Мари Хермансон - Двойная жизнь
Его аккуратная, добросовестная Нора, всегда четко приходившая по понедельникам и четвергам, не исчезнет вот так, запросто, без серьезного на то основания.
Бернхард чувствовал, что именно она придавала ему новые силы ходить на работу, и он снова продолжал что-то делать, пусть даже это была только видимость. Уже давно, возможно даже на протяжении всей жизни, его душа была пуста. И только с появлением Норы он ощутил в себе прилив целебной благой силы. А когда Бернхард оказался лишенным этой силы, он снова сник, и с каждым днем ему становилось все хуже и хуже. В конце концов он перестал ходить на работу и только лежал на диване перед телевизором.
Поначалу он смотрел телевизор и пил. А потом больше не мог ни смотреть в этот злосчастный экран, ни есть, и в итоге даже пить. Завернувшись в свой шерстяной плед, грязный и неухоженный Бернхард изо дня в день только и делал, что лежал на диване в комнате с задернутыми шторами и выл, как дикий зверь: «Нора! Нора!» И должно быть, она его услышала, поскольку в один прекрасный день вновь неожиданно появилась в его доме. Она раздвинула шторы, и проникшие в комнату солнечные лучи заблестели в ее волосах, выглядевших теперь совсем иначе, как-то еще сочнее, отчего ее голова сияла теплым светом. Да, уж не ореол ли святости окружает ее красно-коричневую шевелюру? А может, это ее глаза были тем самым солнцем, от которого он уже успел отвыкнуть за столь длительное время, что сидел за задернутыми шторами? Ослепленный, он прошептал, прикрывая глаза рукой:
– Это ты – мой ангел-спаситель?
Женщина рассмеялась, а потом раскрыла окно и сказала, что ему нужно немедленно отправляться в душ.
Когда Бернхард вышел из душа, Нора уже без пальто сидела на диване и ждала его. На ней было летнее платье в мелкий белый цветочек на голубом фоне. Бернхард убрал плед, сел рядом с нею и, переполняемый чувством покорной благодарности, взял в руки ее ладони. Она высвободила руку, но только для того, чтобы прикоснуться к его щеке. Бернхард вдохнул ее аромат, отдававший дешевым, но очень приятным мылом, и в следующую секунду сила ее тепла передалась и ему в своей самой сильной и концентрированной форме. Метнувшись к Норе, он прижался к ней так, словно был поглощен очень мощным энергетическим полем.
«И почему я все-таки вернулась к нему?» – спрашивала себя Ивонн, вынимая вилку пылесоса из розетки и легким нажатием ноги вынуждая кабель со стремительным грохотом скрыться в потайном отсеке в задней части корпуса прибора.
В памяти ее навсегда отпечатался образ Бернхарда с вытаращенными от испуга глазами посреди сновавшей в ресторане толпы.
Вернувшись домой после семинара, Ивонн поругалась с Йоргеном. Она поинтересовалась у мужа, где тот провел новогоднюю ночь, и потребовала объяснений за все его измены на протяжении их супружеской жизни. Она впервые, после многолетнего недовольного брюзжания, закрывания глаз и простого замалчивания этих фактов, которые так болезненно переживала, напрямую резко упрекнула его.
Словно охваченная неистовой яростью, женщина, на совести которой также имелось одно любовное увлечение, ощутила преследовавшее ее на протяжении длительного времени страстное желание отмыться от этой грязи.
В ответ последовали только отговорки. Никаких объяснений, никакой защиты, никаких упреков в ее адрес. Йорген смотрел на жену с равнодушием и пренебрежением, сказав, что ему очень ее жаль, но что он больше не может ни видеть, ни слышать ее. Потом он ушел из дома, а через два дня снова вернулся как ни в чем не бывало. Иногда он ночевал дома, лежа на их двуспальной кровати, а иногда пропадал неизвестно где. Скорее всего, у какой-нибудь женщины. Но он больше не желал говорить об этом.
Ивонн с головой ушла в работу в своем агентстве. Она заводила новые знакомства, продвигала новые проекты, занималась проблемами, которые ранее перекладывала на плечи других, даже не вникая в них толком. Она фонтанировала новыми идеями, вносила свои поправки, превратившись, как однажды ей показалось, в настоящую головную боль для своих сослуживцев, которые конечно же и без нее прекрасно справлялись. А иногда она ловила себя на мысли, что очень скучает по такой незамысловатой и обыденной домашней работе в доме номер 9 по улице Орхидей.
Когда по вечерам вешала на плечики свой графитового цвета костюм и заползала в пустую холодную двуспальную кровать, она ощущала полное одиночество. Но поскольку ее бодрствующее сознание отключается раньше управляемых чувствами ее мыслей, то случилось так, что в какой-то момент ей вполне отчетливо вспомнилось тело Бернхарда, лежавшего на ней, его руки у нее под ягодицами и его такие же жадные ускоренные телодвижения в области ее бедер. Любовь с сопротивлением. По мысли Ивонн, это очень смахивало на ситуацию, когда у плывущего под водой человека отключаются остатки сознания перед наступлением внезапного и безмолвного сна праведника.
«Я еще не готова, – твердила рациональная часть ее мозга, когда она размышляла над этим на трезвую голову при свете дня. – Я просто еще не готова вернуться в дом номер 9 по улице Орхидей».
Что это, голос говорившей в ней зависимости? Или это обманчивое представление любого курильщика или алкоголика, что можно дойти до «кондиции», что следует курить и пить до тех пор, пока не окажешься на самом дне, илистом и отвратительном дне какого-нибудь нечищеного колодца?
Вместе с тем в этом и заключается истинная суть бесконечности зависимости. Отвращение и наслаждение всегда идут рука об руку в этом бесконечном круговороте. Нужно покинуть само место, а не тот участок, который предстоит преодолеть.
Ивонн четко осознавала, насколько опасными были ее размышления, и все же эта мысль, похожая на муху, непрестанно жужжавшую в ее украшенных жемчужными серьгами ушах, постоянно преследовала женщину: «Еще не готова, еще не готова».
Ивонн всегда стремилась доводить начатое до конца. Ведь даже плохие проекты нужно заканчивать – не обязательно претворять их целиком в жизнь, но, даже если они и приостановлены, у них непременно должен быть ясный и четкий финал. Затем нужно дать им итоговую оценку и выбросить из головы, освобождая в ней место для новых, свежих идей. Такие словосочетания, как «уйти в песок», «никогда ничего не выйдет», выражавшие пассивность или ярую приверженность, были запрещены к употреблению в «Твоем времени». Или это делается, или не делается. Необходимо принимать четкое решение. А тот, кто принимает решение, обязательно должен как можно скорее поставить в известность других участников.
«Все имеет начало и конец» – таким было название одного из докладов Ивонн, в котором как раз и затрагивались подобные вопросы. Она говорила о работе, биологии, любовных взаимоотношениях. С божественной мудростью она, стоя на подиуме, переносила на экран в виде столбиков и стрелочек свои, ну и, прежде всего, чужие мысли.
Однажды, когда Ивонн наводила порядок в шкафу, с тем чтобы убрать туда зимние вещи Симона и достать его демисезонную куртку, ей в руки попался пластиковый пакет с одеждой Норы Брик. Со временем гардероб Норы значительно обновился, а эти вещи после болезни Ивонн были сложены в пакет, чтобы впоследствии быть выброшенными в соответствующие мусороприемники.
Ивонн вынула пакет и, как и было запланировано, подъехала к мусорным бакам и выбросила его. Когда крышка контейнера захлопнулась с громким треском, женщина произнесла вслух слова, которые в подобных случаях предлагала своим слушателям: «Все имеет конец». «Это как магическое заклинание, – продолжала она. – Когда его произносишь, то приходишь к убеждению, что это истинная правда, и тогда ты становишься свободным для новых свершений».
«Дон-н», – скрипнула металлическая крышка, сконструированная таким образом, что выбрасываемые вещи складывались на некое подобие подноса, но как только крышка захлопывалась и вещи падали внутрь, то она же превращалась в непреодолимое препятствие, не позволявшее вынуть содержимое контейнера.
Неделю спустя во время обеденного перерыва Ивонн увидела в витрине магазина Н&М платье с беленькими цветочками на синем фоне. У него был несколько старомодный покрой, но при этом оно выглядело как-то очень женственно и в то же время невинно. Ивонн никогда прежде не покупала одежду в этом магазине, но это платье ей очень понравилось.
Когда Ивонн в один прекрасный весенний вечер, совсем не похожий на все предыдущие, проведенные в предместье, ехала на машине по хорошо знакомым улицам, на ней было именно это платье. Поскольку было еще довольно прохладно, поверх него она надела тонкий трикотажный жакет, купленный в том же бутике. Ивонн не забыла прихватить еще и старое помятое и потрепанное пальто Норы Брик. Ивонн отнюдь не выбросила его вместе с остальными вещами, что лежали в пакете. В самый последний момент вынула его и переложила в багажник машины.
