Уильям Айриш - Леди-призрак
Он приставил ухо к двери и прислушался.
В комнате, конечно, было темно, потому что свет для ее хозяина не существовал и зажигать его не было никакого смысла. Но время от времени Ломбард улавливал какое-то движение внутри. Ему пришло в голову, что животные так же скрываются в свою нору и некоторое время крутятся, устраиваясь поудобнее, прежде чем улечься на ночлег.
Он не слышал никаких голосов. Должно быть, нищий был там один.
Довольно ждать. Пора. Он постучал.
Движение в комнате тотчас же прекратилось, и все смолкло. Тишина. Комната, которая старается притвориться пустой. Испуганная, затравленная тишина, которая, он знал, может длиться столько, сколько пришелец будет стоять за дверью, — если он клюнет на это.
Ломбард постучал еще раз.
— Откройте! — сурово приказал он.
В третий раз он постучал повелительно. В четвертый раз он начнет колотить в дверь.
— Откройте! — рявкнул он в тишину.
Внутри робко скрипнула половица, а затем — Ломбарду показалось, что через щель он чувствует дыхание, доносящееся изнутри, так близко стоял говоривший, — голос спросил:
— Кто тут?
— Друг.
Голос, вместо того чтобы успокоиться, стал еще более испуганным:
— У меня нет друзей. Я вас не знаю.
— Впустите меня. Я не причиню вам вреда.
— Я не могу. Я здесь один и совершенно беспомощен. Я не могу никого впустить.
Ломбард понял, что слепой боится за свою дневную выручку. Его нельзя было осуждать за это. Удивительно, что он вообще благополучно донес деньги.
— Меня вы можете впустить. Давайте открывайте. Я всего лишь хочу поговорить с вами.
Голос по ту сторону двери задрожал:
— Уходите отсюда. Отойдите от моей двери, или я из окна позову на помощь.
Но это прозвучало скорее как мольба, чем как угроза.
На какое-то время беседа зашла в тупик. Ни один не сдвинулся с места. Ни один не произнес ни звука. Оба ясно чувствовали присутствие друг друга. Страх по одну сторону двери, непреклонность по другую.
Наконец Ломбард достал свой бумажник и задумчиво исследовал его содержимое. Самой крупной оказался пятидесятидолларовый банкнот. Там было несколько более мелких купюр, можно было взять любую, но он выбрал самую крупную. Он опустился на корточки и целиком просунул ее под дверь.
Выпрямившись, он сказал:
— Нагнитесь и пощупайте на полу под дверью. Разве это не доказывает, что я не собираюсь вас грабить? А теперь впустите меня.
Нищий немного поколебался, затем брякнула цепочка, отодвинулся засов, и, наконец, в замочной скважине повернулся ключ. Дверь запиралась основательно.
Она нехотя открылась, и сплошные черные очки, которые Ломбард несколько часов созерцал на улице, уставились на него.
— С вами есть еще кто-нибудь?
— Нет, я один. И я пришел сюда не за тем, чтобы причинять вам неприятности, так что не беспокойтесь.
— Вы, часом, не из полиции?
— Нет, я не из полиции. Если бы я был из управления, вместе со мной пришел бы еще агент, а тут никого нет. Я просто хочу поговорить с вами, можете вы это, наконец, понять? — Ломбард толкнул дверь и вошел.
Комната терялась в темноте, казалась несуществующей, окутанной покровом мрака — для его собеседника, должно быть, таким представлялся весь мир. Какой-то момент косой луч тусклого желто-коричневого света, падающий с лестницы, из-за спины Ломбарда, еще позволял что-то разглядеть, затем дверь закрылась, и светлая полоса исчезла тоже.
— Вы можете зажечь свет?
— Нет, — ответил слепой, — так мы с вами почти на равных. Если вы хотите только поговорить, зачем вам свет?
Ломбард услышал, как где-то рядом звякнула пружина ветхой кровати, когда хозяин комнаты опустился на нее. Вероятно, уселся на свой дневной заработок, спрятанный под матрас.
— Ладно, бросьте эти глупости, так разговаривать невозможно. — Он пошарил рукой на уровне своих коленей, наткнулся на шаткое деревянное кресло-качалку, придвинул его и сел.
— Вы сказали, что хотите только поговорить, — упрямо повторил голос из темноты. — Вы вошли, так что давайте, говорите. Вам же не обязательно видеть, чтобы говорить.
Ломбард спросил:
— Но закурить-то, по крайней мере, можно? Вы не будете возражать? Вы ведь, поди, тоже курите?
— Когда есть что курить, — с недоверием произнес голос.
— Вот, возьмите, — послышался щелчок, и в руке Ломбарда вспыхнул огонек зажигалки, осветив небольшой уголок комнаты.
Слепой сидел на краешке кровати, его трость лежала наискосок на коленях — на случай, если бы пришлось защищаться.
Рука Ломбарда показалась из кармана, но вместо пачки сигарет в ней был зажат револьвер. Ломбард приставил его к бедру, направив прямо на собеседника.
— Вот, угощайтесь, — вежливо повторил он.
Слепой весь напрягся. Трость скатилась с его колен и со стуком упала на пол. Судорожно дернувшись, он закрыл руками лицо.
— Я знал, что вам нужны мои деньги, — хрипло сказал он. — Мне не надо было впускать вас…
Ломбард сунул револьвер обратно — так же невозмутимо, как и достал.
— Вы не слепой, — спокойно заявил он. — Мне не нужно было проделывать подобный трюк, чтобы убедиться в этом. Но я хотел таким образом показать вам, что вы попались. Для меня было достаточно того простого факта, что вы открыли дверь за пятидесятидолларовую бумажку. Должно быть, вы зажгли на минуту спичку, чтобы получше рассмотреть. Если бы вы были по-настоящему слепым, то как бы вы поняли, что это не один доллар? Банкнот в один доллар по размеру точно такой же, как и в пятьдесят. Ради одного доллара вы бы не открыли дверь, вы, вероятно, пришли сюда с большой суммой. А вот ради пятидесяти долларов стоило рискнуть, это больше, чем вы собрали сегодня. — Он заметил оплывший огарок свечи, подошел и, не переставая говорить, щелкнул зажигалкой.
— Вы полицейский, — запинаясь, проговорил нищий, беспокойно вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Мне бы сразу догадаться.
— Не в том смысле, какой вы имеете в виду. Меня не волнует, что вы выпрашиваете деньги, притворяясь слепым. Может быть, вас хоть это немного успокоит.
Он вновь вернулся к креслу.
— Тогда кто вы? Чего вы от меня хотите?
— Я хочу, чтобы вы вспомнили кое-что, что вы видели, мистер Слепой, — иронично добавил он. — Вот послушайте. Как-то раз, вечером, в прошедшем мае, вы болтались у театра «Казино», приставая к зрителям, которые выходили оттуда…
— Но я там бываю часто…
— Меня интересует один вечер, один вполне определенный вечер. Только один, до остального мне нет дела. В тот самый вечер из театра вместе вышли мужчина и женщина. На женщине была ярко-оранжевая шляпа, из которой торчало длинное перо. Вы прицепились к паре, когда она садилась в такси, в нескольких ярдах от выхода. Теперь слушайте внимательно. Женщина, сама того не заметив, уронила зажженную сигарету в кружку, которую вы ей протянули. Вместо монеты, которую она хотела бросить. Вы обожгли пальцы этой сигаретой. Мужчина быстро вытащил ее и, чтобы загладить оплошность, сунул вам пару долларов. Я думаю, он сказал что-нибудь вроде: «Извини, приятель, она нечаянно». Вы, конечно, помните это. Вы не каждый вечер обжигаете пальцы о сигарету, попавшую в вашу кружку, и не каждый вечер получаете два доллара сразу от одного и того же прохожего.
— А если я скажу, что не помню?
— Тогда прямо сейчас я заберу вас с собой и отведу в ближайший полицейский участок, как мошенника. Вы получите срок в исправительной тюрьме, и с этого дня полиция возьмет вас на заметку и будет задерживать всякий раз, когда вы попытаетесь попрошайничать на улице.
Человек на кровати в отчаянии впился ногтями в лицо, сдвинув на лоб черные очки.
— Но разве вы не вынуждаете меня признать, что я это помню, не важно, помню я или нет?
— Я только заставляю вас признать то, что, я уверен, вы и так помните.
— Предположим, я скажу, что помню, что тогда?
— Для начала вы расскажете мне, что именно вы помните, затем повторите это моему другу, полицейскому в штатском. Я либо приведу его сюда, либо вас отведу к нему…
Попрошайка в отчаянии подскочил:
— Но как же я сделаю это, не выдав себя? Полицейский в штатском! Считается, что я слепой, как же я скажу, что видел их? Это ведь то же самое, чем вы угрожали мне, если я не вспомню!
— Нет, вы расскажете это только одному человеку, а не всей полиции. Я могу договориться с ним, он пообещает, что вас не будут преследовать. Ну что, подходит?
— Да, видел, — тихо признал так называемый слепой. — Я видел их вместе. Обычно я закрываю глаза, даже в очках, если оказываюсь в ярко освещенных местах, как около этого театра. Но когда я обжег палец, то широко раскрыл их. Я вижу сквозь очки, и я разглядел их обоих, точно.
Ломбард вынул что-то из бумажника.
— Это он?
