Барбара Майклз - Ведьма
– Благодарю вас, я пью только воду и в данный момент не испытываю жажды. Но если вы сами хотите, то, пожалуйста, не стесняйтесь. Не в моих правилах осуждать чужие привычки.
– Пожалуй, мне бы это не повредило, – согласилась Эллен. – Но я не стану. Полагаю, вам уже известно, что сегодня произошло? Потому-то вы и приехали?
– Отчасти. Я был преступно нерадив и пренебрег своими обязательствами по отношению к вам, допустив, чтобы мое нежелание общаться с кем бы то ни было возобладало над чувством долга. Я эгоист.
– Напротив, вы очень добрый человек, – возразила Эллен. – Перестаньте же заниматься самобичеванием.
Эд покачал головой. В своей грубой холщовой одежде и с длинной седой бородой он выглядел как ветхозаветный пророк. Со стороны они, несомненно, показались бы весьма странной парой, и все же Эллен чувствовала себя с ним так же непринужденно, как с Норманом. И даже не обижалась на столь недвусмысленное заявление о «нежелании» с ней общаться, понимая, что это скорее комплимент: столь неожиданно обнаружившееся родство их душ угрожало его добровольному отшельничеству.
– Я не добрый, – раздраженно произнес он. – Добро и зло – понятия, слишком зависящие от эмоциональных оценок. А я рационалист, и предпочитаю вести себя таким образом, который соответствует моему предположительно высокому мнению о себе. Правильнее будет сказать, что меня привела сюда совесть – если позволительно в данном случае употребить этот весьма приблизительный, но достаточно удобный термин. Мне ужасно не нравится вся эта свистопляска вокруг вас.
Внезапный переход от витиеватой риторики в духе Эмерсона к чисто разговорной интонации позабавил Эллен. И она расхохоталась – совершенно непринужденно, зная, что Эд воспримет это правильно. Он улыбнулся, но снова укоризненно покачал головой:
– Вот в этом и состоит ваша беда, миссис Марч. Вы слишком часто и слишком необдуманно смеетесь над вещами, к которым другие относятся с убийственной серьезностью. Разве вам не известно, что чувство юмора – опасная штука?
– Ас кем вы разговаривали? – спросила Эллен, успокоившись.
– До меня давно уже доходили разные нелепые слухи. А сегодня самому довелось наблюдать нечто более серьезное – безобразную истерику дочери этого идиота Мюллера.
– Наверное, мне стоит изложить свою версию. – И Эллен рассказала ему, что произошло. – Полагаю, – добавила она, – Пруденс утверждает, что я навела на нее порчу или что-нибудь в этом роде.
– Это было главным пунктом обвинения.
– И как же вы поступили?
– Обратился ко всем присутствующим с речью. И она мгновенно подействовала.
Эллен вообразила, как Эд разглагольствует перед толпой, и его седая борода при этом развевается по ветру, делая его похожим на Джона Брауна.
– Я верю вам, – проникновенно сказала она.
– Но, повторяю: подействовала лишь на мгновение. Глас разума не в силах одолеть человеческую глупость, а семейка Мюллеров, взятых вместе или по отдельности, представляет собой квинтэссенцию слабоумия. – Эд чуть наклонился вперед, и его суровые черты смягчились выражением столь понятного в данном случае любопытства. – Что вы наговорили этим глупым детям?
– Мне сейчас уже не вспомнить подробностей. Всякий вздор: туманные обещания и смутные предположения. В этом вся суть гадания: когда происходит что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее предсказанные события, человек воспринимает это как подтверждение их истинности. Неверные пророчества он забывает, а помнит только те, что сбылись. Причем помнит неточно, охотно принимая желаемое за действительное.
Эд кивнул:
– Я немного знаком с психологической стороной вопроса. Девица Мюллер – классический пример так называемого «комплекса Золушки». Она твердо уверена, что исполнение ее самых сокровенных желаний возможно лишь только с помощью волшебной палочки. Вот ей и мерещится колдовство там, где речь идет лишь об элементарном знании психологии, но ей вынь и положь фею-крестную... Однако, должен вам заметить, что точность ваших предсказаний несколько выше, чем допускает статистика.
– Ну, не так уж она высока, – возразила Эллен. – Что касается Джойс и Стива – тут все было столь очевидно, что это даже нельзя назвать догадкой.
– И все же обозначим это номером один. Номер два – несчастный случай с Клаусом. Нет, не объясняйте мне, чем вы руководствовались. Я вполне способен постичь ход ваших рассуждений, но нам никуда не деться от факта, что все остальные толкуют это происшествие несколько иначе. Номер три – подарок Сью Энн...
– Какой подарок?
– Она получила его только вчера, поэтому, возможно, вы еще не знаете. Разве вы не обещали девочке, что вскоре ее ждет дорогой подарок от неизвестного обожателя?
– О Боже! – Запустив пальцы в волосы, Эллен напрягла память. – Кажется, я действительно говорила что-то о подарках. Скоро у Сью Энн день рождения, она сама рассказывала об этом...
– Так вот, вчера она обнаружила в почтовом ящике посылочку с жемчужной подвеской. Жемчуг, похоже, настоящий... Номер четыре...
– О нет!
– ...письмо, которое получил Чарльз Яте. Сообщение из Гарварда, что он зачислен, наконец, в ряды студентов. Чарльз разослал заявления во все университеты – и отовсюду получил отказ, так что намеревался, в конце концов, поступать в местный педагогический колледж.
– Но я не предсказывала ему ничего подобного! – воскликнула Эллен.
– Теперь вы сами демонстрируете недопонимание сложностей психологии. Тому, что Чарльза приняли в Гарвард, имеется лишь два подходящих объяснения: или все члены приемной комиссии одновременно сошли с ума, или на них повлияла некая сверхъестественная сила. А поскольку и другие ваши пророчества сбылись – неудивительно, что Чарльз помнит то, о чем не было произнесено ни слова.
– Но это же нелепость!
– Это было бы нелепостью в любом другом городе, кроме нашего. Вспомните, миссис Марч, я советовал вам не ходить в церковь. Но раз уж вы туда все-таки отправились, то должны были высидеть до конца.
– Ну, за это я не могу чувствовать себя виноватой, – отрезала Эллен.
– Виноватой, конечно, нет. Неосторожной – да... Однажды Уинклер явился воззвать к моей совести, – поделился воспоминаниями Эд. – Так сказать, с пастырской миссией – убедить меня в порочности моего образа жизни... Больше он не приходил.
– Что вы с ним сделали?
– Зашвырнул в куст сирени. Это было своеобразной жертвой с моей стороны, поскольку куст сильно пострадал – моя любимая белая сирень. Но я побоялся повредить этому ничтожеству позвоночник или переломать кости.
Эллен рассмеялась, но тут же посерьезнела, ошарашенная внезапным предположением.
– Думаете, он явится и ко мне? Но я не сумею вышвырнуть его самолично.
– Не впускайте его в дом, – посоветовал Эд и поднялся. – Пожалуй, я загостился. Миссис Марч, мы оба понимаем, что все это лишь нелепые суеверия, но держитесь подальше от этих неразумных детей – в том числе и от юного Маккея.
– Для отшельника вы слишком осведомлены, – едко сказала Эллен. – Тим болен и нуждается в помощи.
– Не в наших силах помочь другим, – рассудительно ответил Эд. – Мы можем помочь лишь самим себе.
На этой пессимистической ноте они и расстались, поэтому, спустившись чуть позже к почтовому ящику, Эллен была рада обнаружить в нем пачку писем. Удобно устроившись на веранде с коктейлем, который она сегодня явно заслужила, Эллен принялась разбирать почту.
Послание от Пенни представляло собой наспех набросанную записку: все прекрасно, путешествие изумительное, но очень хочется домой. «Не поверишь, – писала она, – я едва сдерживала зевоту, стоя перед „Моной Лизой“. Обожаю музеи, но сыта ими по горло. Я устала еще до того, как уехала из Европы, а теперь, когда до дома рукой подать, скучаю по тебе невыносимо. Пожалуй, я бы могла сократить свои так называемые каникулы».
Открытка от Фила была совершенно в буколическом Духе: на ней изображался аккуратный сельский домик с розовощекой толстухой на пороге. Текст на обратной стороне гласил: «Классно провожу время. Рад, что тебя здесь нет: тебе бы страшно не понравилось. Прошлой ночью меня укусило сорок москитов. С приветом. Фил. P.S. Ужасно по тебе скучаю».
Постскриптум был втиснут в уголок, причем вверх ногами. Почта Соединенных Штатов не должна была знать о том, что Фил позволил себе впасть в грех сентиментальности.
Лучшее Эллен приберегла напоследок. С тяжелым вздохом скупца, отважившегося на расточительность, она вскрыла пухлый конверт, обклеенный яркими иностранными марками, – от Джека.
"Кухня здесь ужасная, – писал он. – Ни тебе кексов с помадкой, ни лимонного пирога с меренгами, ни даже запеканки из лапши и тунца. Питаюсь всякой дрянью типа boeuf bourguignonne[4]и coquilles Saint-Jacques[5]. Мои ворчливые жалобы по этому поводу так надоели начальству, что оно подумывает отправить меня домой. Серьезно: на следующей неделе я должен приехать в Вашингтон на совещание и рассчитываю по меньшей мере один раз пообедать с тобой в «нашем месте»."
