Лиза Гарднер - Убить чужой рукой
— Понятно. Значит, примерно двадцать раз за год по три часа на вызов, и за все это время вы ни разу не пустили в ход оружие. Вечером в четверг вы провели на месте менее пятнадцати минут и убили моего сына. Существенная разница. Почему вы решили, будто у вас нет другого выбора, кроме как убить моего сына?
— Он собирался спустить курок.
— Откуда вы знаете, мистер Додж?
— Это было написано у него на лице! Он собирался застрелить жену!
— На лице? Неужели вы и вправду видели это на его лице? Или вы думали о ком-то еще?
Если бы Бобби не был так взвинчен, он сразу бы понял: его пригласили в гостиницу не зря. Время словно остановилось. Бобби показалось, что он наблюдает за всей этой отвратительной сценой как бы со стороны. Он видел себя, сидящего на краешке дивана (корпус слегка наклонен вперед, кулаки лежат на коленях). Марианну не в себе от горя и утонувшую в недрах кресла. Судью Гэньона, по-прежнему угрожающе пронзавшего пальцем воздух, в то время как в его глазах горел огонь триумфа.
Харрис, подумал Бобби, где же Харрис, черт возьми?
Обернувшись, он увидел, что тот, лениво развалясь, сидит на деревянном стуле в коридоре. Харрис поднял большой палец, даже не удосужившись скрыть самодовольство. Ну конечно, это он раскопал информацию. Вот так работает эта машина: Гэньоны платят, Харрис ищет, и клиенты получают желаемое.
Бобби впервые начал понимать, какой беспомощной ощущала себя Кэтрин Гэньон.
— Если дойдет до суда, все это выплывет, — предупредил судья Гэньон. — Так всегда бывает.
— Что вы хотите?
— Джимми погиб из-за нее, — сказал Джеймс. Не было нужды уточнять, из-за кого именно. — Признайте это. Она вынудила вас застрелить его.
— Я такого не скажу.
— Отлично. Давайте с самого начала. Вы приехали и услышали, что мой сын и его жена ссорятся, но, как вы сами сказали, ссору начала она. Кэтрин угрожала Джимми. Скорее всего она призналась, что причиняла вред Натану. Джимми просто не смог этого перенести.
— Ни один человек в здравом уме не поверит, что я мог услышать все это, сидя в пятидесяти ярдах от них, в доме напротив.
— Это уже моя забота. Она убила моего сына, мистер Додж. Все равно как если бы она сама спустила курок. И я не собираюсь отступать и позволить этой женщине погубить моего внука. Помогите мне, и вы легко отделаетесь. Откажетесь, и я буду преследовать вас до тех пор, пока вы не превратитесь в развалину. Ни карьеры, ни семьи, ни уважения, ни гордости. Спросите у любого адвоката — это в моих силах. Нужны лишь деньги и время, а у меня есть и то и другое.
Бобби поднялся:
— Мы закончили?
— У вас есть время до завтра. Одно слово — и дело будет закрыто, а информация, найденная Харрисом, предана забвению. Но после пяти часов вечера вы убедитесь, что я не склонен к всепрощению.
Бобби направился к двери. Он уже взялся за латунную ручку, когда его вдруг остановил негромкий голос Марианны.
— Он был хорошим мальчиком.
Бобби глубоко вздохнул. Он повернулся и переспросил как можно деликатнее:
— Мэм?
— Мой сын. Иногда он не слушался. Но обычно он был таким хорошим. Один из его друзей заболел лейкемией в семь лет. В том году мы собирались устроить большую вечеринку в честь дня рождения сына. Джимми попросил, чтобы гости вместо подарков пожертвовали деньги в Американское общество по борьбе с раковыми заболеваниями. А во время учебы в колледже добровольно пошел работать на «горячую линию».
— Я очень вам соболезную.
— Каждый год, в День матери, он приносил мне красную розу. Настоящую, которая пахла точь-в-точь как те цветы, что росли в саду у родителей. Джимми знал, как мне нравится этот аромат. Он понимал, что иногда я скучала по Атланте. — Марианна взглянула на Бобби, и в ее глазах отражалась бесконечная скорбь. — Что мне делать, — тихо спросила она, — в День матери? Скажите, мистер Додж, кто принесет мне розу?
Бобби промолчал. Он вышел в тот момент, когда горе наконец прорвалось и Марианна начала рыдать. Джеймс обнял жену, и Бобби слышал его слова, донесшиеся из-за закрытой двери:
— Ш-ш-ш… Все хорошо, Марианна. Скоро Натан будет с нами, подумай о Натане… Успокойся…
Глава 17
Когда Кэтрин вылезла из постели, Пруденс уже ушла. По воскресеньям няне полагался отдых, и Пруденс не любила тратить даром ни минуты. Кэтрин решила: так даже лучше. Солнце и ослепительно синее небо — только в Новой Англии бывает такая синева в морозном ноябре. Кэтрин бродила из комнаты в комнату, включая свет. Она подумала, что, наверное, сходит с ума.
Спала ли она этой ночью? Кэтрин не знала. Иногда она задремывала. Ей представлялся Натан — в тот день, когда он родился. Роды продолжались три часа. «Уже скоро, совсем чуть-чуть», — повторял врач. Она уже давно перестала кричать и теперь только тяжело дышала, как больное животное. Медики лгали, Джимми тоже. Снова схватки. «Тужься!» — кричал врач. «Тужься!» — орал Джимми. Она кусала нижнюю губу и тужилась изо всех сил.
Натан появился на свет неожиданно быстро, выскользнув у доктора из рук и приземлившись на застеленный клеенкой пол. Врач издал радостный возглас. Джимми тоже. Она просто застонала. Они положили маленького Натана ей на грудь. Он был синий, крошечный и весь покрыт слизью.
Кэтрин не знала, что думать. Не знала, что чувствовать. Но потом Натан зашевелился, его маленькие губки нащупали ее грудь, и она неожиданно разрыдалась как ненормальная. Она плакала, впервые по-настоящему за много лет, по ее лицу катились огромные слезы. Кэтрин плакала оттого, что родился Натан — новая жизнь, появившаяся откуда-то из недр ее опустошенной души. Оттого, что случилось чудо, в которое она даже не верила. Оттого, что муж обнимал ее, ребенок лежал, свернувшись калачиком, у нее на груди, и на какую-то долю секунду она перестала чувствовать себя одинокой.
Она вспоминала свою мать, видела ее стоящей на пороге спальни. Кэтрин лежала в своей узкой постели с открытыми глазами. Она не могла спать — стоило ей заснуть, как наступал мрак, а во мраке был он. Вжимал ее голову себе в колени. Этот запах. Рычал, насилуя ее. Все равно как если бы верблюд протискивался сквозь игольное ушко. Эта боль. И еще хуже. Случались дни, когда ему даже не приходилось ее заставлять. Она просто делала все, что он хотел, поскольку сопротивление оказывалось тщетным, а унижения теряли свой смысл и маленькой девочки, ввергнутой в этот ад, больше не существовало. Осталось только ее тело, высохшая оболочка, которая двигалась и испытывала благодарность лишь за то, что он вообще вернулся.
Однажды он может и не прийти. Она это понимала. Он просто соскучится и уйдет, а она умрет здесь. В темноте, одна.
Ей казалось в доме слишком мало света. В три-четыре часа утра — или в пять — Кэтрин зажгла все свечи. Фонарики. Лампочку в духовке. Лампочку на дверце холодильника. Подсветку в бюро. Включила две конфорки на газовой плите. Он ходила из комнаты в комнату, щелкая выключателями. Ей был нужен свет.
Она подумала о Джимми. Улыбающийся, веселый Джимми. «Эй, детка, ну-ка брызни на меня!» Сердитый, пьяный Джимми, равнодушный Джимми. «Вы уверены, что она ничего не получит? Ей не должно достаться ни цента!»
Она так долго думала о нем, что вскочила с постели в шесть часов утра и побежала в ванную. Ее тошнило.
«Смерть, — шептал голос в глубине ее сознания. — Смерть».
О Господи, пусть Джимми наконец умрет.
Было почти девять. Часы посещения в больнице. Кэтрин звонила уже четырежды. Натан проснулся, и она может его увидеть.
К черту, она не верит врачам. В больнице небезопасно, она заберет сына домой.
Кэтрин надела пальто, взяла ключи. Необходимо еще раз проверить дом. Свечи, вот что. Она прошла по комнатам, задувая их одну за другой, а спускаясь вниз, вспомнила про электрошокер в сейфе. Кэтрин поднялась в спальню; если получится, она встретит безымянного врага вооруженной.
Кто мог оставить надпись на зеркальце заднего вида?
Ей не хотелось об этом думать. Ответы, приходившие в голову один за другим, пугали.
Сейф был открыт — так его оставила полиция. Она заглянула внутрь — электрошокер исчез. Вот ублюдки! Они, наверное, забрали его в качестве вещественного доказательства. Как будто он мог защитить ее от пистолета Джимми.
Она спустилась вниз, переполняемая гневом, и направилась к двери. В больницу, к Натану. Кэтрин уже взялась за ручку, когда снаружи кто-то постучал. Она отпрянула, прижав руки к груди. Стук повторился.
Очень медленно Кэтрин подошла к двери и прильнула к глазку.
На крыльце стояли трое. Полиция.
Нет, в бешенстве подумала она. Не сейчас. Натан совсем один.
Снова стук. Кэтрин медленно открыла дверь.
— Кэтрин Гэньон? — спросил мужчина в красивом сером костюме, стоявший впереди остальных. Нос у него был расплющен и выглядел так, словно его неоднократно ломали.
