Уильям Айриш - Леди-призрак
Когда он ушел, она сама позвонила по телефону.
— Ну как, действует? — спросил голос на другом конце провода.
— Он уже заметно нервничает. Он разбил стакан в баре. И только что едва не поддался искушению сбросить меня под поезд на станции надземной дороги.
— Похоже, сработало. Будьте осторожны, не подходите к нему слишком близко, когда рядом никого нет. Помните, самое главное — не давать ему никакого намека на то, в чем все дело, что за этим стоит. Не задавайте ему вопросов, в этом весь смысл. Как только он поймет, что вам надо, все будет испорчено, пропадет весь эффект. А если он не будет знать, за что его преследуют, это в конце концов его измотает, и мы получим от него то, что нужно.
— Когда он обычно уходит на работу?
— Каждый день он выходит из дому около пяти, — сообщил ее собеседник, словно все сведения были у него под рукой.
— Завтра, как только он выйдет, я буду тут как тут.
На третью ночь управляющий неожиданно появился у стойки, где сидела она, и, без всяких просьб с ее стороны, позвал бармена.
— В чем дело, почему вы не хотите обслуживать эту юную леди? Я наблюдал. Она уже двадцать минут сидит здесь. Вы что, не заметили ее?
Его лицо посерело и блестело от пота. Это случалось с ним теперь всякий раз, стоило ему подойти к ней.
— Я не могу, — сказал он хрипло, понижая голос, чтобы остальные не слышали его. — Мистер Ансельмо, это бесчеловечно, она издевается надо мной, вы не понимаете… — Он закашлялся, готовый расплакаться, его щеки надулись и снова спали.
Девушка, в двух шагах от него, сидела, глядя на них спокойными, невинными, как у младенца, глазами.
— Три ночи подряд она вот так сидит здесь. Она все время смотрит на меня…
— Она смотрит на вас, она ждет, чтобы ее обслужили, — с упреком сказал управляющий. — А что вы хотите, чтобы она делала? — Он пригляделся к бармену и заметил некоторую странность в его лице. — Что с вами, вы больны? Если вы больны и хотите пойти домой, я позвоню Питу и вызову его.
— Нет, нет! — немедленно взмолился он почти что с рыданием в голосе. — Я не хочу домой — тогда она просто пойдет за мной по всем улицам и опять всю ночь будет стоять под моими окнами! Я лучше останусь здесь, где вокруг люди!
— Прекратите нести чепуху и примите у нее заказ, — бесцеремонно заключил управляющий. Он повернулся и ушел, бросив на нее единственный взгляд и убедившись, что это скромная, хорошо воспитанная и безобидная девушка.
Рука, поставившая перед ней стакан, невольно дрогнула, часть напитка пролилась.
Ни один из них не сказал другому ни слова, хотя они чувствовали дыхание друг друга.
— Хэлло, — приветливо сказал в окошечке дежурный по станции, когда она остановилась рядом с будкой. — Слушайте, как забавно, вы и этот парень, который только что прошел перед вами, вы, кажется, каждый раз приходите сюда в одно и то же время и все же никогда не едете вместе. Вы заметили?
— Да, заметила, — ответила она. — Мы оба едем в одно и то же место каждую ночь.
Она не отходила от будки, положив локти на полочку перед окошком, как будто это прикосновение как-то защищало ее, пока она рассеянно болтала с дежурным, ожидая поезда.
— Приятный вечер, не правда ли?.. Как поживает ваш малыш?.. Я не думаю, что у Доджера есть шанс…
Время от времени она поворачивала голову и бросала взгляд на платформу, где то стояла на месте, то расхаживала, то иногда исчезала из виду одинокая фигура, — но девушка не осмеливалась выйти на платформу сама.
И только когда подошел и остановился поезд и открылись двери, она оторвалась от будки и стремительной походкой вошла в вагон. Теперь уже с ней не могло ничего случиться, так как сами вагоны и их ходовая часть надежно закрывали контактный рельс.
В дальнем конце улицы, извиваясь, как червяк, прополз поезд надземной дороги. Медленно проехало такси, и водитель с любопытством посмотрел на девушку, но он уже ехал на стоянку и не хотел больше брать пассажиров. Двое поздних прохожих прошли мимо, один из них шутливо крикнул:
— Что, подружка, припозднилась?
Не получив ответа, они скрылись в темноте.
Неожиданно, без всякого предупреждения, распахнулась дверь квартиры, которой принадлежали те два окна, и оттуда со скоростью реактивного снаряда вылетела растрепанная женщина в пальто, накинутом поверх ночной сорочки. Свои босые ноги она наспех засунула в то и дело сваливающиеся туфли, которые громко хлопали при каждом шаге.
Размахивая длинной палкой от швабры, она быстро и безошибочно направилась к одинокой фигуре, стоящей на противоположной стороне улицы, и намерения ее не вызывали сомнений.
Девушка повернулась, поспешно направилась к ближайшему перекрестку, свернула за угол и вышла на соседнюю улицу, но движения ее были настолько уверенными, что никому бы и в голову не пришло, что она спасается бегством, скорее, это выглядело так, словно она заблаговременно уходит, чтобы избежать докучной встречи.
Когда она прошла уже половину квартала, ее настигли пронзительные вопли женщины, не поспевавшей за ней:
— Ты три дня ходишь по пятам за моим мужем! Только попробуй еще раз, я тебе покажу! Только попадись мне — увидишь!
Она еще немного постояла на углу, выкрикивая самые свирепые угрозы и размахивая палкой. Девушка замедлила шаг, остановилась и растворилась во мраке.
Наконец женщина повернула обратно, направляясь к своему дому.
Вскоре девушка вновь оказалась на том же самом месте и точно так же стояла, глядя через дорогу вверх на те два окна, словно кошка, караулящая мышиную нору.
Прогрохотал поезд… Проехало такси… Появился запоздалый прохожий, прошел мимо, исчез…
Пустые окна, казалось, теперь смотрели на нее сверху в каком-то беспомощном гневе.
— Уже скоро, — сказал голос по телефону. — Еще один день, чтобы мы были уверены, что он полностью деморализован. Может быть, завтра вечером…
У него был выходной, и вот уже целый час он пытался оторваться от нее.
Девушка видела, что он вот-вот опять остановится. Теперь она предвидела это: она уже хорошо изучила его повадки. На этот раз он остановился на ярко освещенном месте, прислонился спиной к стене дома; люди, спешащие за покупками, сновали мимо. Он уже делал две или три такие остановки, и каждый раз они заканчивались ничем. Как и всегда. Он шел дальше, и она шла за ним.
На этот раз она заметила разницу. На этот раз он остановился, казалось почти неосознанно. Как будто вдруг иссяк запас его выносливости, прямо здесь, на этом самом месте, и он почувствовал себя абсолютно измотанным. Когда бармен прислонился к стене, небольшой сверток, который он немного наискосок держал под мышкой, выскользнул и упал на землю, а он даже не нагнулся за ним.
Девушка остановилась недалеко от него, как обычно не подавая виду, что имеет к нему какое-либо отношение. Она стояла и, как всегда, смотрела на него мрачным взглядом.
Лучи солнца упали ему прямо на лицо, и он заморгал. Он моргал все чаще и чаще.
Неожиданно из глаз у него хлынули слезы, и он разрыдался самым жалким образом, на глазах у всех прохожих; его лицо превратилось в уродливую, кирпично-красную, сморщенную маску.
Два человека остановились, не веря своим глазам. Потом их стало четверо, потом шестеро. Он и девушка оказались в самом центре толпы, которая окружала их со всех сторон, прибывала, становилась все многолюднее.
Он потерял остатки собственного достоинства и, не видя всей пропасти своего унижения, взывал к чувствам зевак, чуть ли не молил их о помощи и защите.
— Спросите, что ей от меня надо! — кричал он, ничего уже не соображая. — Спросите, чего она добивается! Она не оставляет меня в покое целыми сутками, ни днем ни ночью! Я больше не могу, слышите, вы, я больше не могу!
— Он что, пьяный? — вполголоса, с издевкой спросила одна женщина другую.
Девушка бесстрашно стояла тут же, не делая ни малейшей попытки укрыться от внимания, которое он привлек к ним обоим. Она выглядела такой серьезной, подтянутой, преисполненной чувства собственного достоинства, а он таким смешным и нелепым, что результат мог быть только один: симпатии толпы оказались всецело на ее стороне. Толпа обычно предрасположена к садизму.
В толпе то там, то здесь начали появляться ухмылки. Ухмылки переросли в смешки, а смешки — в издевательский хохот. В следующий момент вся толпа безжалостно гоготала над ним. Лишь одно лицо среди всех оставалось бесстрастным и пугающе безразличным.
Ее лицо.
Устроив весь этот спектакль, он только усугубил свое положение, вместо того чтобы облегчить его. Теперь вместо одного мучителя он получил тридцать.
— Я больше не выдержу! Слышите, вы, я с ней что-нибудь сделаю! — Неожиданно он рванулся к ней, словно собираясь ударить ее или оттолкнуть от себя.
