Алексей Тарновицкий - Киллер с пропеллером на мотороллере
— Правда, — кивала я. — Мы только что мимо нее проехали.
— Где? Вот эта?
Сатек выворачивал шею, высматривая угол Публички, и в глазах его светился детский восторг.
— Туда ведь пускают аспирантов? В архивы?
— Пускают, пускают… — смеялась я. — Да и попробовали бы не пустить. Ведь у тебя есть высочайшее дозволение от самой императорки Александры Романовой.
Когда мы вышли на углу Марсова поля, мой Сатурнин и вовсе оробел. Уж не знаю, каким рисовался ему Институт культуры им. Крупской после беседы с заведующим отделом международных связей Пражского университета — ведь этот заведующий говорил о заштатном вузе, от которого единодушно отказались все прочие кандидаты. Соответственно, и ожидания Сатека пребывали где-то между дощатым бараком на курьих ножках и облезлой железобетонной коробкой, сплошь увешанной портретами членов Политбюро. Тем сильнее было его потрясение, когда я указала на бывший дворец принца Ольденбургского, величавый даже в своем нынешнем, давно не крашенном виде.
— Вот твоя аспирантура, Святой Сатурнин…
— Это?! Ты шутишь!
Справа от нас пламенел красками осени великолепный Летний сад. Налево маршировал в сторону Зимнего дворца кавалергардский строй роскошнейших дворцов и особняков улицы Халтурина. Сзади невообразимым сочетанием свободного российского полета и расчерченного по прусской линейке пространства расстилалось бескрайнее Марсово поле. Впереди, за площадью с изящным памятником и рогатыми фонарями Кировского моста, медленно шевелилась в своей гранитной загородке огромная серая река.
— Что, нравится? — небрежно поинтересовалась я. — Как видишь, бывает и такое. Нам туда, Сатек…
Переговоры с вахтершей, толстенной скифской бабой породы сторожевых, я взяла на себя, дабы не травмировать раньше времени нежную европейскую душу. Не зря ведь поэт Блок предупреждал о хрупкости тамошних скелетов в лапах таких вот скифов. За прошедшие сутки я имела возможность неоднократно убедиться в неоспоримой полезности позвоночника Святого Сатурнина и теперь не хотела подвергать его ценные кости даже малейшему потенциальному риску.
— Нам к профессору Михеевой.
— Куда-куда? — сощурилась вахтерша.
— К профессору Михеевой Валентине Петровне, — твердо повторила я.
Вахтерша засопела и стала водить пальцем по застекленному списку. Мы с Сатеком ждали, вытянувшись во фрунт, как павловские солдаты на близлежащем плацу.
— Нет такой.
Сердце у меня екнуло. Я вдруг ощутила себя матерью, которая привела ребенка на долгожданную елку и получила от ворот поворот.
— Не может быть. Проверьте еще раз.
— Проверяла уже, — презрительно процедила скифская баба. — Отойдите, дамочка, не мешайте проходу.
— Что случилось? — заволновался Сатек
— Все в порядке, милый, не беспокойся. Дай-ка твое письмо… — Я сунула бумагу с печатью под нос вахтерше. — Вот, смотрите. Тут ясно написано: прибыть 23 сентября к профессору Михеевой.
— Это по-иностранному, — определила вахтерша.
Служба в проходной Института культуры благотворно сказалась на ее общекультурном уровне.
— Слова по-иностранному, зато число по-русски, — парировала я. — Вот видите: 23. Это ведь по-русски?
— Число по-русски… — признала вахтерша.
Немного поразмыслив, она сняла трубку внутреннего телефона.
— Лексеич? Тут какую-то Михееву спрашивают. Профессоршу какую-то. Иностранец какой-то с переводчицей. Пропустить? — Вахтерша повернулась ко мне: — Как звать-то?
— Романова Александра Родионовна, — отрапортовала я.
— Да не тебя! Иностранца!
— Краус Сатурнин.
— Алло, Лексеич? Сапрунин его фамилие, — с непередаваемой брезгливостью выговорила вахтерша, перенося ударение с последнего слога на средний. — А звать Клаусом. Клаус Сапрунин. Ага… ага… понятно, Лексеич. Понятно.
Она положила трубку и облегченно вздохнула:
— Что ж вы сразу-то не сказали? Вам в комиссию по интернациональным связям, к товарищу Скворцову. А то — Михеева, Михеева…
— У нас тут написано… — попробовала было оправдаться я, но баба замахала руками:
— Идите, идите! Не задерживайте! Так и переведи своему Клаусу! Второй этаж налево, к товарищу Скворцову.
Товарищ Скворцов, кругленький молодой человек с умильной улыбкой, встретил нас чрезвычайно приветливо. Он внимательно прочитал письмо из Пражского университета, откинулся на спинку кресла и сложил на груди пухленькие ручки.
— Злата Прага! — с чувством произнес товарищ Скворцов. — Карлов университет! Как же, как же…
Произнеся эту тираду, он замолчал, как будто ожидая от нас продолжения разговора. Мы с Сатурнином переглянулись.
— Товарищ Скворцов, — начала я.
— Михаил! — воскликнул он. — Зовите меня просто Михаил. А вы, девушка, какую, так сказать, роль… гм…
Я пожала плечами и стала мысленно формулировать ответ. Выходило довольно длинно: «знакомая товарища Крауса по стройотряду, которая оказывает на первых порах помощь приезжему человеку». Наверно, из-за этой неудобоваримой длины Сатеку удалось опередить меня.
— Это моя невеста!
Я на несколько секунд оглохла и потому не расслышала обращенного ко мне вопроса товарища Скворцова. Меня никто еще никогда не называл этим словом. Лоська ухитрился практически довести меня до дверей ЗАГСа, так и не употребив его ни разу. Звучало между тем офигенно. Невеста! Я несколько раз повторила про себя этот чудесный титул.
Между тем хозяин кабинета по-прежнему выжидающе взирал на меня. По-моему, это было его любимое состояние.
— Простите, Михаил, я не расслышала вашего вопроса.
— Вы, значит, оказываете помощь товарищу Краусу, так сказать, на первых порах?
— Да, — коротко ответила я.
Честно говоря, меня неприятно поразила схожесть формулировок — своей и Скворцова. Неужели этот умильный кот подслушал мои мысли? А может, мы просто думаем с ним одинаково — что, если разобраться, еще хуже.
— Похвально, похвально! — с энтузиазмом воскликнул Скворцов и вдруг резко сменил выражение лица с умильного на кислое. — Но мы ведь тут собрались, так сказать, по рабочему вопросу. Не могли бы вы…
Он сделал неопределенный знак лапой. Почему, ну почему у этого котяры фамилия Скворцов, а не Котов? Возможно, потому, что он пожирает птенцов из скворечников? И отчего он снова застыл в ожидании?
— Простите, Михаил, я не понимаю…
— Не могли бы вы подождать пока в коридоре? Уверяю вас, я не съем вашего жени…
— Саша останется здесь, — резко прервал его Сатек — Давайте переходить к делу, если нет возражения.
Круглое лицо хозяина кабинета на секунду сморщилось, как у кота, долго карабкавшегося на дерево только для того, чтобы обнаружить, что гнездо пусто. К чести Скворцова, он моментально вернул себе прежнюю умильность.
— Конечно-конечно! — воскликнул он. — С большим удовольствием. Давайте сюда ваш командировочный лист. Я немедленно его подпишу, включая отметку о выезде. Вы когда отъезжаете?
Он снова откинулся на спинку, с наслаждением взирая на наши изумленные лица. Сатек помотал головой.
— Простите, товарищ Скворцов…
Мы зашли в этот чертов кабинет всего пять минут тому назад, но уже успели трижды извиниться!
— Михаил! — поправил котяра. — Михаил!
— Простите, Михаил…
Четырежды!
— …в письме указано, — продолжал между тем Сатек, — что я должен прибыть к профессору..
— Михеевой! — подхватил Скворцов. — Совершенно верно!
Мы снова немного помолчали. С улицы Халтурина доносился уютный перезвон трамваев.
— Значит, я смогу? — нарушил тишину Сатек.
— Сможете что? — с искренней заинтересованностью переспросил Скворцов.
— Поговорить с профессором Михеевой.
Хозяин кабинета всплеснул руками.
— Конечно, сможете! Конечно! Ведь речь идет об аспирантуре под ее научным руководством.
Я не смогла скрыть вздоха облегчения. Похоже, профессор Михеева все-таки действительно существовала. Сатек поднялся со стула.
— Спасибо, товарищ… Михаил. Когда она сможет меня принять?
— Сядьте, товарищ Краус, сядьте! — умоляюще возопил Скворцов. — Я вас очень прошу!
Сатек сел.
— Когда она сможет вас принять… — Скворцов нагнулся к перекидному настольному календарю и принялся озабоченно его перелистывать. — Думаю, что… думаю, что… в феврале! Да-да, это скорее всего. Но вполне возможно, что даже немного пораньше. После старого Нового года. Вот отпразднуем, и…
Он оживленно потер пухлые ладошки. Мы с Сатеком потрясенно молчали.
— Простите, Михаил, — в пятый раз испросила прощения я. — Не могли бы вы объяснить эту странную ситуацию. Приезжает человек не просто издалека, но из другой страны.
— Братской страны! — умильно кивая, напомнил Скворцов.
