Мэг Гардинер - Озеро смерти
Приехав на аэродром, мы поставили машину возле диспетчерской вышки, после чего направились в сторону ангаров. На стоянках сверкали остеклением истребители и боевые вертолеты. Ветер нес запах сгоревшего авиационного керосина. С рулевой дорожки с пронзительным визгом съехал «харриер», отбрасывая оранжевую реактивную струю. Внутри одного из ангаров я заметила нарисованную на стене эмблему эскадрильи: «Вампиры VX-9». И что, думала я, поделает со всем этим Табита?
Люк прятался от яркого света. Низко опустив голову, он тер кулаками глаза.
— Вот возьми. — Сняв темные очки, я нацепила их на мальчика. Очки оказались несоразмерно огромными, сделав Люка похожим на маленького артиста. — Так лучше?
Впереди с шумом опустился на бетон «F/A-18-хорнет», и Люк зажал ладонями уши. Вслед за первым приземлился второй истребитель, с визгом размазав резину по полосе.
Я сказала:
— Там твой папа.
Первый самолет проехал мимо нас. В кабине я заметила темнокожего пилота. Вслед за ним вырулил Брайан. Остановившись, он выключил двигатели. К самолету подбежал техник с лестницей, поставив ее у борта так, чтобы пилот мог спуститься. Когда Брайан спрыгнул на землю, я положила руки Люку на плечи.
Я представляла эту сцену именно так: мальчик встречается с отцом возле его боевой машины. Пилот опоясан парашютными лямками, за плечами торчат шланги жизнеобеспечения, и он держит в руках свой шлем. Воин, покровитель и защитник людей всего свободного мира. Чувствуя, как перехватило дыхание, я ни секунды не думала, что эта картина слащава или излишне сентиментальна. Момент сам собой давал Люку некий образ, весомый и чистый.
Так было всегда, если на аэродроме оказывалась я сама. Так случалось, когда я была еще маленькой и отец брал меня с собой, чтобы показать полеты «Голубых ангелов». С ревом турбин они появлялись прямо над нашими головами, сверкая металлом и блистая воздушной акробатикой. Брайан хватал мою руку и говорил мне в ухо, что когда-нибудь окажется на их месте. И после того как брат летал в первый раз, он шел ко мне с такой же широкой белозубой улыбкой.
«Капитан Америка» — так звал его Джесси. Чертовски правильные слова. И как было не восхищаться Брайаном?
О чем-то болтая, они пошли к нам: мой брат и темнокожий летчик. Увидев Люка, Брайан помахал рукой и подозвал сына:
— Эй, малыш! Иди-ка познакомься с командиром Маркусом Дюпри.
Дюпри излучал спокойную силу. Уверенное пожатие сильной руки, открытый взгляд, приятный низкий голос. Обращаясь к Люку, он спросил:
— Значит, ты и есть знаменитый Люк Делани?
Он тут же надел на голову мальчика свой гермошлем, и Люк смешно попытался разговаривать и вертеть головой одновременно. Хотя Брайан смеялся, лицо выдавало внутреннее напряжение. Сказав Люку, что друзья прозвали Дюпри Дюпсом, брат вернул Маркусу шлем и предложил:
— Пошли, сын. Я покажу тебе «хорнет».
Взяв мальчика за руку, он повел его к самолету, по пути рассказывая о крыльях и элеронах, а затем, показав пальцем на двойной хвост истребителя, посадил Люка себе на плечи.
Неожиданно Люк спросил:
— А у тебя есть кличка?
Брайан коснулся нашивки с именем. Брайан Делани, Слайдер.
Он спросил Люка:
— Сможешь прочитать?
— Это ты, — ответил Люк.
Мы с Дюпри стояли чуть позади. Дюпри заговорил первым:
— Я уже слышал, что вчера произошло. Дьявольское возвращение домой.
— Нам не до шуток.
— Да, вижу. Парни явно перевозбудились. А вы к нам надолго?
— На несколько дней.
— А сможете еще задержаться?
— Для чего?
Голос Дюпри напоминал успокаивающее бормотание ночного джазового диджея, но тут его слова прозвучали диссонансом:
— Я давно знаю Брайана. И должен предупредить: в последнее время он балансирует на опасной черте.
Я ответила ничуть не менее серьезно:
— Да, у пего тяжелый период. Конечно, развод — это не проигранный бой, но тема достаточно горькая.
— Жизнь часто с нами жестока, однако мужчине опасно упиваться собственным горем.
Я посмотрела на Дюпри:
— Что вы такое говорите, командир?
— Просто Марк. Я говорю о том, что Брайан слишком себя растравляет. Вам нужно его успокоить. Дайте брату глоток свежего воздуха, прежде чем гермошлем загорится у Брайана на голове. — Задумавшись на секунду, Марк закончил свою мысль: — Прежде чем он настолько запутается, что сделает какую-нибудь глупость — в воздухе или на земле.
— И почему па твоем самолете нет ракет? — Возбужденный и разговорчивый, Люк крутился на заднем сиденье «мустанга» как веретено. — Вот здорово, если бы я их увидел!
Брайан решил прокатить нас вокруг базы. Ностальгическое путешествие по центру маленького городка, мимо общественного бассейна и бейсбольных площадок, мимо церкви и «Макдоналдса».
Я тихо сидела на своем месте. Слова Марка Дюпри не шли из моей головы.
— А какой звук они делают, когда ты стреляешь? Такой: «ш-шу-ух» — или больше похоже на «кы-хх»? Вот шумище-то!
Половину домов на базе уже разрушили. Все мое детство, весь подростковый период, безмятежные тихие улочки с недорогими домишками и упорядоченным мироощущением — все это безвозвратно ушло. Даже дороги оказались перекопанными. Сокращение военных ассигнований. Я грустно заметила:
— Да, Тотошка, в Белом доме больше нет Рональда Рейгана.
— Дин-дон, «холодной войны» больше нет…
Раньше в этих местах жизнь била ключом, и здесь жила моя семья. Цель нашему существованию придавала советская военная угроза. Здесь на душу населения было докторов наук больше, чем где угодно в этой стране. В городе работали ученые и инженеры вроде моего отца, считавшие личным делом разработку технологий, которые спасут жизни американским пилотам.
Разумеется, в старших классах мне открылись все прелести этой жизни: спорт, выпивка, секс, хорошие машины, возможности получить престижный диплом, жить в хороших местах. Вот почему в Санта-Барбаре так много выходцев из Чайна-Лейк.
В те годы ни один подросток не мог бы назвать Чайна-Лейк «зоной смерти». Похоже, теперь мой город стал близок мрачному представлению Исайи Пэкстона о заброшенном рае или месте пребывания антихриста. В общем, полумертвая засекреченная дыра.
Показав на очередной пустой участок, Брайан спросил, помню ли я это место.
— Можно посмотреть запуск ракеты, на что он похож? — спросил Люк.
Брайан взглянул на него в зеркало:
— Отлично.
Сделав крутой разворот на сто восемьдесят градусов, он поехал в сторону, противоположную от базы.
То, что искал Люк, мы обнаружили в музее Чайна-Лейк — небольшом домишке из шлакобетонных блоков, хранившем целое собрание произведений на вечные темы: жизнь и смерть, хищники и их жертвы. Сцены из жизни дикой природы представляла диорама с мелкими млекопитающими, на которых нападали гремучие змеи и койоты.
Но зверушки не заботили Люка. Он устремился к ракете «Сайдуиндер». Ракета представляла собой длинную и узкую металлическую стрелу примерно десять футов в длину, словно висящую на нисходящем участке траектории полета.
Люк уставился на ракету, изумленно вытаращив глаза, а затем, потрогав ее за стабилизаторы, так и замер с растопыренными руками, словно ракета собиралась проткнуть его насквозь.
Потом он поинтересовался у Брайана, сколько ракет берет с собой истребитель и как далеко может находиться мишень. Брайан кивнул в сторону фотоснимка, на котором «F/А-18» давал залп ракетами «Сайдуиндер», и объяснил сыну, как ракеты закрепляются под самолетными крыльями и как производится залп, называемый летчиками «фокс-два».
— То есть залп ракетами, самонаводящимися на тепло, — сказал он. — «Фокс-один» — это залп ракетами «Спэрроу».
Тут с противоположной стороны комнаты я услышала:
— Ах, чтоб меня… Эван Делани!
Удивившись, я обернулась, не зная, чего и ждать. На меня смотрела высокая женщина, футов в шесть роста, с длинными, кое-как причесанными волосами, в круглых очках и с музейным бейджиком.
— Эбби Джонсон?
— Дайте закурить бедной девушке. Теперь она Хэнкинс.
Она широко улыбнулась. Голос остался молодым и ясным.
Эбби сказала:
— Бог мой, когда мы виделись в последний раз, меня тошнило после забега на четыреста метров.
На самом деле в последний раз мы виделись в суде, в тот самый день, когда оглашался приговор за курение марихуаны. Но я знала, что имелось в виду — потому что именно я принимала у нее эстафетную палочку в забегах четыре по четыреста метров. Она бегала очень быстро, а на финише ее всегда тошнило. Мы прилепили Эбби кличку Блюющая Комета.
— Правда, с тех пор я почти совсем не бегала.
Задрав топорщившуюся юбку, она показала широкий операционный шрам чуть выше белых кроссовок «Рибок» и белых спортивных носков.
