Андрей Троицкий - Бумер-2

Андрей Троицкий

Бумер-2

Книга первая

Клетка для Кота

Глава первая

Неприметный Опель с треснувшим лобовым стеклом, пятнами ржавчины на крыльях приткнулся на стоянке возле закусочной «Ветерок». Сидевший за рулем долговязый Витя Желтовский, для друзей Желтый, до конца опустил боковое стекло, но, кажется, дышать стало еще тяжелее. Дима Кубик, занимавший переднее пассажирское кресло, лениво пускал табачный дым и разгонял его ладонью.

Полдень миновал, но солнце палило нещадно, над шоссе стелилось марево, сотканное из бензинового перегара и раскаленного воздуха, висящего над дорожным полотном. Движение почти остановилось, изредка в обе стороны проползали фуры с грузом, проносились легковушки, и вновь все замирало. Из салона открывался хороший обзор на забегаловку и ее окрестности. Но смотреть особенно не на что: на стоянке всего три машины: попиленная Хонда, КАМАЗ, груженный песком, и ветхий «жигуленок». Уже два часа, в это время хозяин закусочной дядя Миша закрывается на получасовой перерыв, но сегодня старик не слишком пунктуален, видно, и ему жара дает по балде.

— Убить бы его прямо сейчас, — сказал Желтый. — Что нам мешает?

— Ну, с этим всегда успеется, — Кубик оторвал от губы прилипший окурок, выбросив его через окошко, глотнул воды из горлышка пластиковой бутылки. — Проломить чуваку голову — минутное дело. А что потом?

— Что потом? — как эхо повторил Желтый.

— Ни хрена и луку мешок. Так хозяин с этой точки хоть какую-то копейку получит. Грохнем старика — сами себя накажем. Пока на это место не найдется нового арендатора, старика трогать нельзя. Ни увечить, ни мочить.

— Да пошел он на хер со своей копейкой.

Желтый пригладил ладонью непокорный рыжий чубчик на бритой голове. Душу переполняла беспричинная ярость, а в ладонях появился странный зуд, который можно успокоить, когда отобьешь кулаки о чужую морду.

— Пусть себе эту мелочь в гроб положит. Копейку он башляет… Даже не смешно. Хозяин разрешил ему работать на трассе, думал, что кабанчика откармливает. Ждал, когда этот Миша отстроится, когда пойдет клиент, и бабки потекут. Чтобы обложить его нормальным оброком. Или весь бизнес прибрать. А дождался хрен чего. Ни вара, ни навара. Одна головная боль. Короче, мочим его. И делу конец. Митрофанычу скажем, что этот козел на нас с ножом бросился. У нас выбора не оставалось.

— Даже не знаю, — Кубик колебался, в такую жару лень бутылку с водой к губам поднести, а тут надо всерьез напрягаться. — Лично мне этот хрен не мешает. Пусть себе пыхтит. Если хочешь мое мнение: виновата во всем та столовка, ну, в пяти верстах отсюда. Которую построило дорожное управление. Там кормят быстро, и цены ниже.

— Его трудности — это не наши трудности.

— А получается наоборот, — сказал Кубик. — Получается, наши.

Вместо ответа Желтый вытащил из-под сидения пистолет, завернутый в дырявую тряпку. Передернув затвор и включив предохранитель, сунул ствол под ремень, одернул майку. Из закусочной вышел мужчина средних лет и молоденькая девушка. Мужик поддерживал свою спутницу под локоть, будто той стало плохо после сомнительного обеда. Желтый проводил женщину взглядом и мысленно раздел ее. Образ получился так себе, не эротичный, ножки коротковаты и толстоваты. И задница подгуляла.

Желтый стал решать про себя, кто рядом с бабой, отец или любовник. Скорее всего, любовник. Затюканный жизнью мужик, которому на красивых женщин вечно не хватает денег. Или все же отец? Парочка села в «жигуль» и уехала. Вопрос остался нерешенным. Желтый вытер капельку пота, повисшую на кончике носа, и надел темные очки. Осталось дождаться, когда закончит жрать водитель КАМАЗа и забегаловка опустеет.

Пока судьбу дяди Миши решали посторонние люди, сам хозяин заведения в подсобке выяснял отношения со своей родной племянницей Дашей Шубиной. Разговор как всегда был трудным и тягучим. Позавчера дядя Миша отпустил в недельный отпуск официантку Веру Петровну и слезно просил племянницу поработать в «Ветерке» эту неделю в первую и вторую смены за двойную плату. Но у Дашки были свои, неведомые дяде планы, которые она не собиралась ломать только потому, что Петровна уехала в город проведать сына.

— И черт с тобой, — сказал дядя Миша, подводя итог разговору. — Я тут один совсем зашиваюсь. А ты в это время шастаешь неизвестно где. Все ищешь приключений на свою задницу.

— И найду, — огрызнулась Дашка. — Таких приключений найду, что тебе тошно станет.

Вот и разговаривай с этой соплячкой после таких слов. Шубин вытащил из кармана носовой платок, пристроился в углу на упаковке баночного пива, вытер влажное от пота лицо и красную шею. Дашка вытаскивала из картонного ящика банки с соком и консервированным горошком и выставляла их на полки. Шубин подумал, что разговор не получился и, видимо, никогда не получится, они с племянницей давно разучились понимать друг друга. Когда-то все было иначе. Когда-то… Очень давно. Дядька перестал быть для нее авторитетом, вторым отцом. А теперь она вбила себе в голову идиотическую блажь, с чего-то вдруг решила, что сможет помочь старшему брату Кольке, который сейчас тянет срок за воровство. И не просто помочь, вытащить брата из ИТУ, купить ему свободу, будто та свобода на колхозном рынке по сходной цене продается.

— Мне уже давно тошно, — Шубин прикурил сигарету.

Середина дня, а он испытывал такую усталость, будто на нем сутки пахали. К вечеру в закусочную набьется много народу, а ему опять сидеть за кассой и, выгадав минуту, вместо официантки бегать между столиками, собирать грязные тарелки. И еще ругаться с посудомойкой, вздорной бабой, у которой по вечерам разливается желчь.

Дашка выставила последние банки, пинком ноги загнала коробку в дальний угол и присела на ящик рядом с дядькой. В подсобке было прохладно, но Дашка, тоже не присевшая с утра, разрумянилась.

— Дядь Миш, — она положила руку на плечо Шубина, голос ее сделался мягким и нежным, как китайский шелк. — Нужно кафе продавать.

Ну, вот опять завела свою пластинку.

Все это началось месяца три назад, когда в «Ветерок» зашел какой-то сомнительный посетитель, одетый, как бродяга. На дворе ранняя весна, еще держатся холода, а на парне поношенная курточка на рыбьем меху, под ней куцый пиджак и грязноватая майке. На ногах стоптанные опорки. Бритую голову покрывает кепка шестиклинка, в руке старушечья нейлоновая сумка. «Слышь, здесь нищим не подают», — сказал Шубин. Если кормить всех придорожных бродяг, сам быстро по миру пойдешь.

«Я не побираюсь», — молодой человек пробил в кассе мясной бульон и два картофельных гарнира. Уселся за дальним столиком у окна, сметелил еду и глотнул из горлышка бутылки, которую принес с собой. Немного осмелев, парень снова подошел к кассе и спросил Дашку, узнав, та будет после обеда, потому что работает во вторую смену, взял компот из сухофруктов и вернулся за свой столик. Он терпеливо прождал три часа, а когда Дашка приехала, усадил ее напротив себя, долго что-то рассказывал, такого страха нагнал, что девчонка спала с лица, а руки затряслись. Помявшись, парень передал письмо, не запечатанное в конверт, а исписанную бумажку, завернутую в целлофановый пакетик.

Звали этого субъекта Володя Чуев, он до звонка отмотал срок в той колонии, где сидел Колька, и после выписки решил устроить себе длительный отдых. Он четыре дня провалялся на раскладушке в Дашкиной комнате и бесплатно харчевался в «Ветерке», а потом, получив от девчонки денег, куда-то сгинул.

Какие разговоры вел этот проходимец с племянницей, дядя Миша не знал. А письмо то читал. Весточка не проходила зонную цензуру, поэтому бедолага Колька дал волю эмоциям. Сразу видно, он накатал свое сочинение, когда пребывал в расстроенных чувствах, повесил нос и думал только о плохом. Слезоточивые строки о том, как тяжело ему живется на зоне, как трудно тянуть лямку зэка. До звонка хоть и немного осталось, чуть больше двух лет. Но это, дескать, по вашим меркам немного, по мнению вольных людей. А ему каждый день там как год. Кроме того, Колька опасается за свою жизнь, писал, что ему наверняка не дадут досидеть. Или блатные на пику посадят или кто-то из лагерной администрации поможет залезть в петлю.

Еще Колька писал, как он, насквозь простуженный, не поднялся со шконки, когда в барак вошел офицер и схлопотал за это семь суток штрафного изолятора. Сидел в гнилом подвале, в сырости и холоде, на хлебе и воде. А контролеры отобрали у него теплое белье и к тому же еще кренделей навешали. И дуба он не врезал только чудом. Дашка все плакала, перечитывая эти строки, а дядя Миша сказал: «Ничего, досидит как миленький. Люди червонец получают и возвращаются. А тут… Всего — ничего». Слезы высохли на Дашкиных глазах, она схватила с плиты сковородку, на которой жарили лук, и едва не огрела Шубина по башке. Хорошо повар успел руку перехватить. Психованная девка.