Затемнение - Михаил Широкий
Олег, точно обессиленный этой короткой исповедью, умолк, поник головой и, согнув спину, склонился почти до самой поверхности стола. Из его груди вырвался тяжёлый, продолжительный вздох. И больше не было слышно ни звука. Он будто уснул.
А Сергей, стоя в углу ограды и по-прежнему придерживаясь за неё, словно ещё не вполне уверенный в крепости своих ног, продолжал, как и во время речи приятеля, слегка кивать, будто всё понимая и соглашаясь с услышанным. Хотя в действительности он в настоящий момент мало что соображал, будучи не в состоянии воспринять и осмыслить в привычных для него категориях всё, чему он стал свидетелем за истекшие два часа. Это настолько выбивалось из круга и выходило за пределы тех понятий, которые, как ему казалось, он усвоил с самого рождения и уверовал в них, как в бесспорную, неопровержимую, единственно возможную истину, что теперь, когда прямо на его глазах по этим несомненным и неоспоримым для него, незыблемым, как скала, представлениям, по его символу веры, был нанесён такой мощный, сокрушительный удар, мгновенно развеявший их в прах, Сергей чувствовал себя потерянным, заблудившимся, выбитым из седла, в котором он привык сидеть так крепко и уверенно. Это был даже не страх, не вполне объяснимый и естественный ужас перед таинственным, неизведанным и жутким, что изредка приоткрывается перед изумлённым взором человека, наполняя его смятением и трепетом, а скорее недоумение, неуверенность, искреннее непонимание, неприятие и отторжение того, что не укладывалось в привычную схему, не соответствовало устоявшемуся взгляду, что смущало, тревожило, лишало покоя и только на этом основании отрицалось, отвергалось, не имело права на существование.
Вновь полыхнувшая огнистая молния, сотрясший небо и землю рокот грома и первые капли начинавшегося дождя, упавшие на его разгорячённое, пылавшее лицо, вывели Сергея из тягостной, гнетущей задумчивости, ничего не разрешавшей, не отвечавшей ни на один из мучивших его вопросов и лишь усугублявшей его смятенное, взбаламученное состояние. Он провёл рукой по лицу, хмуро огляделся вокруг, бросил взгляд на низкое, набухшее влагой небо, обложенное непроницаемым облачным покровом, и, стараясь ни о чём и ни о ком больше не думать, задушить в себе все мысли на корню, попросту отключить мозг, двинулся, поддаваясь первому, самому сильному своему стремлению, вон из ограды. Однако, уже взявшись за калитку, неожиданно для себя самого, невольно подчинившись вдруг властно заговорившему в нём неодолимому любопытству, остановился и обернулся к приятелю.
– Что же было с тобой потом?
Олег поднял голову. И, даже несмотря на темноту, Сергей с содроганием разглядел землистое, помертвелое, без единой кровинки лицо друга с заострившимися чертами и померкшими, остекленелыми глазами. Это было лицо мертвеца!
– Потом… – произнёс он, едва шевельнув серыми, пепельными губами. – Потом для меня начался ад… Я, как наяву, видел, слышал, чувствовал такое, чего не дай бог пережить никому на земле… Эти твари являлись мне постоянно, днём и ночью, дома и на улице. От них нигде нельзя было укрыться, они преследовали меня по пятам, настигали повсюду… Я видел их гнусные, кривляющиеся чёрные образины, тянущиеся ко мне когтистые лапы, слышал их невнятный говор, хохот, хлопанье крыльев, ощущал их близость, их присутствие, их мерзкий серный запах… А ещё видел её! – примолвил он, чуть помолчав и судорожно сжав голову руками, точно боясь, что она расколется от терзавших и изводивших его кошмаров. – Она всегда стояла чуть поодаль, отдельно от всей этой погани, и смотрела на меня. Причём без всякой ненависти и злорадства. Даже как будто с жалостью, с состраданием. И с лёгким укором в глазах… Кто знает, может быть, она всё ещё любит меня… Может, она спасёт…
«Да уж, любит! Пропади она пропадом, такая любовь», – подумал Сергей, отведя взгляд от страшного, действительно как у покойника, лица Олега и приоткрыв калитку. Но опять задержался и задал ещё один вопрос:
– А меня ты зачем вызвал? Я-то чем могу тебе помочь?
Олег пожал плечами и грустно улыбнулся, словно каким-то далёким, светлым, гревшим душу воспоминаниям, чудом прорвавшимся сквозь плотную завесу позднейших жутких впечатлений.
– Ты знаешь, в детстве я часто видел падающие звёзды. И загадывал желания… А когда вырос, перестал видеть. Наверное, потому, что гораздо реже стал смотреть на небо.
Сергей уставился на него как на помешанного.
– Какие ещё звёзды? Что ты несёшь?
Олег махнул рукой и вернулся к предыдущему вопросу приятеля:
– Ну, всё-таки мы друзья как-никак. Ещё пацанами корешили… Захотелось рассказать кому-нибудь всё… напоследок…
– Что значит напоследок? Ты что, помирать собрался? – насторожился Сергей, косо поглядев на товарища и невольно отметив, что тот и вправду уже мало похож на живого. – Пример сумасшедшей подружки оказался заразителен?
– Для меня сейчас смерть – избавление! – проговорил Олег, чуть повернув голову и пристально вглядываясь в глубь кладбища, как раз туда, куда уже не раз сегодня не менее пристально всматривался Сергей. – И я приму её с радостью, как щедрый подарок.
– Ну и на здоровье, – тихо проворчал Сергей, с растущим беспокойством наблюдая за обращённым в темноту взором приятеля, делавшимся всё более сосредоточенным и напряжённым. – Что же, ты покончить с собой сюда пришёл? Удавишься или вены себе вскроешь?
Лицо Олега, по-прежнему неотрывно смотревшего вдаль, болезненно исказилось и дёрнулось, как от тика.
– Нет, зачем же? – с трудом выдавил он из себя совершенно изменившимся, чужим голосом, подняв дрожащую руку и указывая ею вперёд. – Обо мне сейчас позаботятся!
Сергей резко обернулся и метнул взгляд в отлично известном ему направлении. И увидел то, что и ожидал увидеть. Красные мерцающие глаза, горевшие на этот раз ещё ярче и яростнее, точно налившись кровью, как если бы они узрели наконец то, чего так долго ждали.
Однако это было не всё, что пришлось ему увидеть. В блеске вспыхнувшей молнии он на один краткий миг, но зато достаточно явственно различил то, что прилагалось к этим глазам. И это была даже не человеческая фигура, что естественно было бы ожидать, а нечто совершенно невообразимое, невероятное, чудовищное. Будто порождение больной, распалённой, свихнувшейся фантазии. Что-то гигантское, бесформенное, глыбоподобное, напоминавшее огромный зазубренный обломок скалы, грузно привалившееся к толстому стволу рослой сосны и обхватившее её длинными мохнатыми лапами, точно собираясь вырвать её из земли, на что у него, вполне возможно, хватило бы сил. Но было очевидно, что не сосна
