на несколько секунд присел на чемоданчик.
Дежурная редакционная машина, любезно предложенная первым замом, уже стояла у подъезда. Водитель был незнакомый. Виктор сел, поздоровался и попросил отвезти его в Домодедово. Они тронулись, и по характерному звуку шин Смирницкий понял, на каких скатах они едут. Это было не обычное шипение, а какое-то жужжание с цокотом.
— Резина шипованная? — спросил он у шофера.
— Точно.
— Что ж не снимете? Асфальт чистый, снега нет…
— Еще выпадет.
Это были единственные слова, которыми они обменялись за всю неблизкую дорогу. В начале командировки, в ее преддверии, то есть по дороге в аэропорт, Виктор любил мысленно прокрутить два-три аспекта своих действий. Этим он сейчас и занимался, поскольку плана командировки, как некоторые другие журналисты, никогда не составлял.
В порту народу было видимо-невидимо — как он понял, результат двух- или трехдневной нелетной погоды. У касс колыхались и гудели толпы людей, пробиться было невозможно.
Смирницкий мгновенно оценил ситуацию и проработал варианты. Первый — дежурный начальник смены, но дверь наверняка заперта, ясное дело, прячется. Второй — сменный начальник порта, это надо зафиксировать и подумать, тут смотря кто. Третий — милиция, газетчиков иногда выручает. Четвертый…
Мимо, пробираясь сквозь толпу, носильщик катил тележку.
— Дружище, какая сегодня смена? — спросил Смирницкий.
— Третья вроде…
«Ну вот и все, — облегченно вздохнул спецкор. — В депутатскую комнату».
Там его действительно знали и встретили очень тепло. На ближайший рейс он уже не успевал, заканчивалась посадка. Следующий шел через два тридцать, и это его вполне устраивало, потому что он все-таки хотел дозвониться Ольге; любая женщина обидится, не предупреди ее об отъезде. И вообще…
Пока ему оформляли билет, он нашел телефон и позвонил. На этот раз было занято. Он пошел в буфет. Там ничего особенного не было, разве что сигареты. Взял блок, заказал две порции сосисок и два стакана чаю. Несмотря на голод, жевал машинально, без аппетита. Допил чай и пошел звонить снова.
На этот раз зуммер был длинный и трубку сняли сразу. Он тут же узнал ее обычное «Вас слушают». Его всегда это раздражало, и он как-то вечером попытался объяснить ей, что вместо «Вас слушают» гораздо короче «алло» и еще короче «да», а уж если слушают, то вполне понятно, что вас, и поэтому достаточно просто сказать «Слушаю». Но этот его монолог ничего не изменил и пропал втуне.
— Вас слушают, — сказала мембрана ее голосом.
— Привет, — сказал он.
— Наконец-то… Здравствуй. Где ты пропадал?
— Я? Я весь день тебе звоню.
— И я тебе.
— Из столовой — тоже?
— А-а, так это ты… Ты поразил воображение нашей Верочки, новенькой лаборантки.
— Чем?
— Во-первых, баритональными модуляциями…
— Ну да, у нее же абсолютный слух.
— …во-вторых, диэтической эрудицией. Она и в химики пошла из-за того, что любит смешивать несовместимое.
— Бойся ее — она вас взорвет.
— Присматриваем. Ты откуда?
— Из аэропорта.
— Встречаешь кого-нибудь?
— Нет. Провожаю.
— Кого, если не секрет?
— Себя.
— Шутишь?
— Правда. Потому и звоню.
— А почему ты вчера ничего не сказал?
— Вчера я и сам не знал. Так вышло.
— Это он… это шеф тебя послал?
— Нет, он-то как раз возражал, очень не хотел отпускать. Я сам напросился.
— Я тебя не понимаю. Разве ты не помнишь, что послезавтра у меня… что…
— Конечно, помню. У тебя день рождения.
— Так как же ты?
— Очень просто. Мне приснилось, что мы не сумеем отпраздновать это событие вместе, и я напросился в командировку.
Пауза.
— Ты гадкий человек, Смирницкий.
— Верю. Но я поздравляю тебя заранее…
— Ты был противным еще в школе.
— …потому что из той глуши, куда я еду, скорее всего, нельзя будет дать телеграмму.
— Подумать только, столько лет этот человек мне интересен! Не-е-ет, я, безусловно, ошибалась в тебе…
— Кстати, сколько тебе стукнет?
— Не прикидывайся. Ты прекрасно знаешь, что мы ровесники. Во всяком случае, знал все эти годы.
— Да, действительно…
— Но я все равно моложе тебя и лучше.
— Несомненно.
— И умнее, и добрее…
— Согласен.
— И человечнее.
— Безусловно.
— Ты — свинья!
— Я пожимаю плечами…
— Смирницкий, я еще успею в аэропорт?
— Нет.
— На такси?
— Ты же знаешь, как я люблю провожания. Потом тоски на два дня не оберешься.
Пауза.
— Так хочется увидеть твою наглую физиономию… Ты летишь надолго?
— Думаю, нет. Все зависит от обстоятельств. Мне нужно разыскать одного человека во что бы то ни стало.
— Женщину?
— По всей вероятности, мужчину. Что-то я не припомню, чтобы раньше тебе было свойственно чувство ревности.
— Я с ума схожу. Витечка, я не могу без тебя.
— Наверно, в лаборатории никого нет?
— Отчего же? Верочка здесь. Что-то смешивает…
— Сейчас как ахнет.
— Пусть ахнет! Пропади оно все пропадом! Верочка, не трогай… Смирницкий, я тебя люблю!
— Я тоже. Прости, здесь служебный телефон.
— Возвращайся поскорее, милый.
— Я постараюсь.
— Целую тебя.
— Я тоже.
Он положил трубку и несколько секунд простоял в задумчивости, ощущая какое-то странное раздвоение внутри себя. Пока что он не мог дать этому оценку, но ощущение, привкус чего-то неуловимого, неприятно-печального поверг его, с одной стороны, в растерянность, с другой стороны, как это ни было ему странно, в злость.
Подошла девушка в синей форме «Аэрофлота» — он ее здесь раньше не видел.
— Товарищ Смирницкий?
Виктор кивнул.
— Вот ваш билет и паспорт. Я приглашу вас на посадку.
— Спасибо.
Она в нерешительности медлила, не зная, к какой категории пассажиров его отнести, потому что в природе их существует две: понятливые и непонятливые. Но видимо, придя к мысли, что кашу маслом не испортишь, ровным, приветливым, профессиональным голосом произнесла:
— В вашем распоряжении два часа. Вот там — кафе, там — телевизор. Курить можно. Пепельницы на столах. Приятного отдыха, товарищ Смирницкий.
— Благодарю вас, молодая леди, — с изысканной вежливостью поклонился он. — Не беспокойтесь, я не покину этот зал ни на минуту, Вы найдете меня в том углу, где скучает этот пожилой джентльмен с Чукотки. Позвольте еще раз выразить самую искреннюю благодарность за столь внимательное отношение к моей совершенно незначительной персоне.
Пока он произносил этот мерзкий текст, у девушки постепенно расширялись глаза, а тонкие, в ниточку, брови поползли вверх.
Но ее реакция оказалась иной, нежели он ожидал.
— Ой, — сказала она, — значит, вы и есть тот самый корреспондент? Мне сказали, что вы где-то здесь, но я вас приняла за депутата…
— Неужели я так старо выгляжу?
— Почему? Среди них бывают и молодые. Даже моложе вас.
— Спасибо.
Она с беспокойством заглянула ему в лицо.
— Простите, товарищ Смирницкий, вы не смогли бы…
— Нет, не смогу.
— Почему? — огорчилась она.
— Улетаю.
— Но вы же вернетесь?
— Надеюсь.
— Вот тогда и выступите.
— Где?
— У нас в коллективе. Мы все читаем вашу газету. Она такая интересная. Ну, что вам стоит?
— Читаете? — усмехнулся он. — А меня с депутатом перепутали. Вот на билете написано — Смир-ниц-кий, а я ведь чуть ли не через номер печатаюсь…
Она покраснела:
— Ну что вы! Это от волнения… Конечно же я вас читала! Ну да, правильно — Вэ Смирницкий. Репортажи с БАМа…
