Монс Каллентофт - Зимняя жертва
На звонок никто не открывает.
Сейчас чуть больше девяти утра. Вероятно, им следовало бы позвонить и предупредить о визите, но знает ли хозяйка, что случилось с ее братом?
«Поедем так» — это были слова Зака.
«Ведь может выйти, что именно мы принесем ей страшное известие».
«Неужели ей никто не сообщил, прежде чем об этом узнали все?»
«Но ведь никто не знал об этой сестре, да и газеты давно уже перестали обращать внимание на такие мелочи».
Малин звонит еще раз.
От соседней двери доносится скрежет замка, и появляется приветливое, улыбающееся лицо пожилой женщины.
— Ищете Ребекку?
— Да, мы из полиции Линчёпинга, — отвечает Малин, а Зак протягивает удостоверение.
— Из полиции? Да, конечно. — Старушка испуганно щурится. — Надеюсь, с ней ничего плохого не случилось? Мне трудно себе это представить…
— Ничего не случилось, — отвечает Зак как можно спокойнее. — Мы просто хотели поговорить с ней.
— Она работает внизу, в магазине «Иса». Спросите там. Она заведующая. Лучшего магазина «Иса» я в жизни не видела, готова поклясться в этом любому инспектору. Может быть, вы там застанете и ее сына. Замечательный мальчик, каких больше нет. Часто помогает мне.
Когда они приближаются к автоматическим дверям магазина «Иса», у Зака звонит телефон.
Малин стоит в стороне, но слышит, что он говорит, и видит, как он морщит лоб.
— Да-да, все сходится.
Потом Зак нажимает отбой и говорит:
— Они нашли дело об ударе топором. Старик рассказал чистую правду. Лотта-Ребекка все видела. Ей тогда было восемь лет.
В магазине фрукты и овощи разложены аккуратными рядами, и от запаха еды у Малин пробуждается голод. Красивые вывески, каждый угол освещен, словно для демонстрации: здесь чисто.
«Эта тетя была права, — думает Малин. — Здесь все свежее. И во всем видно одно желание — сделать жизнь окружающих чуточку приятнее, чуточку поднапрячься ради другого. Забота — хороший товар. В такие магазины возвращаются».
На кассе устроилась женщина средних лет — полная, с жесткой химической завивкой на обесцвеченных волосах.
Это она?
— Простите, мы ищем Ребекку Стенлунд, — говорит Зак.
— Это заведующая. Спросите в мясном отделе, она маркирует товар.
У мясного прилавка сидит на корточках худенькая женщина в белом халате с красным логотипом магазина, черные волосы убраны под сетку. «Этим халатом она будто защищается от мира, ждет, что кто-то вот-вот набросится на нее со спины, — думает Малин. — Словно все вокруг желают ей зла и потому нужно всегда быть начеку».
— Ребекка Стенлунд? — обращается она к женщине.
Та поворачивается на деревянной подошве своих сабо, озираясь. Малин видит приятное лицо: мягкие черты, карие глаза, искрящиеся дружелюбием, слегка загорелая кожа, щеки, излучающие здоровье.
Ребекка Стенлунд смотрит на Малин.
У нее слегка подрагивает бровь, отчего один глаз будто бы мерцает чистым, ясным светом.
— Я знала, что вы придете, — говорит она, помедлив.
22
— Думаешь, он ждет нас?
Слова Юхана Якобссона повисают в воздухе. Машина заворачивает во двор.
— Несомненно, — отвечает Бёрье Сверд и раздувает ноздри так, что каштановые усы начинают вибрировать. — Он знает, что мы приедем.
Три каменных дома посреди Эстергётландской равнины, в нескольких километрах от дремлющей в утренних сумерках Маспелёсы. Они, кажется, задыхаются, сдавленные сугробами, достающими почти до крохотных окошек. Соломенная крыша прогнулась под тяжестью снега, в левом из домов свет. Недавно построенный гараж с кустарниками по обе стороны зажат между двумя огромными дубами.
«Одно плохо: Маспелёса никогда не просыпается», — думает Юхан.
В открытом пространстве разбросаны несколько крестьянских дворов, с полсотни вилл да небольшие многоквартирные дома. Они из тех обитателей равнины, кого жизнь, как кажется, обходит стороной.
Машина останавливается. Бёрье и Юхан выходят, стучат в дверь.
Из дома напротив слышится мычание, а потом раздается звук, как будто кто-то бьет по металлу. Бёрье оборачивается.
И вот открывается низенькая косая дверь.
Высовывается голова с торчащими в разные стороны волосами.
— Кто вы, черт вас дери?
Борода тоже всклокочена и, кажется, растет по всему лицу, на котором, однако, выделяются живые синие глаза и острый нос.
— Юхан Якобссон и Бёрье Сверд из полиции Линчёпинга. Можно войти? Вы, я полагаю, Рикард Скуглёф?
Голова кивает.
— Сначала удостоверения.
Они роются в карманах, нехотя снимают перчатки и расстегивают куртки, чтобы достать документы.
— Теперь довольны?
Рикард Скуглёф машет рукой, одновременно открывая дверь.
— С даром рождаются. Он воплощается в человеческом теле, чтобы войти в наше измерение.
Голос Рикарда Скуглёфа ясен и чист.
Юхан трет глаза, озирая помещение, которое выполняет в доме роль кухни. Низкий потолок. Мойка завалена грязными тарелками и коробками из-под пиццы. На стенах изображения Стоунхенджа, языческие символы, руны. На Скуглёфе штаны из черной холстины, очевидно домашнего пошива, и еще более черная накидка, ниспадающая наподобие рясы на его толстый живот.
— Дар? — с сомнением переспрашивает Бёрье.
— Да, сила, чтобы видеть и воздействовать.
— То есть сейд?
В доме холодно. Это старая ферма восемнадцатого века, которую Рикард Скуглёф, по его собственным словам, отремонтировал. «Обошлась недорого, зато продувается насквозь».
— Сейд — это название магической техники. Но силу нужно применять осторожно. Она отнимает ровно столько жизни, сколько дает.
— А зачем вам сайт о сейде?
— Для них. Мы утратили истинные корни своей культуры. Но остались мои товарищи…
Рикард Скуглёф, будто крадучись, переходит в другую комнату. Они следуют за ним.
Потертый диван у стены и гигантский черный монитор, установленный на блестящей поверхности покрытого стеклом стола, два жужжащих системных блока на полу, рядом современный офисный стул, обтянутый черной кожей.
— Товарищи? — переспрашивает Юхан.
— Есть люди, которых интересует и сейд, и наши древние пращуры.
— И вы встречаетесь?
— Несколько раз в году. Между встречами мы общаемся на форумах и по электронной почте.
— И много вас?
Рикард Скуглёф вздыхает, останавливается и смотрит на гостей.
— Если хотите поговорить еще, пойдемте со мной в хлев. Я должен накормить Сехримнира[32] и остальных.
Куры кудахчут, бегая из угла в угол. В хлеву еще холодней, чем в доме, стены плохо оштукатурены, в углу прислонена пара беговых лыж.
— Любите ходить на лыжах? — спрашивает Юхан.
— Нет, не люблю.
— Тем не менее у вас пара новых лыж.
Рикард Скуглёф не отвечает, направляясь к животным.
— Здесь черт знает сколько градусов ниже нуля! — возмущается Бёрье. — Ваше зверье замерзнет насмерть.
— Ничего подобного, — отвечает Рикард Скуглёф, бросая курам корм из ведра.
Вдоль стен расположены два стойла — в одном упитанный черный поросенок, в другом бурая с белыми пятнами корова. Оба едят, поросенок довольно хрумкает зимними яблоками, которые только что получил.
— Если вы думаете, что я назову имена товарищей, которые бывают на наших встречах, то ошибаетесь. Вы сами должны найти их. Хотя это ничего вам не даст.
— Откуда вы знаете? — спрашивает Юхан.
— Такими вещами интересуются только безобидные юнцы да одинокие старики, у кого больше ничего не осталось в жизни.
— А вы сами? У вас в жизни есть еще что-нибудь?
Рикард Скуглёф показывает в сторону животных:
— Хозяйство да эти проказники, быть может, дают мне в жизни больше, чем имеют другие.
— Я не это имел в виду.
— У меня дар, — поясняет Рикард Скуглёф.
— Что за дар? Расскажите подробнее.
Бёрье вопросительно смотрит на стоящего перед ним человека в холщовой одежде. Рикард Скуглёф отставляет в сторону ведро с кормом, взирает на них, и лицо его искажает презрительная гримаса. Он отмахивается, явно не желая отвечать на вопрос.
— Значит, сила сейда дает и отнимает жизнь, — говорит Юхан. — И поэтому вы приносите жертвы?
Взгляд Рикарда Скуглёфа становится еще более усталым.
— А-а-а, — отвечает он, — вы полагаете, что это я повесил на дереве Бенгта Андерссона. В это, кажется, не поверил даже журналист, который побывал здесь до вас.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Приношу ли я жертвы? Да, приношу. Но не так, как вы думаете.
— А как мы думаем?
— Что я убиваю животных и, возможно, людей. Но здесь важна воля жертвующего, само желание что-то отдать. Жертвой может быть даже время, или плоды, или совокупление.
