Анна Белкина - G.O.G.R.
— Последняя буква в алфавите! — фыркнул Недобежкин. — У вас судмедэкспертиза есть?
— Н-нету, — выдавил Соболев. — Всё на область посылаем…
— Чёрт, как медленно! — Недобежкин почесал затылок, придумывая план дальнейших действий.
— Василий Николаевич, — подал голос Серёгин, вспомнив о Семиручке и Потапове. — Мы с Сидоровым видели этого Потапова…
— Да?? — перебил Недобежкин, мгновенно оживившись. — Ну-ну…
— Потапов, — продолжал Серёгин, стараясь абстрагироваться от вселенского «хорового» блеяния. — Был плотником в Верхних Лягушах. Он всегда в такой чудовищной бородище ходил, как лешак какой-то… Он всё чёрта боялся: крестился, по церквям ходил. Когда мы с Санькой пришли к нему — он нас солью засыпал, а в гопниковское логово — вообще ехать не хотел, еле заставили…
— Так, всё! — Недобежкин обрадовался плану, что возник у него в голове, и сразу же начал отдавать команды:
— Соболев, займитесь изолятором! — потребовал он. — Всё, что нужно отошлите на экспертизу, и попытайтесь хоть кого-нибудь тут допросить. А мы пока Семиручкой займёмся.
Семиручко дрожал на том неудобном стуле, куда заставил его сесть «суперагент» Ежонков. Кажется, Ежонков пытался его гипнотизировать, а может быть, и пытать по-СБУшному. Председатель Верхнелягушинского сельсовета был так затравлен, словно бы попал в гестапо.
— Спасите меня, — пролепетал он, едва Недобежкин переступил порог соболевского кабинета. — Этот палач — он кивнул пухлой головой на расположившегося в кресле Соболева Ежонкова. — Он меня убьёт! Он чуть не переломал мне хребет…
— Ежонков! — ощетинился Недобежкин, услыхав про бесчинства последнего. — Ты что тут с ним делал??
— Да ничего! — фыркнул Ежонков, поёрзав в кресле. — Я только сидел… Ну, папки немного пошерстил. Я его не трогал, он же брешет!
— Ясно, — согласился Недобежкин и надвинулся на Семиручку. — Вы хоть знаете, за кого только что ручались? — вопросил милицейский начальник, заглянув в его побелевшее личико.
— Га-гаврила Семёнович, — заблеял председатель сельсовета. — Плотник, честнейший, бескорыстнейший, верит в бога… А вы его схватили…
— Хорошо, — кивнул Недобежкин. — А теперь говорим правду. Где настоящий Потапов?
Семиручко подался назад, мигом изменился в лице и, вместо правды издал коровий рёв.
— Мы уже допрашивали его в Вавёркиным, — заметил Пётр Иванович. — Ничего не вышло — мычит.
— Ясен перец, — вздохнул Недобежкин, бросив быстрый взгляд на дичающего на глазах Семиручку. — Пускай этот кадр пока тут, в изоляторе посидит, а мы с вами, ребята туда, к этому Потапову скатаемся.
— А я? — осведомился Ежонков, украдкой листая бумаги в одной из папок на столе Соболева.
— С нами, Ежонков, с нами! — настоял милицейский начальник. — Я тебе ещё за Смирнянского начищу уши!
— Ну! — обиделся Ежонков. — Я же не виноват, что твой заместитель…
— И Смирнянскому начищу уши! — грозно пообещал Недобежкин. — Всё, едем! Ещё надо глянуть, кого там Самохвалов наловил.
Глава 85. Эхо «Наташеньки»
1.
Хата плотника Гаврилы Семёновича Потапова ничуть не изменилась с тех пор, как Пётр Иванович и Сидоров впервые приезжали в Верхние Лягуши. Низенькая, покосившаяся лачужка, которая вросла в огород по самые свои подслеповатые окошки. Вокруг этой небогатой избухи висел такой запах, что к ней не подойдёшь, не поморщившись и не зажав нос. Нет, пахло не гнилью, не мусором, а ладанным дымом и чесноком. По общепринятому мнению плотник, таким образом, сохранял свою персону от верхнелягушинского чёрта.
— Стойте! — выдохнул Синицын, едва завидев издалека жилище Потапова. — Когда Смит привозил меня сюда в девяносто девятом — я жил именно в этом доме… Как сейчас помню!
— И что — один жил? — удивился Пётр Иванович. — А как же плотник?
— Не было никакого плотника, Петька! — настаивал Синицын. — Хата была, мебель кое-какая — тоже была… А вот, плотника не было. И ещё, вы знаете? Тут, в хате есть подвал — так он прямо туда, в эти катакомбы чёртовы ведёт!
— Исследуем! — храбро решил милицейский начальник, выпрыгнул из кабины «Ниссана» и направился прямо к этой хате.
Пётр Иванович тоже считал, что подвал надо исследовать — тем более, что этот Гопников погиб. А вот Ежонков почему-то застрял за рулём и прохныкал вслед удаляющимся товарищам:
— Эй, а там фашистские агенты!
— Ползи сюда, Ежонков! — приказал ему Недобежкин. — Хватит тут лепить горбатого!
— Блин! — обиделся Ежонков и нехотя покинул тёплое местечко за рулём. — Я его предупреждаю, а он?
Хата стояла тихой и тёмной, словно в ней не водилось ни души. На огороде торчали какие-то побеги, но Недобежкин не был садоводом-огородником, и поэтому не различил, что это растёт такими ровными рядами — сорняки, или овощи.
Милицейский начальник проследовал по пыльной тропинке к деревянной двери и поднял руку, собираясь в неё постучать. И тут Пётр Иванович, который двигался следом за Недобежкиным, заметил, что эта самая дверь приоткрыта.
— Василий Николаевич, — прошептал он, показав подозрительную щель между дверью и луткой. — Смотрите!
— А? — Недобежкин опустил руку и отступил назад. — Так… — он тоже заметил щель. — Тихо, тут кто-то может быть…
Серёгин и Синицын притаились у побеленной извёсткою стены, Недобежкин приблизился к двери и навострил уши, пытаясь услышать внутри хаты какой-нибудь шум, а Ежонков тот просто попятился назад.
— Синицын, обойди-ка эту избёху сзади! — прошептал Недобежкин. — Позаглядывай в окошки! Серёгин, со мной заходишь.
Синицын тихонько, на цыпочках отправился в «путешествие» вокруг хаты плотника. Огород был аккуратным только впереди, возле двери. А дальше, обходя хату, Синицын углубился в настоящие дебри из зарослей сурепки и какого-то ещё колючего бурьяна. Бурьян цеплял одежду, из-за него Синицын не видел, куда ставит ногу, и уже пару раз споткнулся, едва не упав. Заглянув в одно из окон, Синицын понял, что ничего там не увидит из-за колоссального обилия паутины, что скопилась на стекле. Отойдя от этого непрозрачного окна, Синицын продолжил «круиз», раздвигая в стороны колючие ветки одичавших малиновых и ежевичных кустов. Отодвинув очередную разлапистую ветвь, Синицын обнаружил, что хата плотника имеет ещё один вход — среди травы виднелось серое, крошащееся каменное крыльцо. Заинтересовавшись этим крыльцом, Синицын продрался сквозь пущу и осторожно поднялся по выбитым каменным ступеням к добротной металлической двери, которая среди всего здесь выделялась своей новизной. Вообще, всё это крыльцо, весь этот вход как-то не вязался с бедным образом хаты плотника. Да и вообще, вся эта задняя часть маленького домика, скрытая от людских глаз высоким забором и вот этими вот, дебрями, казалась какой-то не такой, словно бы эту хату построили на месте чего-то другого. Осмотрев эту дверь, Синицын понял, что не откроет её: тут нужен ключ, или автоген. Поэтому он спустился с крыльца и начал выдираться из дебрей, чтобы рассказать обо всём Недобежкину и Серёгину.
А Недобежкин тем временем тихонечко приоткрыл незапертую и дырявую дверь и аккуратненько проник в тёмные сени, держа наготове пистолет. Пётр Иванович следовал за ним, он оглядывался, чтобы вовремя заметить нападение сзади, и тоже держал наготове пистолет. В сенях висела пустота и звенела тишина. А вот дверь в комнаты оказалась снова-таки приоткрыта. Недобежкин молча, указал дулом пистолета на эту приоткрытую дверь, имея в виду то, что надо идти туда. Только Серёгин собрался зайти в комнаты первым, как входная дверь приоткрылась снова — это пришёл Синицын.
— Там есть ещё один вход, — прошептал он. — Дверь железная, как новая.
— Хорошо, — кивнул Недобежкин. — Сейчас, дом обследуем и пойдём туда.
Пётр Иванович зашёл из сеней в переднюю и сразу же столкнулся с чёрным дамским чулком, который доверху набили белыми головками чеснока. Серёгин не ожидал встречи и поэтому взмахнул кулаком и залепил чулку тумак, сорвав его с гвоздя. Чулок упал, чеснок рассыпался по полу.
— Что там, Серёгин? — Недобежкин спихнул с дороги дверь и заскочил в переднюю, наставив свой пистолет на пустоту.
— Чеснок, — пробормотал Серёгин.
— Тьфу! — плюнул милицейский начальник, опустив грозное оружие. — Идём дальше!
Кажется, в этой хате никого нет — слишком уж тут тихо. Если бы кто-нибудь здесь был — он бы обязательно показался, когда Пётр Иванович загремел этим чесноком. Пётр Иванович продвигался вперёд и видел перед собой только безликую неодушевлённую мебель. Бедную, подержанную старую мебель, которая годилась уже только на дрова, или на выброс. Стенки обшарпаны, увешаны разнообразными иконами, почерневшими от безжалостного времени. Только всё равно, что-то здесь не так. Когда Пётр Иванович был в гостях у Потапова в первый раз… пол был чисто выметен и вымыт, а теперь — на полу покоится слой пылюки! Да, точно: пыль, паутина, дохлая мышь в углу… От чистоты Гаврилы Семёновича не осталось ни следа. Странное дело… Как этот Мэлмэн ухитрился занять место трусливого плотника??
