Камилла Гребе - На льду
Он взял мою руку в свою, сжал ее и заглянул мне в глаза.
– Уверена?
– В чем?
– Что ты на меня не злишься?
Он сжал сильнее. Боль была такой внезапной и острой, что я ощутила ее во всей руке до самого плеча.
– Отпусти! Мне больно.
Он тут же подчинился и смущенно улыбнулся.
– Ой, – сказал он так, словно выронил стакан, а не собирался раздавить мне руку.
Я вздохнула и принялась массировать больное место.
– Нельзя быть немного помягче?
– Прости меня, пожалуйста.
– Я тебя прощаю. За все.
Я вижу, что настроение у него улучшилось. Он выглядит довольным, на губах играет хитрая улыбка. Он что-то задумал. Йеспер садится на корточки, стряхивает траву с джинсов.
– Пойдем, – шепчет он.
– Куда?
Он выпрямляется и делает мне знак рукой подняться.
– Я хочу тебе кое-что показать.
Я поднимаюсь, разминаю затекшие от долгого сидения ноги, оглядываюсь по сторонам. На улице уже темнеет. Августовские сумерки подкрались внезапно. Пахнет влажной землей. Он берет меня за руку и тянет за дуб.
– Что?
Не отвечая, Йеспер берет мое лицо в руки и целует меня в губы. Руки у него холодные, как лед.
Я отвечаю на поцелуй, кладу руки ему на талию. Прижимаюсь к нему, слышу, как хрустят сучки под ногами. Издалека доносится шум лодочного мотора.
Его ледяные руки залезают мне под кофту и начинают гладить спину медленными круговыми движениями, спускаются ниже под пояс джинсов.
– Я хочу заняться с тобой сексом здесь, в парке.
– Нас могут увидеть.
– Не будь занудой.
В голосе слышно раздражение, как всегда, когда я не разделяю его энтузиазма по поводу всех этих опасных затей. Прикосновение холодных рук к коже было мне неприятно. Потом Йеспер снова поцеловал меня и начал расстегивать джинсы. Язык у него тоже был холодный. У поцелуя был вкус вина и табачного дыма. Я слегка отстранилась.
– Только осторожно. Я пару раз забывала выпить таблетки на этой неделе.
Он пожал плечами.
– Это важно?
– Конечно. Я же могу забеременеть.
Он откинул голову так, чтобы наши глаза встретились. Его лицо сливалось с корой дуба в сумерках.
– Об этом я и говорю, Эмма. Разве это важно?
Ханне
Этим утром случились две вещи, которые вывели меня из равновесия. Во-первых, я проснулась в холодном поту и с бешено стучащим сердцем, что раньше случалось, только когда я перебирала вина на ужинах с Уве и друзьями. А проснувшись, не поняла, где нахожусь. Я не узнала комнату для гостей в доме Гуниллы и страшно испугалась. Белые стены, разноцветные подушки, пеларгонии на окне – все было чужим и незнакомым. На мгновение мне показалось, что я падаю вниз в бездну. От страха у меня закружилась голова. Я не поняла, что это память снова подвела меня. Несколько минут потребовалось, чтобы вспомнить, где я. Но за это время я успела разрыдаться. На мой плач прибежала из кухни Гунилла и бросилась меня утешать. Я не сказала, почему плачу, не хотела ее напугать. Может, дело не в болезни, а в стрессе. Гунилла не задавала вопросов. Наверно, решила, что я плачу из-за разрыва с Уве.
Во-вторых, когда я вышла на улицу выгулять Фриду, я обнаружила перед подъездом Уве. Стоило нам выйти из дверей, как он выскочил из машины и начал орать, что я должна вернуться с ним домой, потому что не способна сама о себе позаботиться, и что по закону о психическом нездоровье муж несет за меня ответственность (это, разумеется, была полная ерунда: вернувшись домой, я прогуглила такой закон в Интернете и ничего не нашла).
И снова мне на помощь пришла Гунилла. Она шла на работу, когда обнаружила, что мы ссоримся у нее под домом. Подруга вопросительно подняла брови, как только она умела, скрестила руки на груди и встала между мной и Уве. Это выглядело комично. Гунилла даже в сапогах на каблуках на две головы ниже Уве, но смелости ей было не занимать.
Разумеется, ее спокойствие привело Уве в бешенство.
– Уве, что ты тут делаешь в такую рань? – поинтересовалась она.
– Я пришел забрать Ханне. Она не знает, что творит.
– Нет?
Гунилла посмотрела на меня.
– Ханне, ты знаешь, что делаешь?
Я была слишком взволнована, чтобы ответить, и только кивнула.
– В таком случае тебе лучше уйти, Уве.
– Я никуда не пойду.
Гунилла театрально вздохнула.
– Ну тогда я вызываю полицию.
– Не вмешивайся, – проревел Уве. – Это семейное дело.
– Семейное, Уве? Брось. Она не хочет жить с тобой. Ты ее достал. Я даже имени твоего при ней упомянуть не могу. Дай Ханне время. Захочет – сама вернется.
– Как я уже сказал, – повторил Уве, – это семейное дело.
Гунилла достала мобильный телефон и с усталой миной сообщила:
– Я звоню в полицию.
Уве сделал шаг вперед, вырвал у меня из рук поводок Фриды и пошел прочь.
– Чертовы бабы, – пробурчал он. – Издеваться над Фридой я тебе не позволю. Она поедет со мной.
И пошел, таща Фриду за собой. Всю дорогу Фрида озиралась на меня, пока они не завернули за угол.
Снова слезы. Снова Гунилле пришлось меня утешать.
– Все будет хорошо, – сказала она. – Радуйся, что у вас нет детей, а то были бы сложности.
И, естественно, я сразу начала думать о детях, которых у нас никогда не было, и заплакала еще сильней.
Но этого я тоже не могла сказать Гунилле. В конце концов я поднялась в квартиру, приняла душ, постаралась замазать тональным кремом следы рыданий, что было нелегко. Лицо было красное и опухшее. Кожа под подбородком висела сильнее обычного. И не только там – на руках и на других частях тела тоже. Годы меня не пожалели. Я констатировала, что выгляжу отвратительно. Я стала уродиной. Женская зрелость (хоть я и не люблю этот термин, он напоминает мне о гниющих фруктах) – это уродливо.
Уродство приходится скрывать под толстым слоем макияжа и несколькими слоями одежды. Я стояла перед зеркалом и видела в нем разведенку пятидесяти девяти лет, со старческим маразмом, избыточным жиром и морщинами, и думала, правильно ли я поступила, когда собрала вещи и оставила свою стабильную семейную жизнь. Но одновременно я понимала, что удушливое сожительство с Уве было не лучшей альтернативой. Лучше неопределенное и нестабильное будущее, чем его угрозы и придирки.
Больше всего мне хотелось вернуться в кровать и укрыться с головой одеялом, но я поборола это искушение. Я была полна решимости доказать Уве, что я способна сама о себе позаботиться и не нуждаюсь в его опеке. В который раз я напомнила себе, почему не хочу больше быть с ним. Уве:
Эгоистичный.
Самовлюбленный.
Деспотичный.
Надменный.
И от него плохо пахнет.
И я пошла на работу.
По приезде в Полицейское управление первый, кого я вижу, это Петер. Он работает за компьютером в неудобной для его высокого роста позе и пристально вглядывается в экран. Завидев меня, он встает, подходит ко мне и берет за руку так, словно мы лучшие друзья и наша вчерашняя беседа стёрла прошлое, в котором этот мужчина разбил мне сердце. Рука у него теплая и сухая. Мне приятно его прикосновение. Возникает ощущение, что он имеет полное право меня касаться.
– Идем, – говорит он. – Я как раз собираюсь поговорить с коллегой Йеспера Орре. Той самой, что обвиняла его в сексуальных домогательствах. Пошли со мной.
– О’кей, – отвечаю я, поскольку других важных встреч у меня сейчас нет.
…Денис Шёхольм двадцать восемь лет. По образованию экономист. Но выглядит она лет на десять моложе. Но, может, это я выгляжу старше. Я и не заметила, как быстро пролетело время и как я успела состариться. Я уже и забыла, что в ее возрасте уже пару лет как была замужем за Уве. Мне пришлось рано повзрослеть.
Но у этой девушки потерянный вид. Видно, что ей неловко. Она одета в вязаную кофту, потертые джинсы, лицо голое, без макияжа. В больших карих глазах застыл страх. Ничего удивительного, думаю я, наверняка ей пришлось нелегко, когда она обвинила начальника в сексуальных домогательствах.
Петер тоже заметил ее страх и начал разъяснять, что ее ни в чем не обвиняют и что мы только хотим поговорить с ней в связи с убийством в доме Орре и его исчезновением.
Она тихо кивает и теребит нитку, свисающую из джинсов.
– Как долго вы работаете в «Клотс и Мор»?
– Год.
– Каковы ваши обязанности?
– Я… была… менеджером проекта в отделе маркетинга. Устраивала рекламные кампании и все такое. Я готовила рождественскую рекламную кампанию, которую вы могли видеть по телевизору. До ухода на больничный.
Ее взгляд мечется как испуганная птица между мной и Петером.
– Как вы познакомились с Йеспером Орре?
– Сразу, как начала работу. Нас не так много в главном офисе. И он часто заглядывал в отдел маркетинга узнать, чем мы занимаемся. Всегда был очень любезным и общительным. Но ходили слухи, что он настоящий деспот и увольняет людей налево и направо.
– И что произошло потом?
