Андрей Троицкий - Бумер-2
— Вот она, моя татуировка.
Чугур тыкал пальцем в предплечье. Рядом с внешней стороной ладони был выколот то ли крестик, то ли якорь. Татуировка со временем поблекла, выцвела и потеряла очертания.
— Сделал, когда в армии служил. Ну, юность в одном месте играла. И всю жизнь стыжусь этой наколки. Это урки себе шкуру портят, и я вроде как блатной. Мне эти феньки не по чину.
— Не пробовали марганцовкой вывести? — кто-то из контролеров склонился над столом, разглядывая блеклую татуировку. — Марганцовкой больно. Но, говорят, очень эффективно.
— От марганцовки шрам остается, — помотал головой кум. — Как от ожога. А, хрен с ней. Теперь уж поздно наколку сводить. Пустяки все это. Я ведь ношу рубашки с длинным рукавом, под манжеткой не видно.
Кольке было трудно дышать, кажется, что в горло попал ком грязи, застрял в дыхалке и не проходит ни назад, ни вперед. Он хотел сплюнуть на пол вязкую слюну, но вместо этого закашлял.
— Да, ни разу у вас татуировки не замечал, — отозвался лейтенант Рябинин. — Если бы вы не показали, я и внимания не обратил. Блеклая какая-то…
— Ты жену-то с ребенком на юга отправил? — спросил кум.
— Послезавтра уезжают.
— А ты, наверное, рад? — посмеивался Чугур. — Какую-нибудь теплую бабу уже присмотрел?
— Какие в наших краях бабы? Одни порчушки.
Что верно, то верно, народонаселение поблизости от зоны в основном мужское, поскольку селятся тут те самые люди, что отбывали срок за забором. На одну бабу три кавалера. Такой вот демографический казус.
— Это верно, — кум раздавил окурок в банке.
У Рябинина ночное дежурство, торопиться ему некуда. Газету, которую в спешке он захватил из дома, оказалась позавчерашней, уже прочитанной. Бутерброды, что собрала жена, он съест под утро, в эту пору почему-то просыпается дикое нечеловеческое чувство голода. Махнет пару стаканов сладкого чая. Если бы из козлодерки всю мебель не перетащили в соседнее административное здание, Рябинин мог вздремнуть на железной койке под шерстяным солдатским одеялом. Но на жестком стуле долго не поспишь.
Лейтенанту повезло, что именно на его дежурство выпало это развлечение: наказание зэка, испортившего Чугуру мундир и брюки. Конечно, не бог весть какая потеха, но все же лучше, чем ничего. Есть с кем словом переброситься. Чугур здесь, два контролера прапорщика из соседнего здания пришли поглазеть на спектакль. Рябинин знал, что промеж себя прапоры заключили пари на три флакона водяры. Тот, который длинный и тощий, похожий на туберкулезника, контролер по фамилии Иткин, ставил на то, что майор забьет пацана насмерть.
Прохоренко был твердо убежден, что Чугур отделает чувака, как бог черепаху, это само собой, потому что мундир и штаны денег стоят. Но не до смерти, нет… Зэк, откинувшийся от побоев, это рутина жизни. Но этому парнишке, по слухам, три дня до звонка осталось. У кума тоже есть сын, примерно одних лет с Колькой. У Чугура рука не поднимется прибить парня. И, кажется, кум в добром настроении.
— Ну, плакала твоя водка, — шепнул Прохоренко на ухо Иткину. — Можешь деньгами отдать. Я не возражаю.
Иткин покашлял в кулак. По всему выходило, что он проспорил. Чугур, кажется, совсем забыл про зэка, треплется за жизнь, травит байки про свою татуировку. И, кажется, настроен очень миролюбиво.
— Еще посмотрим, — тихо буркнул Иткин.
* * * *Чугур поднял чайник, присосавшись к носику, хорошо промочил горло. Он порывисто поднялся, снял с руки золотой перстень, положил его на стол. Вынул из кармана перчатку, натянул ее на правую пятерню. Пошевелив пальцами, проверил, плотно ли села перчатка.
— Вы ребята, смотрю, совсем заскучали? — Чугур подмигнул лейтенанту. — Сейчас мне немного поможете. Тяните веревку.
В душе у прапорщика Иткина шевельнулась надежда. Может статься, что он не проспорил три пузыря. Прапор подбежал в дальний угол козлодерки, схватился за конец веревки и, не дожидаясь Прохоренко, со всей дури дернул ее на себя. Руки Шубина вывернулись за спиной, он закричал от боли.
— Полегче, — крикнул Чугур прапору. — Так ты ему предплечья сломаешь. Плавно тяни. Не дергай.
Колька продолжал кричать. Его душили слезы боли и несправедливой обиды. Ступни отделились от пола на несколько сантиметров. Колька с заломленными назад руками висел на веревке и выл, как подстреленная собака.
— Кто-нибудь заткнет ему пасть?
Кум огляделся по сторонам, нашел взглядом лейтенанта и кивнул, мол, давай, чего ждешь. Рябинин проворно поднял с пола тряпку, пропахшую солидолом, рукой надавил на нижнюю челюсть Шубина, заставив того открыть рот. Затолкал тряпку так далеко в глотку, что Шубин не мог вытолкать ее обратно языком. И сунул под нос кулак: только пикни, тварь, и от меня огребешь. Колька замычал, он чувствовал, что дыхания не хватает. И если его не забьют до смерти, он наверняка откинется от удушья.
— Выше, — скомандовал Чугур. — Чтобы его брюхо оказалось на уровне моего плеча. Еще выше.
Второй контролер, помогая Иткину, схватился за веревку, твердо уперся подошвами в пол и потянул. Через минуту петлю привязали к радиатору отопления и отступили в сторону, к двери. С этой позиции самый лучший обзор. Чугур сделал замах, но не ударил, отступил на шаг. Это Колька попытался пнуть его ногой в грудь. Это робкое сопротивление не разозлило, а развеселило кума.
— Эй, лейтенант, — крикнул он. — Держи его ноги.
Рябинин зашел сзади, придвинув ногой табурет, уселся на него. Хотел согнуть в коленях ноги Шубина, но тот довольно чувствительно пнул лейтенанта в грудь босой ступней. На больше Кольку не хватило. Через сломанный нос в грудь попадало слишком мало воздуха. Дыхание перехватывало после каждого лишнего движения.
Чугур подошел ближе, снизу вверх посмотрел на свою жертву.
— Брыкаешься, — усмехнувшись, Чугур встал на цыпочки и смачно плюнул в лицо Кольки. — И правильно делаешь. Человек должен защищаться. Ну, продолжим?
Кольке хотелось вытереть плевок, повисший на подбородке. Ему хотелось знать, за что с ним так? Но он мог только промычать в ответ.
— Эх, где мои семнадцать лет, — вздохнул Чугур.
В следующую секунду он, хорошенько размахнувшись, влепил кулак в печень с такой чудовищной силой, что Колька вскрикнул так, что изо рта вывалилась тряпка. Сверху он плюнул кровью на кума и вырубился.
— Ну, держите меня за гланды.
Чугур размазал по лицу Колькину кровь, поправил перчатку на руке и подмигнул Рябинину. По спине лейтенанта пробежал холодок. Он понял, чем кончится дело. Этой ночью прапорщики-контролеры и лейтенант Рябинин увидели все, что хотели увидеть. И даже больше.
* * * *С раннего утра Кот околачивался у крыльца медсанчасти. Здесь же торчали еще восемь зэков, решившие по болезни или от лени закосить от общих работ, получив справку у фельдшера Лукова. С пустыми руками сюда не приходили, потому как получить на халяву выходной — дело нереальное. Нужно подогреть лепилу, тогда и он пойдет навстречу. Кто-то сжимал за пазухой кусок сала, завернутый в газету, кто-то прятал в карманах сигареты или кулек карамели.
Уже начался завтрак, а Луков почему-то все не открывал дверь. Если не получить справку до построения, значит, выходной накрылся. Кот пришел не за справкой: со вчерашнего вечера по зоне ходили слухи, будто его приятель Колька, когда малярил в бараке, то ли специально, то ли по неосторожности вылил на Чугура ведро с эмалью. Напрочь испортил ему парадный китель и всю прочую амуницию. Кум вышел из барака, а зэки смеялись ему в спину.
Через полчаса за Колькой пришел офицер и два прапора. До утра о Шубине не было ни слуху, ни духу. Едва объявили побудку, к Коту прибежал помощник фельдшера, молодой жулик Вася Морозов. Вывел Кота на зады барака, в укромное место за кучу угля и нашептал, что под утро Шубина на носилках притащили из административного корпуса в больничку. Парень выглядит хуже лежалого жмурика, но он был в сознании, даже не бредил. Просил у дежурного фельдшера самописку и листок бумаги.
Кровать, на которую положили пацана, в дальней двухместной палате, куда обычно попадают авторитетные воры или башливые зэки. Даже эту кровать отгородили матерчатой ширмой, чтобы его никто не увидел из коридора через застекленную дверь. Якобы кум велел никого туда не пускать. Но Колька просил, чтобы пришел Кот. Говорит, что очень надо. Врача из вольнонаемных сегодня нет и не будет, а с зэком фельдшером договориться всегда можно.
Через четверть часа Огородников стоял у крыльца больнички, дожидаясь начала приема, но лепила, кажется, заснул летаргическим сном.
— Я только на минутку, — громко сказал Кот.
— Все на минутку, — отозвался кто-то, но Костян не слушал.
Он поднялся на крыльцо, дернул за ручку двери и, не дожидаясь приглашения, вошел в медсанчасть. Фельдшер Луков сидел за столом у окна и что-то писал.
