Затемнение - Михаил Широкий
Но Олег по-прежнему был равнодушен и вял и, казалось, не обращал особого внимания на метавшего громы и молнии друга. Порывшись в своём пакете, он достал оттуда бутылку водки и витую церковную свечу и, после недолгой возни установив её посреди столика, щёлкнул зажигалкой. Загоревшийся огонёк озарил его изнурённое, осунувшееся, слегка опухшее, как после продолжительного запоя, лицо, на котором выделялись расширенные, остановившиеся глаза, горевшие напряжённым притушенным блеском.
С удивлением увидев эти странные приготовления, Сергей прервал свои жалобы и попрёки и поинтересовался:
– Кого это ты поминать собрался?
Олег поднял на него свои измученные, одичалые глаза и, скривив лицо в болезненной гримасе, которую язык не поворачивался назвать улыбкой, холодно обронил сквозь стиснутые зубы:
– Себя!
Сергей фыркнул и покачал головой.
– А-а, всё юморишь. Никак не угомонишься… Слушай, Олежа, – заговорил он после паузы строгим, авторитетным тоном, укоряюще глядя на освещённого трепетным огоньком свечи собеседника, – шутки шутками, но то, что ты сегодня утворил, как ты поступил со мной, это реально погано. Друзья так не поступают. Я понимаю, ты сейчас лыка не вяжешь и тебе до фонаря, что я тут говорю. Но завтра… то есть уже сегодня, когда ты протрезвеешь, у нас будет с тобой совсем другой разговор, менее томный. Уж ты поверь мне, я это так не оставлю, на тормозах не спущу. И дознаюсь, кто подбил тебя на эту пакость. Потому что я всё ещё хочу надеяться, что это была не твоя идея, что ты только исполнитель, игрушка в чьих-то руках. И я буду не я, если не выясню, кто заводила, кто стоит за твоей спиной…
– Я думаю, – перебил его Олег с мрачной усмешкой, вновь искривившей его губы, исподлобья глядя куда-то мимо Сергея, – тебе прежде всего стоило бы выяснить, кто стоит сейчас за твоей спиной!
Сергей от этих слов оцепенел. Его прошиб холодный пот. Он невольно подался вперёд, к ограде, и, инстинктивно ухватившись за неё, резко обернулся, готовясь увидеть такое, от чего, возможно, разорвалось бы его судорожно сжавшееся и замершее сердце.
Но ничего такого не увидел. Позади него было пусто. Никого и ничего. Только глубокая, плотная, чёрная и вязкая, как смола, тьма, которую способны были разорвать, да и то лишь на мгновение, на долю секунды, вспышки молнии, делавшиеся всё более частыми и яркими и сопровождавшиеся всё более мощным раскатами грома.
Несколько раз пробежав зорким, сосредоточенным взглядом туда-сюда – и с особенным вниманием задержав его на том месте, где ему уже дважды являлись чьи-то жутковатые глаза, – но так и не заметив ничего подозрительного и внушающего опасения, Сергей повернулся к продолжавшему ухмыляться приятелю и, дрожа от едва сдерживаемой ярости, прошипел:
– Ты что ж, поганец, творишь такое?! Совсем офонарел, что ли? Поиздеваться вздумал надо мной? За такие приколы, знаешь, можно и отхватить. Моё терпенье не железное. А ты, кажется, всерьёз взялся сегодня проверять его на прочность. Не советую, кореш! Это может плохо для тебя закончиться. Я не посмотрю, что ты мне друг. Получишь по полной программе!
Сергей ещё некоторое время продолжал изливать переполнявшее его возмущение, однако вскоре утих, быстро истощив запас гневных и укоряющих слов, а главное, заметив, что они оказывают на товарища не большее действие, чем налетавшие время от времени и волновавшие листву порывы ветра. Олег, судя по его безразличному, отсутствующему виду, казалось, не слышал яростно распекавшего и уже почти угрожавшего ему приятеля, всецело занятый созерцанием горевшей перед ним свечи и, очевидно, какими-то своими глубоко личными, потаёнными и, видимо, совсем не весёлыми думами.
Видя это и понимая, что с пьяным разговаривать бесполезно и лучше отложить выяснение отношений на потом, Сергей, не в силах тем не менее совершенно успокоиться и, что было бы сейчас разумнее всего, махнуть рукой на самоуглублённого, как будто обособившегося от него и всего вокруг друга, продолжал, войдя на всякий случай в ограду и значительно понизив тон, свои брюзгливые, желчные речи:
– Нет, это всё-таки форменное скотство с твоей стороны. И я не оставлю это без последствий, можешь не сомневаться! Я обязательно выясню, если понадобится, вытрясу из тебя имя того, кто всё это устроил. Мне даже интересно, что же это за падла решила подложить мне такую свинью? Кто вдохновитель и организатор? Испортить мне вечер, на который у меня были свои и, поверь мне, очень серьёзные, далеко идущие планы. А я по вашей милости провёл его здесь, в этой дыре, среди покойников, к компании которых мне как-то рановато ещё привыкать. Вынужден был выслушивать бредни вонючего ненормального бомжа и – что ещё хуже – историю несчастной любви какой-то бледной красотки, закутанной в белое тряпьё, очень, кстати, смахивающее на саван…
– Что-о?! – произнёс Олег сдавленным, будто не своим голосом, внезапно выйдя из оцепенения и вскинув на приятеля изумлённые, округлившиеся глаза. – Он-на была здесь?
Сергей воззрился на собеседника с не меньшим удивлением.
– Кто она?
Олег не ответил. Точно поражённый неожиданной мыслью, он изменился в лице, провёл рукой по лбу, на котором выступила испарина, и, медленно переведя глаза на надгробие, в ограде которого они находились, уставился на него долгим, немигающим взглядом, чуть подрагивая и беззвучно шевеля побелевшими губами, словно шепча молитву.
– Так кто она-то? – повторил свой вопрос Сергей, заинтригованный выразительной реакцией друга. – Ты что, знаешь её?
Олег опять промолчал. Лишь мотнул головой, будто не в силах был говорить. А затем взял стоявшую перед ним свечу и протянул её напарнику, одновременно другой рукой, заметно дрожавшей, указывая на памятник.
Сергей, не совсем понимая, чего хочет от него приятель, взял свечу и вопросительно посмотрел на Олега. Тот, по-прежнему ничего не говоря, будто онемев, продолжал тыкать пальцем в обелиск.
Сергей, пожав плечами и усмехнувшись очередному чудачеству, видимо, немного ошалевшего от выпитого и уже плохо владевшего собой товарища,
