Затемнение - Михаил Широкий
– От же ж мать твою… – только и смог пролепетать Сергей, чувствуя, как волосы у него на голове встали дыбом, а сердце зашлось от ледяного, пронизывающего холода, залившего ему грудь.
И в тот же миг прогремел такой мощный трескучий раскат, словно там, в вышине, разом ударили в тысячи барабанов. Небеса разверзлись, и так долго собиравшийся, будто копивший силы ливень обрушился на землю сплошной серой массой, в одно мгновение покрыв всё вокруг движущейся шумящей пеленой.
Но Сергей ничего этого не видел и не слышал. Вернее, не обратил на это ни малейшего внимания, так как бежал без оглядки – или, точнее, летел, почти не чуя под собой земли, – прочь из этого проклятого места. Деревья, кусты, памятники, ограды, струи дождя, заливавшие ему лицо, – всё стремительно мелькало и мешалось у него перед глазами, перед которыми продолжало стоять жуткое порождение мрака, на миг увиденное им при вспышке молнии. И он готов был бежать бесконечно, куда глаза глядят, хоть на край земли, лишь бы оказаться как можно дальше от этого кладбища и никогда больше не увидеть эту неслыханную адскую тварь, непостижимым образом выползшую на поверхность земли для какой-то определённой цели. И Олег совершенно чётко указал, для какой именно…
От этих мыслей липкий, животный ужас охватывал Сергея с новой силой и ускорял его бег по предела физических возможностей. Правда, этот же неимоверный, умопомрачительный страх помешал ему правильно сориентироваться и выбрать кратчайший путь, ведший к выходу. Вместо этого, миновав боковую дорожку и достигнув центральной аллеи, он повернул в другую сторону и, очертя голову, вне себя, устремился в глубь кладбища, в самую гущу могил и надгробий. И в результате вскоре, когда аллея заметно сузилась и превратилась в конце концов в едва различимую извилистую тропинку, петлявшую среди бесчисленных оград, он вынужден был, запутавшись и сбившись с дороги, резко сбавить скорость и перейти почти на шаг. Но, невзирая на это, он, поворачивая то туда, то сюда, задевая углы оград, больно ударяясь об их острые выступы, поскальзываясь на размокшей, превратившейся в грязь земле, спотыкаясь и порой чуть не падая, упрямо двигался вперёд, не совсем представляя себе, куда он идёт и как выберется отсюда. Его уже начинало одолевать сомнение, выберется ли вообще? Чем дольше он плутал в этом бесконечном лабиринте, тем сильнее росло в нём абсурдное вроде бы убеждение, что с этого кладбища нет и не может быть выхода, что оно охотно и гостеприимно принимает всех без исключения, но никого не выпускает, и кто в недобрую минуту забрёл сюда, тот обречён остаться тут навеки, обрести здесь свой дом – мягкую, тёплую, уютную могилу. Однако и на этом его взбудораженная, горячечная фантазия не останавливалась, и вскоре ему стало казаться, что кладбище беспредельно, не имеет ни начала, ни конца, что весь город, а может быть, и весь мир – это одно сплошное кладбище, усеянное бессчётными захоронениями и заваленное неизмеримым множеством истлевших трупов. И у него есть все шансы пополнить своим бренным телом это множество, приклонив тут голову и обретя вечный покой.
Но такая перспектива совершенно не устраивала Сергея. Его жажда жизни была безгранична и всепоглощающа, и он не собирался сдаваться так легко. А потому, отбросив все сомнения и упорно лезшие в голову вздорные мысли, встряхнувшись и собрав волю в кулак, он настойчиво пробирался всё дальше сквозь густые, перепутанные заросли и беспорядочное и бескрайнее скопище надгробий, выраставших перед ним одно за другим и казавшихся неисчислимыми.
И тут вдруг прямо перед ним возникла, будто выросла из-под земли, плотная, коренастая человеческая фигура. Едва не налетев на неё в своём неудержимом движении, Сергей, и без того возбуждённый и наэлектризованный, в ужасе шарахнулся в сторону и, упёршись в какую-то решётку, расширившимися, выпученными глазами уставился на этот новый отделившийся от кладбищенской тьмы призрак. А тот стремительно метнулся к нему, вцепился в его плечи толстыми заскорузлыми пальцами и, приблизив свою сморщенную обрюзгшую физиономию к его лицу, быстро, скороговоркой захрипел, обдавая его вонючим кисловатым перегаром:
– Ну шо, паря, видал красу мою ненаглядную? Мою заступу, мою единую радость и надёжу… Которая одна меня понимает, жалеет, боронит от всех врагов… И карает, коли надо, всяких супостатов! Таких вот примерно, как ты. Безжалостных, бессердечных, бесстыжих. Которым всё мало, которые ненасытны, которые бога забыли…
Сергей, оправившись от неожиданности и узнав в призраке деда Ерёму, который, узрев недавнего знакомого, видимо, решил продолжить общение, недолго думая, отпихнул от себя сумасбродного бродягу, не перестававшего лепетать свою ахинею, и устремился было дальше. Но почти сразу же остановился, услыхав донёсшийся из глубины кладбища страшный душераздирающий крик, прорвавшийся сквозь шум дождя и глухими, замиравшими отзвуками разлетевшийся по округе.
Сергей, будто оглушённый этим диким, леденящим кровь предсмертным воплем, замер и, медленно обернувшись, взглянул в ту сторону, откуда тот принёсся. Откуда сам он только что едва унёс ноги. И смотрел – испытующе, хмуро, неподвижными, потемневшими глазами – несколько мгновений, словно мог различить что-то сквозь черноту ночи и пелену дождя. Точно ожидая, не раздадутся ли в беспросветной угрюмой дали ещё какие-нибудь звуки.
Но больше никаких звуков не было. Только немолчный шум ливня и периодически сотрясавшие землю удары грома. И ехидный надтреснутый смешок невменяемого бомжа, тыкавшего пальцем в темноту и с выразительной ухмылкой на счастливом, блаженно сиявшем лице бормотавшего:
– Ну во-о, ещё один грешник наказан! Вот она, божья кара! Всех рано или поздно настигает… все-е-эх! Это уж как пить дать…
Сергей мрачно посмотрел на него, качнул головой и, не говоря ни слова, повернулся и с бледным, окаменевшим лицом поплёлся вперёд, с трудом переставляя вдруг онемевшие, будто ватные ноги.
Вскоре в отдалении мелькнули огни уличных фонарей. Сергей, завидев их, почувствовал примерно то же, что ощущает моряк, возвращающийся после длительного плавания в родную гавань. Его сердце, оледенелое после всего увиденного и пережитого этой ночью, встрепенулось и радостно забилось, а негнущиеся ноги сами понесли его к долгожданному выходу, который он уже не чаял отыскать.
Через пару минут он стоял
