Чак Клостерман - Человек видимый
Так что теперь Томми на второй базе, а Мэтти на первой. Здорово, да? Для ребятишек детсадовского возраста игра получается очень напряженной. Третий бьющий — Кори. Единственное, что я знаю о Кори, — это что его мать выглядит слишком красивой, чтобы ей было уже сорок лет. А сам Кори отличный игрок, во всяком случае, для своего возраста, поэтому я немножко подзадориваю его. Я кидаю ему мяч посильнее, потому что знаю, он может его отбить. Он отбивает его прямо вверх, так что, похоже, игра окончена. Но третий бейсмен — не забывайте, этим ребятишкам по шесть лет — совершенно не видит, куда летит мяч, и тот попадает прямо ему по макушке. И вот Томми уже на третьей базе, Мэтт на второй, а Кори на первой. Все базы заняты. Шансы на победу сразу подскакивают. Вот это настоящая игра. У родителей сразу пробудился интерес — это видно по тому, что они перестали проверять свои мобильники.
Теперь очередь нашего последнего бьющего, Тоби. Ему скоро семь лет, но выглядит он на все десять. Он, бесспорно, лучший игрок в нашей команде. Возможно, мы переведем его в высшую группу. Не сомневаюсь, что к шестнадцати годам он будет звездой. Даже по его походке видно, что он спортсмен. Но вы помните, что пока ему шесть лет с хвостиком. Он и ведет себя как шестилетний ребенок, хотя высокий, крупный и хорошо двигается. И вот он стоит и имеет шанс стать героем. У него великолепный шанс блестяще закончить игру и, когда мы пойдем праздновать победу в Макдоналдс, быть там главным героем. И я этого ужасно хочу. Я всей душой желаю Тоби блестящего удара, потому что он запомнит его на всю жизнь или, во всяком случае, пока не окажется в юниорской лиге. Я его тренер. Я отвечаю за его рост. Но почему-то в некоторых ситуациях я забываю о том, что я именно тренер. Я вспомнил, как во время учебы в старших классах я был питчером в играх плей-офф. Все ожидали от меня, что я закончу игру, потому что я был последним бьющим. Я был Мариано Риверой[47] лиги класса В католического университета в Сан-Антонио. Вот кем я был и кем до сих пор себя ощущаю. Я понимаю, что я уже давно не старшеклассник, но все равно это чувство во мне живет. И в этот момент — как и всегда — я забываю о своем заработке страхового агента, о своей замечательной жене и проклятых детях. Я против воли становлюсь самим собой. И когда я увидел, как Тоби нерешительно ковыряет землю своей маленькой ногой, обутой в бутсу, я прямо взбесился. Чтоб он провалился, проклятый мальчишка! Видно было, что он нипочем не сделает хорошего удара.
Первую подачу я послал на внутренний угол «пластины». Хорошо! Значит, еще не разучился. Первый страйк. Наш кэтчер весом шестьдесят фунтов едва удержался на ногах, когда мяч изо всей силы влетел в его ловушку. Наверное, Тоби немного испугался, ведь он думал, что я мечу прямо в него. Затем я подаю крученый мяч, и он вылетает за пределы поля, но парень бежит за ним — и получает второй страйк. Ну вот скажите, что знает Тоби о крученой подаче? Он даже не знает, как это пишется. Третий мяч улетел от меня далеко за пределы поля, но затем я отправляю в него фастбол, прямо в живот. Он даже не успел поднять биту выше плеча. Третий страйк. Игра окончена. Я выиграл у ребенка из своей же команды. Я — чудовище!
Потом я объяснил Тоби, что ему не стоило нарываться на второй страйк, что на домашней базе нужно быть максимально внимательным, и сказал, что я уверен — в следующий раз у него все получится, и он станет героем. Я позволил ему взять больше макнаггетсов — остальные получили по шесть, а Тоби досталось десять штук. Честно говоря, по нему не видно было, что он очень огорчен случившимся. Но я чувствовал себя ужасно. И так бывает всякий раз, когда со мной такое случается.
«Набиско» заканчивает свой рассказ, а остальные кивают. Все они каким-то образом связаны. Начинает бубнить мужчина с длинными волосами: рассказывает, что его жена недавно сочинила фортепианную пьесу, и долго рассыпается в похвалах этой пьесе. Уверяет, что ее пьеса гораздо лучше всего, что сочинил он для своего оркестра, намного сложнее и выразительнее. Он ужасно гордится своей женой. Но она, бедняжка, этого не знает, потому что вместо похвал он сказал жене, что пьеса вполне приличная, правда, немного похожа на поздний альбом Wings, в котором участвовала Линда Маккартни. И снова все сидящие за столом закивали. Третьей заговорила девочка-подросток. Она рассказала, что недавно получила за тест по тригонометрии 97 баллов, а две другие девочки из ее класса получили по 100, потому что они показали свои черновики, а у нее черновика не было. Ее возмутило то, что они получили высший балл за вычисления на бумаге, которые она произвела в уме. Она возненавидела своих одноклассниц и решила им отомстить. И вот она зарегистрировалась в Фейсбуке под вымышленным именем и заявила, что эти девочки лесбиянки, что она сама видела, как они целовались после конференции Национального общества почета.[48] Она хотела помешать им пройти в Райс.[49] Девочка призналась, что чувствует себя виноватой, но, с другой стороны, считает свою месть оправданной.
Оказывается, я попал на собрание группы поддержки людей, страдающих расстройством психики на почве «жажды лидерства», чего я никогда не рассматривал. История каждого участника говорила о его ощущении загнанности в угол — всех волновал вопрос, как стать нормальным человеком, у которого нет этого болезненного, навязчивого стремления обязательно быть лучше всех. Они рассказывали, что без устали поливают и стригут свои газоны, доводя их до идеального состояния, чтобы их участок был признан лучшим в районе; что во время езды на автомобиле они стремятся обогнать всех других участников движения; что они портят каждое Рождество из-за малейших нарушений правил игры Apples to Apples. Последней говорила женщина, которую я заметил в ресторане. Она работала у брокера сырьевых товаров и получала 400 тысяч долларов в год. Но ей было все равно, сколько она получает. «Я не люблю тратить деньги, — сказала она. — Мне нравится только следить за тем, как растет мой счет». У нее нет ни мужа, ни детей. Общается она только со своими коллегами, которых глубоко презирает.
— У них совершенно нет честолюбия, — сказала она. — Они улыбаются мне, поэтому я улыбаюсь им. Они приглашают меня на ланч, и иногда я к ним присоединяюсь. Мне же тоже нужно есть. И вот я слушаю их скучную болтовню о ценах на продукты и одежду, об их собаках и кошках, слушаю, как они судачат о наших коллегах, кого-то уличают в женоненавистничестве, кого-то в расизме, кого-то в симпатиях к Элизабет Хасселбек.[50] И каждая старается убедить меня посещать свою особую церковь. Даже странно, что кто-то из них заговорил о Фейсбуке… Два года назад все стали уговаривать меня присоединиться к сообществу в Фейсбуке. Говорили, что просто смешно, что я еще не в Фейсбуке, особенно после развода. «Сейчас все там знакомятся», — уверяли они. Я возражала, что слишком стара для знакомств. Но они все приставали ко мне, объясняли, как это здорово, что теперь Интернет не только для школьников, что это недооцененный ресурс краудсорсинга, что это вовсе не то, что я подумала, что это потрясающее развлечение и очень важный деловой инструмент. Наконец я сдалась и вступила в это сообщество. И что же? Оказалось, что они добивались этого только для того, чтобы присылать мне фотографии своих детей, даже не спрашивая, хочу ли я их видеть. Вот почему Фейсбук так захватывает взрослых: он создан для людей, которые жаждут публиковать фото своих детей без нашего согласия.
Я вовсе не прочь поболтать на работе. Мне это нетрудно. Достаточно только повторять то, что говорят они, только в других выражениях, и их любопытство удовлетворено! Они называют это «поговорить по душам». Я выслушиваю все эти истории и сплетни и выискиваю их слабости. Я интригую против них. Возможно, они об этом догадываются, но ровным счетом ничего не предпринимают, а ведь могли бы ополчиться против меня. Куда там! Они безразличны к своим неудачам. Честное слово! Если их что-то расстроило на работе, они просто идут домой и выкладывают в Фейсбук новые фото своих детей. Это же безумие, настоящее безумие. И этой жизни я должна завидовать? Никогда. Ни за что. Я хотела бы заявить им это в лицо, но что толку? Они же не виноваты, что такими родились, что всегда довольны собой и своей жизнью. И я презираю их не потому, что могу похвастаться какими-то особенными достижениями. Знаете, чем я чаще всего занимаюсь по вечерам? Я сажусь на диван и смотрю фильм «Нефть».[51] И не весь фильм, а только середину. Ту часть, где нефтяник разговаривает у костра со своим братом мошенником и говорит ему: «У меня соперничество в крови. Я никому не дам себя обскакать». Я сотню раз готова смотреть этот эпизод. На видеодиске это пятый трек. Мне очень нравится смотреть этот эпизод — настолько, что я даже пугаюсь. Я понимаю, это смешно, но я хотела бы, чтобы этот нефтяник был моим коллегой. Чтобы он был в моей жизни. Мне хотелось бы жить в обществе, где этот парень считался бы нормальным. Я хочу спать с этим парнем. Вот кому я завидую. И вот почему мне так тяжело. Вот почему я прихожу сюда. Я понимаю, что чрезмерное честолюбие — это недостаток, но мне нравится, что у меня оно есть.
