Майкл Бирнс - Святая кровь
— И что это доказывает?
Лукавая улыбка шевельнула бородку Амита. Скептики вновь и вновь упускали из виду историческую справедливость.
— Вообще-то «ессеи» — это неудачная транслитерация слова, которое Флавий и Филон относили на счет евреев из Кумрана. На самом деле оно звучало «есаоин», слово, имеющее корни греческие, арамейские и арабские. А поскольку вы живете в Каире, уверен, в последнем вам удастся самой убедиться.
По тому, как смягчился взгляд Жюли, Амит понял: она уже сделала это. Что-то, наконец, пробило брешь в ее броне.
— Последователь Иисуса, — негромко сказала она с едва заметной неохотой в интонации.
— Верно. Последователь Иисуса, — повторил он. — А к имени Иисус, оказывается, ниточка тянется из Египта. Так что, если вы спросите меня, история, в самом деле, предоставляет нам свидетельства о существовании религиозной группы, которую многие считают ранними христианами.
— Вот здесь вы малость преувеличиваете.
— Возможно. Но мы оба с вами видели тот же символ там, в Кумране, — сказал он, вновь показав на гравировку оссуария. — И, как я уже говорил, кое-кто из очень серьезных археологов поговаривает, что в этом оссуарии были останки Иисуса.
Жюли еще раз оценивающе взглянула на оссуарий — на этот раз более серьезно.
Видя, что ее скепсис еще не прошел, Амит решил выложить козырь.
— Помните Джона Баптиста?[61]
— Конечно.
— Многие исследователи Библии утверждают, что его учения — это подражание учениям, обнаруженным в свитках Мертвого моря. Он тоже был минималистом, практиковавшим ритуальное окунание.[62] И, если помните, он жил в пустыне и крестил своих последователей в реке Иордан, которая несет свои воды прямо к северной оконечности Мертвого моря. Иисус крестился у него, после чего уединился в пустыню на сорок дней. А где расположен Кумран?
Она закатила глаза.
— Северо-западное побережье Мертвого моря.
— После того как Ирод Антипа обезглавил Иоанна, Иисус продолжил его пастырство. Образно выражаясь, смена караула.
Он вновь опустил взгляд на оссуарий.
— А что, если я скажу вам, что вор также вернул книгу, как выяснилось, самое древнее Евангелие, датированное началом первого столетия и считающееся оригинальным источником книг Матфея, Марка и Луки?
— Заявка на неотразимый аргумент, — предположила она.
— Несомненно. Но вот что интересно: последние четыре страницы текста намеренно вырваны, так что история оканчивается распятием.
— Я так понимаю, кому-то не понравилась концовка.
Он кивнул.
— Тут похоже на заговор. Очередной великий пример того, как ловким редактированием можно переписать историю. И если верить слухам, то этому же самому редактору не нравилось и содержимое оссуария.
Пока Жюли обдумывала услышанное, лицо ее по-прежнему хранило недоверчивое выражение.
«Вот же упрямица», — подумал Амит.
— Значит, где-то существуют четыре страницы древнейшего Евангелия и физические останки Иисуса? — уточнила она.
— Ходят слухи…
— А можно как-то связаться с этим Бартоном, о котором вы недавно упоминали? Вдруг он сможет нам помочь, — предположила она.
Амит тотчас отбросил эту идею. Не потому, объяснил он, что английский археолог прошел через такие страдания, просто существовала серьезная вероятность, что Бартон все еще под пристальным наблюдением израильской разведки, даже, несмотря на то, что он давно вернулся к себе домой в Лондон.
В галерею хлынула шумная группа американских туристов.
— Пойдемте отсюда, — предложил Амит.
Протолкавшись через туристов, они направились назад к залу башни. Однако на полпути через южный октагон Амит заметил у главного входа инвалидное кресло.
Амит схватил Жюли за руку и затащил ее за стелу Сети.
— Что вы…
— Тихо! — шепотом приказал он и выглянул убедиться, что сын Коэна беседует с мужчиной среднего роста с мучительно знакомым лицом.
Амит запаниковал, когда увидел незажившую рану прямо под линией волос, а следом — свежую белую повязку на правом предплечье.
— Отец просил меня позвонить вам, если кто будет спрашивать о Йоси, — докладывал ему Джошуа.
— Вы сказали, кто-то был в его кабинете? — спросил мужчина.
Ответ юноши Амит расслышал не полностью.
— Да, там были двое. Амит Мицраки. А с ним очень симпатичная…
— Они еще там? — перебил мужчина.
Его передернуло, будто он схватился за оголенный провод.
— Я… Думаю, да.
Джошуа сдал кресло чуть назад, потому что мужчина, казалось, вот-вот взорвется. Затем его дикий взгляд принялся обшаривать зал.
— Они, возможно, все еще в южной галерее и…
Но прежде чем юноша договорил, мужчина рванул со всех ног и, словно шар в боулинге, едва не расшвырял группу американцев, собиравшуюся в зале.
29
Египет
Выехав из аэропорта Иншас, водитель повернул пыльное «пежо» к югу — на хайвей-41.
Раввин Аарон Коэн взглянул на часы — 12.32.
Его личный самолет покрыл расстояние в четыреста километров от международного аэропорта Бен Гурион менее чем за сорок минут. Он велел пилоту держать самолет готовым к вылету во второй половине дня.
«Необходимо действовать быстро, прежде чем египетские власти начнут задавать вопросы», — напомнил он каждому.
Раввин утешал себя тем, что власти международного аэропорта Каира либеральничали с VIP-чартерами куда больше, чем с рейсами «Эль-Аль».
— Вы предупредили остальных о нашем прибытии?
— Да, — ответил водитель.
Коэн поудобнее устроился на сиденье.
Шоссе тянулось параллельно каналу Исмаилия, по которому неторопливо следовал на юг величественный парусник: грот был спущен, на мачте лениво шевелился флаг Египта. На просторной кормовой палубе Коэн разглядел стройную женщину с явно хирургически увеличенным бюстом и волосами цвета воронова крыла, загорающую в бикини. По пояс голый, пьющий пиво рулевой — тоже египтянин — был намного старше женщины и выглядел невероятно гордым. В стране, полной мусульманских фундаменталистов, претендующих стать великой надеждой мусульманского государства, такое поведение было вызовом шариату и служило иллюстрацией тому, какие великие исключения делались для богатых.
«У тщеславия и гордыни нет места в глазах Господа».
Коэн отвернулся к правому окну и стал смотреть на ровные ряды сахарного тростника и рисовые поля.
Их путь лежал к Гелиополису. Не к современному району на окраине Каира, который местные называли Миср эль-Гадида, или Новый Каир, а к его древнему «тезке», что располагался на двадцать километров севернее.
Пока был жив Амит Мицраки, Коэн не имел ни шанса: археолог или француженка-египтолог, сопровождавшая его в Кумран, могли каким-то образом разгадать скрытое значение иероглифа. Плану, разрабатывавшемуся столетиями, грозил крах. И если учесть, что пророчество уже начало сбываться, лучше времени для визита подгадать было нельзя.
Несколько минут спустя они миновали крохотную коптскую церковь с мозаикой на колокольне: Иосиф, ведущий ослика с сидящей на нем Марией. Богородица крепко прижимала к груди младенца Иисуса. Выложенная красочными плитками сценка поместила Святое семейство на фоне пальм по берегу Нила и трех пирамид, поднимающихся вдали на другом берегу. Мозаика эта всякий раз вызывала у Коэна улыбку.
Подобные церквушки можно было встретить повсюду в дельте Нила — в Тель-Басте, Фараме, Вади аль-Натруне, Билбеисе, Мостороде и даже в Каире. И в каждой с благоговением чтили свой древний фольклор, выстроенный вокруг истории о том, как Святое семейство скрывалось в Египте после бегства от Ирода в Иудее: святые источники, пробужденные к жизни младенцем Иисусом;[63] пещеры и святые деревья, дававшие кров; колодцы; гранитная лохань, в которой Дева Мария месила тесто; отпечатки ноги и руки Святого Младенца на отдельных камнях; языческие идолы, развалившиеся при появлении Иисуса.[64]
Несмотря на изобилие сказок и легенд, дед внушил Коэну, что здесь, в Египте, можно отыскать немало истин и многие факты просочились в древние христианские рукописи, которые католическая церковь считает еретическими.
Как ессеи в Кумране, которые сберегли свитки Мертвого моря от уничтожения римлянами, древнеегипетские христиане, называемые гностиками, спрятали свои коптские тексты в зарытых сосудах. В 1945 году тринадцать рукописных книг случайно откопали местные крестьяне в Наг-Хаммади. Ватикану это аукнулось многочисленными полемиками, поскольку в найденных текстах содержатся обстоятельные рассуждения о воскресшем Иисусе как о существе бесплотном, духовном.
«Как же Ватикан исказил истину! — с горечью подумал раввин. — И по-прежнему не останавливается ни перед чем, чтобы защитить свою ложь».
