Монс Каллентофт - Осенний призрак
Его называют самым крупным мошенником в истории Швеции. Еще точно не установлено, сколько сотен миллионов он прикарманил, когда опустошил предприятие «Финера финанс». А когда все раскрылось, Йохен Гольдман покинул страну.
Он водил за нос полицию, Интерпол. Его видели на Пунта-дель-Эсте в Уругвае, в Швейцарии, во Вьетнаме, в Джакарте, Сурабае. И всегда он оказывался на шаг впереди своих преследователей. Словно они не хотели арестовывать его, либо в полиции у него были свои осведомители.
Йерри Петерссон работал у него адвокатом, посредником в контактах с властью и СМИ. За время своего изгнания Гольдман написал две книги. Одну о том, как он разорил предприятие и что имел на это полное право. Вторую — о жизни в бегах, где, судя по рецензии, выставлял себя этаким Джеймсом Бондом предпринимательского мира. «Хотя далеко и не таким благородным», — замечает про себя Малин.
Однако прежде чем Гольдман сорвал свой первый крупный куш, он уже успел отсидеть три года за мошенничество. А также за угрозы, нанесение телесных повреждений, вымогательство.
Малин разглядывает его фотографии за границей. Мужчина с острым носом на круглом лице, зачесанными назад волосами, живыми карими глазами и длинными светлыми прядями на затылке рядом с шикарным катером или сверкающим спортивным автомобилем марки «Кенигсегг».
Потом, когда истек срок давности его преступления, он обнаружился на Тенерифе. Репортаж из «Дагенс индастри» в Интернете проиллюстрирован фотографией загорелого улыбающегося Гольдмана возле бассейна, обложенного черным кафелем, с видом на море и горы. На заднем плане сверкающая белая вилла.
Именно так выглядит мечта мамы. Белый бетон, стекло или, может быть, дворик с ухоженными цветами и пухлая мягкая мебель, в которую стоит только погрузиться — и забудешь все унижения и беды.
Наконец Малин добирается до колонки в старом номере «Веканс афферар». Довольно смело. С намеками на то, что Йохен Гольдман собственноручно расправлялся с людьми, стоящими у него на пути, что его партнеры по бизнесу пропадали бесследно. Статья заканчивается выводом о том, что все это только сплетни и слухи, что такие мифы живут и развиваются за счет слухов.
Малин берет бумажку с номером телефона, предположительно Гольдмана. Кивает Харри по другую сторону стола.
— Попробую поговорить с человеком-тенью.
Вальдемар Экенберг барабанит пальцами по столу в переполненном зале заседаний. Трогает пальцами мобильный, закуривает сигарету, не спросив разрешения у новой коллеги Ловисы Сегерберг. Но та позволяет ему курить, продолжая с невозмутимым видом читать какую-то сводку, обнаруженную в одной из черных папок.
— Одну за одной? — спрашивает Юхан.
— Ничего страшного, — успокаивает его Вальдемар, — к тому же я начинаю бросать курить.
— Там, в здании суда, как будто есть ресторан.
— Он закрыт по субботам. Но, я видел, в «Лукуллусе» скидки на булочки. Может, мне прихватить пару папок и перебраться туда?
Юхан улыбается. Качает головой.
— Ты такой хитрый? Мы должны оставаться здесь все трое, Вальдемар. Так что, черт возьми, продолжай.
— Ты знаешь, я дурею без табака.
— Так попроси у кого-нибудь!
— Черт, что здесь за воздух!
— Может, потому, что вы здесь курите? — подает голос Ловиса.
— Иди, — разрешает Юхан. — Только успокойся, Вальдемар. Успокойся.
— Я только куплю сигарет, — ухмыляется Вальдемар.
В первый раз было занято. Со второй попытки после четвертого сигнала Малин отвечает гнусавый, немного хриплый голос:
— Йохен. С кем я говорю?
Голос с Тенерифе. Где чистое небо, солнце, бриз и никакого дождя.
— Меня зовут Малин Форс. Я инспектор криминальной полиции в Линчёпинге. Могу я задать вам несколько вопросов?
Тишина.
Малин было думает, что он положил трубку, однако спустя некоторое время слышит покашливание и смех:
— Я общаюсь с представителями власти через своего адвоката. Он может с вами связаться?
Бабка за дедку. Дедка за репку.
«Ты хочешь поиграть со мной? — думает Малин. — Ведь так?»
— Именно о нем я и хотела поговорить, о вашем адвокате Йерри Петерссоне, представлявшем…
— Я знаю, что случилось с Йерри, — перебивает ее Гольдман. — Я читаю газеты даже здесь, Малин.
«И у тебя хорошие связи», — добавляет Малин про себя.
— И вы знаете, о чем я хочу с вами поговорить?
— Я весь внимание.
— В ночь с четверга на пятницу вы были на Тенерифе?
Йохен Гольдман смеется. Малин знает, что это банальный вопрос, но она должна задать его, и лучше сделать это сразу.
— Я был здесь. Это могут подтвердить десять человек. Вы, вероятно, полагаете, что я приложил к этому делу руку?
— В данном случае мы ничего не полагаем.
— Или вы думаете, что мы в чем-то разошлись с Йерри, и я послал киллера, чтобы отомстить ему? Я сейчас лопну от смеха, вы должны меня понять.
— Ни на что подобное я не намекала, однако то, что вы говорите, интересно.
Снова тишина в трубке.
«Польсти ему, — говорит себе Малин. — Польсти, может, тогда он станет сговорчивее».
— У вас, наверное, завидный дом там, на Тенерифе?
Опять молчание. Словно Гольдман озирает свои владения, бассейн и море. Малин опасается, не почувствовал ли он угрозы в ее словах.
— Не жалуюсь. Может, вы хотите приехать ко мне? Окунуться в бассейн. Я слышал, вы любите плавать.
— Откуда вы меня знаете?
— Из статьи об убийстве в «Свенска дагбладет». Читал в Гугле. И потом, разве не все любят плавать? Вы, наверное, отлично смотритесь в купальнике.
Малин чувствует странную притягательную силу в его голосе.
— Итак, вы не ссорились с Йерри Петерссоном? — задает она следующий вопрос.
— Нет. Вы должны уяснить себе, что в течение многих лет он был единственным, кто помогал мне, играя на моей стороне. Конечно, я хорошо платил ему за это, но всегда мог на него положиться, рассчитывать на его поддержку. Я считаю, точнее, считал его своим лучшим другом.
— И когда же вы перестали так считать? Сейчас или раньше?
— Что вы имеете в виду, Малин? Сейчас, сейчас.
— Тогда примите мои соболезнования, — говорит Малин. — Вы приедете на похороны?
— Когда это будет?
— Точная дата еще не назначена.
— Он был моим другом, — повторяет Йохен Гольдман. — Но мне некогда оплакивать его. Не в моей привычке жить прошлым.
— Можете ли вы назвать кого-нибудь, у кого были основания так поступить с Йерри Петерссоном? Кого-нибудь, о ком, по вашему мнению, нам следовало бы знать?
— Я не лезу в чужие дела, — отвечает Йохен и спустя некоторое время спрашивает: — Что-нибудь еще?
— Нет, — отвечает Малин.
В трубке снова становится тихо, а над ее головой начинает мерцать люминесцентная лампа, словно посылая азбукой Морзе привет из прошлого.
Один из твоих лучших друзей, Йохен?
Что ты знаешь о дружбе и верности?
Ничего.
А что знаю я сам?
Не так много, должен признаться, но я уверен в одном, я понял это уже после первой нашей встречи: не хотел бы я быть одним из тех, в ком ты разочаровался.
Меня сразу потянуло к тебе. Я должен был представлять твои интересы в одном судебном деле о причинении телесных повреждений. Тогда один из сотрудников фирмы получил инфаркт. И я понял, что хотел бы находиться вблизи тебя, греться в лучах твоей еврейской наглости, твоей дерзости. Казалось, ты показывал средний палец всем, кто оказался у тебя на пути, независимо от того, кем они были.
Но дружба, Йохен?
Что ж…
Возможно, ты был единственным человеком из тех, кого я встретил за последние годы, кто наводил на меня страх.
Мы с тобой были — а в твоем случае так оно есть до сих пор — из тех, кто не придает дружбе ни малейшего значения. Что мы, бабы или гомики?
Твой цинизм. Твои связи.
Мы были одинаково умны. Но под конец ты меня как будто перехитрил. Или это я тебя перехитрил? Наши с тобой души поедали друг друга. Одна подкрадывалась к другой, отражала в себе ее достоинства и недостатки и делала их своими. Такая дружба была у нас с тобой. Может, это самая редкая разновидность дружбы — дружба равных, поэтому она такая хрупкая. Зачем так крепко держаться за кого-то, если тебе в принципе нечего терять?
Двое мужчин.
Наши пути пересеклись, мы были обречены встретиться, и общее у нас было то, что ни ты, ни я никому и ничему не могли позволить встать на нашем пути. Но ты оказался глупее и мужественнее, чем я, Йохен, и хотя мой кошелек был набит туже, я завидовал твоей твердости, которая подчас пугала меня.
