Крис Кузнецки - Крестное знамение
Туристы, как правило, единственные посетители иль поццо ди Сан-Патрисио — колодца Святого Патрика, артезианского колодца, построенного в 1527 году. Но из-за слухов, распространившихся по Орвието, местные жители стекались сюда, к кирпичному зданию бежевого цвета, словно любители пива к пивной.
Пейн с Джонсом заметили их с противоположной стороны пьяцца Кахен, обширной площади в центре города, и предположили, что это очередь желающих взглянуть на колодец. Они прошли мимо автобусной станции и приблизились к толпе. Сотни самых разных людей, старых и молодых, запрудили двор перед ними, со всех сторон обступив круглое здание. От них исходило то же молчаливое напряжение, свидетелями которого американцы стали во время похорон. Чтобы лучше рассмотреть, что здесь происходит, Джонс взобрался на расположенную неподалеку стену и стал искать взглядом Дональда Барнса. Ему хотелось увидеть сделанные Барнсом фотографии места катастрофы под Орвието в надежде, что на них можно будет обнаружить что-то действительно важное — возможно, причину, по которой остатки вертолета увозили глубокой ночью.
— Кажется, внутрь никого не пускают. Дверь вроде бы забаррикадирована.
— Возможно, туристов туда проводят только группами? Будем надеяться, что Барнс уже внутри и скоро выйдет.
Слова Джонса привлекли внимание очень темного брюнета, стоявшего неподалеку.
— Не хочу вас беспокоить, — произнес он на ломаном английском. — Но больше нет визитов из-за смерти. В иль поццо никого, кроме полиции.
— В самом деле? Они прекратили посещения из-за катастрофы, случившейся в понедельник?
— Нет, вы не понимать. Не понедельник. Сегодня. Другой человек мертв сегодня.
Джонс спрыгнул со стены.
— Что вы имеете в виду?
Мужчина нахмурился, словно не понял вопроса.
— А, как ваш друг говорит: два человека в понедельник и один человек сегодня. У нас в Орвието много времени нет преступлений, а теперь три человека мертвы, очень быстро. — Видимо, для еще большего впечатления он щелкнул пальцами. — Жизнь смешная, ведь так?
В голову американцам пришли совсем другие определения. Они прибыли в Орвието в поисках преступника, который, как им по крайней мере сообщил Манзак, не совершал убийств. И вот теперь в маленьком городе, где в последний раз видели Бойда, они сталкиваются с тремя смертями.
— Мне казалось, — произнес Пейн, — пилот был единственным человеком, погибшим в катастрофе в понедельник.
— Нет, нет, нет, нет! — воскликнул брюнет, размахивая руками для большего эффекта. — Пилот из Орвието. Очень хороший человек. Работал в полиции много лет. Я его знаю много времени. Другой человек, не отсюда. Он приходит в полицию, они летят и не возвращаются.
В голове Пейна зародилась версия.
— А вы, случайно, не знаете, тот, другой, был лысый?
— Лысый? Что значит «лысый»?
Пейн коснулся своей головы.
— Волосы? Были ли у него волосы?
— Si![10] У него волосы, как у вас. Короткие коричневые волосы.
Пейн бросил взгляд на Джонса.
— Кто это был, по твоему мнению?
— Мог быть кто угодно. Мы ведь даже не знаем, причастен ли Бойд к здешней истории. Мне представляется, что мы слишком торопимся с выводами.
— Кстати, а что вы можете сообщить нам о сегодняшнем убийстве? — продолжил Пейн свои расспросы.
Мужчина нахмурился, затем поднес к губам серебряный крестик, болтавшийся у него на шее, и поцеловал его.
— Ш-ш, — умоляющим шепотом произнес он. — Silenzio[11] давно очень важная традиция в Италии. Мы уважаем мертвых. И не говорим много слов. Пусть мертвые спят спокойно.
Джонс не сдавался.
— Насколько я понимаю, вам запрещено говорить на эту тему, но ведь все равно здесь собрался почти весь город. Как подобное могло случиться? Они у вас что, все экстрасенсы?
Итальянец окинул взглядом толпу и широко улыбнулся:
— Иногда наш народ нехорошо хранить традиции. Слух о преступлении расходиться быстро.
Пейн улыбнулся:
— Вам что-нибудь известно об убитом?
Их собеседник понизил голос:
— Я слышал, его найти на дно колодца, на ослиный мостик. Он был… Как у вас говорится? — Он с силой хлопнул одной ладонью о другую. — Шлеп!
— Несчастный случай?
— Нет, я так не говорить. — Итальянец медленно провел пальцем вдоль горла. — Тяжело ему вниз без помощи. Окошки колодца очень маленький, а американец очень толстый. Ему нужно много помощи…
— Американец? — вырвалось у Пейна. — Убитый был американец?
— Да, так я слышал. Большой толстый ковбой.
Пейн глянул на Джонса, не скрывая досады. Описание, данное итальянцем, совпадало с внешностью Дональда Барнса.
Их собеседник заметил внезапно возникшее напряжение.
— Что-то не так? Я вас оскорбил?
— Нет, что вы! Все в порядке! Просто у нас создалось впечатление, что вы описываете одного нашего знакомого. Мы договорились встретиться здесь, но не нашли его.
Итальянец побледнел, пораженный внезапным открытием.
— Mamma mia! Извините меня. — Он схватил обоих американцев за руки и потащил за собой в толпу. — Пожалуйста! Я отводить вас к ваш друг. Я буду говорить с полиция, чтобы позволить вам отдать дань уважения! Идите со мной! Я проводить вас внутрь!
Глава 24
Когда в Ватикане принимали на службу Бенито Пелати, там знали, что к ним пришел один из крупнейших академических умов Италии, человек, страстно влюбленный в свою профессию и посвятивший всю жизнь изучению древностей и достигший в этом деле значительных высот. Но одна очень существенная деталь осталась им неизвестна — источник его страсти. Ибо если бы о нем узнали, Ватикан сделал бы все, чтобы избавиться от Бенито.
Избавиться в самом окончательном смысле слова: не просто уволить, но убить — до того как он успеет причинить непоправимый вред.
Причина же была проста: Бенито владел некой тайной, в течение многих столетий передававшейся от отца к сыну. Все началось в Виндобоне,[12] в провинции Иллирия много поколений назад. Раздираемый муками совести человек на смертном одре впервые произнес ее. Загадочным образом тайна пережила множество войн, чумных эпидемий и всякого рода трагедий. Две тысячи лет сокровенные слова передавались шепотом и хранились как самое святое сокровище. И только одному семейству — семейству Бенито — была известна истина о том, что случилось много лет назад.
И тем не менее за все прошедшие столетия ни у кого не хватило смелости что-либо предпринять.
До тех пор пока отец Бенито не открыл тайну сыну.
С того момента и по сей день Бенито делал все, что в его силах, чтобы воспользоваться полученной информацией. Он учился упорнее других, работал больше, умел умаслить любого в церковных кругах. И делал все это с единственной целью — доказать правоту имевшихся у него сведений. В душе Бенито прекрасно знал, что они абсолютно правдивы. И тем не менее понимал, что ему необходимы неопровержимые свидетельства, которыми располагает только Ватикан. В противном случае все усилия предшествующих поколений его семейства на протяжении двух тысячелетий окажутся напрасными, так как ни один человек в здравом уме ему не поверит. Но цель жизни Бенито состояла в том, чтобы найти названные свидетельства. И он найдет их в архивах Ватикана или погибнет во время поисков.
Бенито проработал в Ватикане более десяти лет, прежде чем натолкнулся на первый намек на доказательство. За чисткой статуй и каталогизацией картин прошло двенадцать лет, когда он наконец набрел на каменный ящик, заполненный непереведенными свитками. Никто не знал, откуда они взялись и что в них говорится, из-за того, что написаны они были на слишком архаичном варианте латыни. И все-таки Бенито сразу ощутил в них нечто особенное, какую-то космическую связь, заставившую его отодвинуть в сторону все остальное и полностью сосредоточиться на свитках и барельефах на каменном ящике. Было что-то такое в главном персонаже этих барельефов, отчего у Бенито дрожь пробегала по телу. Во взгляде, в чертах смеющегося лица. Словно человек тот владел какой-то тайной и только ждал благоприятного момента. Бенито сразу его узнал.
Он не смог бы объяснить почему, однако практически с первой минуты понял, что сделал именно то открытие, к которому так давно стремился.
Слово за словом, строку за строкой Бенито переводил свитки. Каждый из них давал дополнительный ключ к решению той грандиозной загадки, что растянулась на два тысячелетия и вовлекла в свой круг миллиарды людей. Загадки, зародившейся в Риме, распространившейся в Британию и Иудею и в конце концов захороненной в мифических катакомбах Орвието, со временем забытых. Великий план, задуманный безрассудным императором и воплощенный в жизнь его дальним родственником — смеющимся человеком, навеки запечатленным в камне благодаря той тайне, которой он владел.
