Doll Хаус. Собиратель кукол - Джулс Пленти
Я ненавижу себя за эти слова, потому что они хоронят ее живьем.
— Нет, Фрэнни! Подумай о Джейми! Он считает своим отцом Ричарда. Только представь, какая это будет для него травма! Я и так слишком долго шла у тебя на поводу! Я даже назвала его Джеймсом в честь твоего отца, потому что ты попросил. Первые два года я постоянно ждала, что ты бросишь Кэтрин и признаешь Джейми, и тогда я бы развелась с Ричардом. Ты хоть осознаешь, как я тебя любила, если готова была оставить мужчину, которому родила двоих детей?
По ее щеке катится слезинка. Она выплакала все, и это единственное, что осталось.
Сейчас я переживаю далеко не первый кризис, и Бэт не первая и не последняя женщина, которая спасла меня. И очередная, которой я разбил сердце. Разнес вдребезги.
Непоколебимая вера в собственные силы всегда выходила мне боком. Снимая слои собственной личности, я сейчас ясно это вижу. Кто я есть? Неудачник, который почти загнал себя в бесплодных попытках поймать Душителя. А до его появления я перекладывал бумажки в офисе и мечтал о большом, настоящем деле. А еще раньше я был оперативником, который всегда находился на острие передовой. Гонялся за всякой мразью с пистолетом наперевес и был в этом хорош. Просто хорош, а не безупречен, как мне тогда казалось.
Я полагался на меткость, скорость и хорошую физическую подготовку. Каждый раз, когда Кэтрин провожала меня на ночное патрулирование, я видел животный страх в ее глазах и искренне не понимал, чего она так боится. Чем горячее становилось вокруг меня, тем меньше я чувствовал опасность. Хотелось еще и еще. Я стал адреналиновым наркоманом, который рыскал по городу в поисках дозы. У игры, что я затеял, были простые правила: выследить, поймать и отметелить подонка до кровавых соплей.
Возмездие за то, что корчил из себя бога, настигло даже не на службе. Тогда мы с Кэт жили в многоквартирном доме. Не особо маргинальное место, но и не как у Христа за пазухой. Я поднялся на свой этаж и столкнулся с ним нос к носу. То был обычный домушник, который только что обчистил соседей.
Я подумал, что выбью из него дерьмо еще до завтрака, но заросший бородой дрищ оказался проворнее. Увидев меня, скинул награбленное и сиганул в окно. Он решил смыться по пожарной лестнице. Я полез за ним. Мне подумалось, что и кулаки почешу и кардио неплохое. Я бежал за вором шесть пролетов и нагнал на крыше. Только я и он, а между нами расстояние меньше метра. Моя рука даже не потянулось к кобуре. Уложу его в рукопашную и вызову патрульных — пусть разбираются.
И тут этот хмырь выхватывает пистолет. Таким ловким движением, какое только в старых вестернах увидишь. Вспышка и звук, похожий на гром. Какое-то время кажется, что меня просто снес с ног сильный удар в плечо. Доля секунды и приходит ОНА. Ее величество боль. Она обрушивается вся разом, ставит на колени и владеет тобой безгранично. Если бы я не оставил бронежилет в машине, тоже было бы больно, но не так. Все, что я знал о боли до сего момента, даже не было прелюдией. Поворачиваю голову набок и вижу, как по бетону льется кровь. Моя кровь. Господи, как же ее много.
В носу стоит запах собственной паленой плоти, в ушах звенит, а картинка двоится так сильно, что ничего не разглядеть в предрассветной полутьме. Боль сокрушает, но я осознаю, что стрелок все еще рядом. В черепной коробке скребется только одна мысль: следующий выстрел — это последнее, что я услышу.
Негнущимися пальцами, по которым сбегает кровь, вытягиваю пистолет из кобуры. Сжимаю рукоять и понимаю, что не могу оторвать руку от земли. Я из последних сил перекидываю ствол через себя и хватаю его левой рукой. Я правша. Пистолет весь в крови и выскальзывает из пальцев, которые не привыкли делать что-то путное.
Я моргаю, пытаясь хоть что-то разглядеть, но мир рябит. Когда я уже теряю всякую надежду спастись, на какую-то долю секунды мне удается сфокусироваться, и я вижу черную фигуру, готовую выстрелить. Из последних сил вдавливаю курок, молясь всем богам, лишь бы не было осечки. Давай же! Только я и ты, старый друг!
Раздается выстрел, который отдачей вбивает меня в бетон. А потом еще один. Пуля разносит кости. Мои кости. Боль вспыхивает алым заревом, но прежде чем отключиться, я слышу, как что-то тяжелое рухнуло рядом. Лучший звук в моей жизни.
Говорят, что перед смертью вся жизнь проносится перед глазами. Но то ли я был не так уж к ней близок, то ли не нажил достаточно ярких воспоминаний. Единственное, что я видел, пока не очнулся в реанимации, — это темнота. Непроглядная чернота, которая пыталась то ли утопить, то ли задушить. Впрочем, иногда она обволакивала, и тогда хотелось слиться с ней навсегда. Когда я уже решил, что бороться бесполезно, тишину прорезал плач Кэтрин. Безутешный такой плач.
Почему она так отчаянно рыдает, если я только на минуту прикрыл глаза?
Я делаю усилие и разлепляю припухшие веки, но свет такой яркий, что тут же зажмуриваюсь.
— Кэти, не плач я же в порядке, — шепчу, еле ворочая языком.
Вместо ответа слышу ее торопливые удаляющиеся шаги.
Все-таки открываю глаза и осматриваюсь. Я в комнате, напичканной медицинскими приборами. Они наполняют пространство мерным пиканьем, а я весь оплетен датчиками и проводами. Неужели все так серьезно? Пытаюсь поднять правую руку и содрать с себя все это, но новый приступ боли прижимает к кровати.
В палату возвращается Кэтрин, а вместе с ней доктор и пара медсестер. Целая делегация.
Доктор приподнимает мое веко пальцами и светит мне в глаз фонариком, затем повторяет то же самое с другим глазом и удовлетворенно кивает.
— Как вы себя чувствуете, офицер?
Кэтрин стоит напротив меня и молча глотает слезы, которые струятся по щекам бурными потоками. Мне бы ее успокоить, но надо ответить доктору.
— Я в порядке. Что случилось? Меня подстрелили, да?
— Верно, — кивает доктор. — Одна
