Дэвид Пис - 1974: Сезон в аду
Хадден вернул мой черновик. Я открыл папку на колене, убрал одну статью, достал другую.
— Вот еще кое-что.
Хадден взял у меня листок и поправил очки на переносице. Я уставился в окно за его спиной, на отражение желтого офисного света на поверхности мокрого ночного Лидса.
— Изуродованные лебеди, значит?
— Я уверен, вам известно о всплеске издевательств над животными.
Хадден вздохнул, щеки его покраснели.
— Я не дурак. Джек показывал мне отчет о вскрытии.
Из другого конца здания доносился чей-то смех.
— Извините, — сказал я.
Хадден снял очки и потер переносицу.
— Ты слишком стараешься.
— Извините, — снова сказал я.
— Ты как Барри. Он тоже был такой, вечно…
— Я не собирался упоминать о вскрытии или о Клер.
Хадден встал, начал ходить из угла в угол.
— Нельзя написать что-то и выдавать за правду только потому, что тебе это кажется правдой.
— Я так никогда не делаю.
— Я не знаю. — Он обращался к ночи. — Ты как будто обстреливаешь весь лес просто наобум, а вдруг там есть какая-нибудь дичь, которую стоит подстрелить.
— Мне жаль, что вы так думаете, — сказал я.
— Знаешь, есть много способов снять с кошки шкуру.
— Знаю.
Хадден повернулся.
— Арнольд Фаулер работал у нас много лет.
— Я знаю.
— Не стоит ходить к нему и пугать бедного старикана кошмарными историями.
— Я и не собирался.
Хадден снова сел и громко вздохнул.
— Набери несколько цитат. Придай статье отеческий тон и вообще не упоминай этого проклятого дела Клер Кемплей.
Я встал, комната вдруг потемнела, потом снова стало светло.
— Спасибо.
— Напечатаем в четверг. Издевательство над животными — просто и без затей.
— Разумеется. — Я открыл дверь в поисках воздуха, поддержки и выхода.
— В духе статей о пит-пони в рудниках.
Я побежал в сортир, кишки стояли у меня в глотке.
— Алло, Кэтрин дома?
— Нет.
В офисе было тихо, и я почти закончил с работой.
— А вы не знаете, когда она вернется?
— Нет.
Я рисовал крылья и розы на промокашке. Я положил ручку.
— А вы не могли бы ей передать, что Эдвард звонил?
На другом конце бросили трубку.
Сверху, над началом статьи, я нацарапал ручкой: «Медиум и послание», потом добавил знак вопроса и закурил.
После нескольких затяжек я вырвал из блокнота страницу, затушил сигарету и составил два списка. Внизу страницы я написал «Доусон» и подчеркнул.
Я был голодный, уставший и совершенно потерянный.
Я закрыл глаза, спасаясь от жесткого яркого офисного света и белого шума, которым были наполнены мои мысли.
Я не сразу услышал телефон.
— Эдвард Данфорд слушает.
— Это Пола Гарланд.
Я наклонился вперед, опираясь локтями на стол, поддерживая вес телефоной трубки и своей головы. — Да?
— Я слышала, что вы были сегодня у Мэнди Уаймер.
— Ну да, в некотором роде. А откуда вы знаете?
— Наш Пол сказал.
— Ясно. — Я понятия не имел, что говорить дальше.
Долгая пауза, затем:
— Мне нужно знать, что она вам сказала.
Я выпрямился на стуле, переложил трубку в другую руку и вытер пот о штанину.
— Мистер Данфорд?
— Ну, сказала она не так уж и много.
— Пожалуйста, мистер Данфорд. Ну хоть что-нибудь.
Я зажал трубку между ухом и подбородком, посмотрел на отцовские часы и запихал «Медиум и послание» в конверт.
— Я могу встретиться с вами в «Лебеде». Где-то через час. Устроит?
— Спасибо.
Прямо по коридору — в архив.
Папка за папкой, перекрестный индекс — сорвать, проверить.
На отцовских часах 20:05.
Время — назад.
Июль 1969 года: первый человек на Луне, маленькие шаги и огромные прыжки.
12 июля 1969 года: Жанетт Гарланд, 8 лет, пропала без вести.
13 июля: Эмоциональное обращение матери.
14 июля: выступление главного следователя Джорджа Олдмана.
15 июля: полиция восстанавливает последние маленькие шаги Жанетт.
16 июля: полиция расширяет поиски.
17 июля: полиция заходит в тупик.
18 июля: полиция прекращает поиски.
19 июля: В полицию обращается медиум.
Маленькие шаги и огромные прыжки.
17 декабря 1974 года: блокнот исписан каракулями вдоль и поперек.
На отцовских часах 20:30.
Время вышло.
«Лебедь», Кастлфорд.
Я сидел у барной стойки, заказывал пинту пива и виски.
Предрождественская суета, народу полно, все подпевают музыкальному автомату.
Чья-то рука на моем локте.
— Это — мне?
— Выбирайте.
Миссис Пола Гарланд взяла виски, прошла через толпу к сигаретному автомату, поставила на него стакан и сумку.
— Вы сюда часто ходите, мистер Данфорд? — улыбнулась она.
— Пожалуйста, зовите меня просто Эдвард. — Я тоже поставил свою пинту на автомат. — Нет, не особо часто.
Она засмеялась и предложила мне сигарету.
— Значит, первый раз?
— Второй, — ответил я, вспомнив предыдущий раз. Она прикурила от моей зажигалки.
— Обычно здесь не так много народу.
— А вы здесь часто бываете?
Она засмеялась:
— Вы меня клеить, что ли, пытаетесь, мистер Данфорд?
Я выпустил дым вверх, над ее головой, и улыбнулся.
— Раньше — часто, — ответила она, внезапно перестав смеяться.
Я не знал, что сказать, поэтому промямлил:
— Похоже, приятное заведение.
— Было. — Она взяла свой стакан.
Я изо всех сил старался не пялиться на нее, но ее лицо было пугающе бледным на фоне красного свитера. Ее головка над объемным воротом казалась маленькой, детской. Пока она пила свой виски, на щеках ее проступили красные пятна, и она стала выглядеть так, как будто ее отхлестали по лицу.
Пола Гарланд осушила свой стакан одним глотком.
— Насчет воскресенья, я…
— Забудьте об этом. Я сам поступил некрасиво. Еще хотите? — Я проговорил все это чуть быстрее, чем следовало.
— Нет пока, спасибо.
— Ну, скажите, когда захотите.
Гилберт О’ Салливан уступил место Элтону Джону.
Мы оба неловко оглядывали пивную, улыбаясь людям в маскарадных колпаках с веточками омелы.
— Значит, вы встречались с Мэнди Уаймер? — сказала Пола Гарланд. Я снова закурил, у меня засосало под ложечкой.
— Да.
— Зачем вы к ней ходили?
— Она утверждала, что подсказала полицейским, где найти тело Клер Кемплей.
— А вы ей не верите?
— Тело нашли двое рабочих.
— Что она сказала?
— Вообще-то, у меня не было возможности расспросить ее как следует, — ответил я.
Пола Гарланд глубоко затянулась и спросила:
— Она знает, кто это сделал?
— Говорит, что знает.
— Но она не сказала?
— Нет.
Она теребила свой пустой стакан, крутила его на крышке сигаретного автомата.
— А про Жанетт она ничего не говорила?
— Я не знаю.
— Вы не знаете? — В глазах у нее стояли слезы.
— Она говорила что-то о «других».
— Что? Что она говорила?
Я оглядел пивную. Мы разговаривали почти шепотом, но я не слышал ничего, кроме нашего разговора, как будто в мире отключили все остальные звуки.
— Она сказала, что я должен «рассказать им о других», а потом начала бормотать какую-то ерунду о каких-то гребаных коврах и траве между камнями.
Пола Гарланд повернулась ко мне спиной, плечи ее дрожали.
Я положил руку ей на плечо.
— Простите.
— Нет, это вы меня простите, мистер Данфорд, — сказала она стене, оклеенной красными бархатными обоями. — Я очень благодарна вам за то, что вы сюда приехали, но мне сейчас надо побыть одной.
Пола Гарланд взяла свою сумку и сигареты. Когда она обернулась, ее лицо было расчерчено от глаз к губам бледными черными линиями.
Я выставил ладони, преграждая ей путь:
— По-моему, это не очень хорошая мысль.
— Пожалуйста, — настаивала она.
— Давайте я вас хотя бы до дому подброшу.
— Нет, спасибо.
Она оттолкнула меня, пробралась через толпу и вышла на улицу.
Я допил пиво и взял свои сиги.
Брант-стрит, темный контур террасы напротив многоквартирных домов с белыми фасадами, несколько фонарей по обеим сторонам.
Я припарковался на стороне домов, напротив дальнего конца дома номер 11, и стал считать новогодние елки.
В доме номер 11 была елка, но не было света.
Девять елок — и пять минут спустя я услышал шаги ее высоких коричневых сапог. Из глубины своего сиденья я смотрел, как Пола Гарланд открыла красную дверь и вошла в дом.
В доме номер 11 свет не зажегся.
Я сидел в «виве» и просто наблюдал, спрашивая себя, что я сказал бы ей, если бы посмел постучаться в красную дверь.
