Николь Нойбауэр - Подвал. В плену
– Вот и вы приехали! – Она протянула ему руку. – Совсем забыла здесь о времени. – Она мимоходом вытолкала его за дверь. – Давайте выйдем отсюда. Здесь воняет старыми шмотками.
– Охотно. У вас найдется немного времени, госпожа Герольд? Мы можем поговорить где-нибудь, где нам не будут мешать?
– Снаружи, наверное. Пройдемся немного к детской площадке, подышим свежим воздухом.
Чересчур свежий воздух для Вехтера. Но он получил слишком хорошее воспитание, чтобы отказывать даме. Она вывела его наружу, на противоположную сторону улицы, по подземному переходу, отмеченному проказой граффити.
– Вы не могли бы ответить еще на несколько вопросов, касающихся госпожи Беннингхофф? Должен признаться, она до сих пор остается для нас загадкой.
– Почему вы все время приходите ко мне? Я была всего лишь ее соседкой. Чем чаще меня спрашивают, тем яснее я сознаю, что совершенно не знала Розу.
Джудит разложила трость, вооружаясь ею для борьбы с гололедом. Это была маленькая складная трость, которую она носила в кармане пальто. Раньше он не обращал на нее внимания.
На улице не было прохожих, совсем пусто – от площадки перед кафе «Мюнхенская свобода» и до памятника Франку Монако[22], который сидел за своим столом: чугунный неподвижный истукан с шапкой из снега на металлическом черепе. Вехтер отдал ему честь, когда они проходили мимо.
Вехтер мысленно шепнул коллеге, что летом непременно снова составит ему компанию. Комиссар открыл перед Джудит решетчатую калитку, ведущую на детскую площадку. Кроме них здесь еще была какая-то мамочка, которая достала ребенка из коляски и поставила на снег. Он был весь упакован в пуховый комбинезон, руки ребенка торчали перпендикулярно телу и не сгибались. Он нерешительно шагнул вперед и шлепнулся на спину, размахивая конечностями, как перевернутый жук.
– Вы – наша единственная связь с Розой Беннингхофф. Только вы можете нам рассказать, какой она была и каких врагов могла нажить. Похоже, что, кроме вас, ее вовсе никто не знал. Даже ее бывший любовник и пасынок.
– Вы так считаете? Тогда задавайте мне вопросы, прошу.
Вехтер рассмеялся. Нет, она, наверное, не из тех, кто сразу выворачивает душу наизнанку.
– Давайте начнем с господина Баптиста. Что Розу связывало с ним?
– Она говорила, что он ей нравится.
– То есть о сильных чувствах здесь речи не шло. Может, их объединяли общие интересы?
Она оперлась на теннисный стол и прикурила сигарету.
– О Лорене я ничего не могу сказать. Я избегала его, как только возможно. Но один пример я могу вам привести: один раз они с Розой подвозили меня на машине. Лорен превысил скорость, а когда его остановили, вежливо и беспрекословно заплатил штраф.
– А что плохого в вежливости и беспрекословности?
– Быстрая езда не шла вразрез с его личными нормами морали. Он делал то, что хотел, пока его не остановили. Я никогда не замечала у него и капли совести. Наверное, в его бизнесе совести и не должно быть.
У Вехтера перед глазами появилась другая картинка: отец сидит рядом с сыном, нежно гладит его по руке и шепчет успокаивающие слова. Но это еще не признак совести, это была любовь. А любовь протекает по другим каналам души.
– Он любил Розу Беннингхофф?
– Ну, вы, конечно, спрашиваете в лоб.
– Вы ведь сами этого хотели.
Теперь Джудит не могла не рассмеяться, однако улыбка вышла кривоватая, словно она к такому не привыкла.
– Если он и любил ее, то сама Роза мне об этом ничего не рассказывала. Они казались красивой парой. Наверное, это было все. Возможно, этого вообще достаточно.
– Почему они расстались?
– Потому что он скотина – так говорила Роза.
Такое слово казалось не характерным для этой холодной блондинки. Снова тихий омут, в котором кто-то водится.
– Об остальном вам лучше спросить у него самого, – сказала Джудит. – Для меня это был лишь вопрос времени, пока она сама все не поймет.
– Он был сильно расстроен, когда закончились их отношения?
– Через несколько дней он исчез и больше не появлялся.
– Я удивлен. Неужели вы не разговаривали с вашей лучшей подругой о ее отношениях?
– Хм… Мы не касались таких глобальных тем. Наверное, поэтому наша дружба процветала. Мы могли развлекать друг друга.
Что это за дружба такая? Когда друзья не говорят ни о чем важном? Для настоящей дружбы этого очень мало. Но, вероятно, Роза Беннингхофф была не способна на большее.
– Вы вообще были подругами? Или просто соседками?
Джудит затушила сигарету в снегу, та зашипела. Потом она спрятала руки в карманы и спросила:
– А вы охотно разговариваете на глобальные темы? Что для вас, господин Вехтер, является глобальной темой?
Он не ответил, наблюдая за мамашей на детской площадке. Она посадила ребенка на качели. В своем пуховом коконе он не мог согнуть ноги в коленях и свалился в сугроб, как мешок с картошкой. Мать радостным смехом приветствовала этот аттракцион.
– По крайней мере, к своему пасынку она испытывала чувства. Она ведь поддерживала с ним контакт, – заметил Вехтер.
На какой-то миг лицо Джудит превратилось в маску, лишь потом она ответила:
– Маленький Оливер. Господи! – Она с отвращением поморщилась. – Скорее он сам стремился сохранить с ней контакт. Он боялся Monsieur Papa[23]. Если в его аттестате была хоть одна отметка «хорошо», а не «отлично», его сажали под домашний арест. Роза иногда возводила глаза к потолку, когда в очередной раз обнаруживала у себя под дверью Оливера, но она была слишком добродушной.
– И каким он вам казался?
Она взглянула на покрытую льдом горку.
– Он был какой-то забитый.
Но это состояние, а не черта характера.
На самом деле об Оливере они знали столь же мало, как и о его мачехе. Он прикрывался полученными травмами, телесными и душевными. Каким бы он был, если бы отец не держал его на коротком поводке? Опять новые вопросы. Это дело напоминало гидру. Как только они находили ответ на один вопрос, появлялось десять новых.
Комиссар вытащил из кармана куртки прозрачный файл с черно-белой копией фотографии. Это был снимок на паспорт, который Элли нашла у Розы Беннингхофф в ящике письменного стола.
– Вот этот мужчина мог бы стать следующей глобальной темой. Вы знаете, кто это?
Джудит взяла в руки файл, поднесла к носу, присмотрелась, потом пожала плечами и вернула обратно.
– Очень жаль. Я не знаю, кто это. Может, он из какого-то предыдущего периода ее жизни?
– Она не упоминала при вас имя некоего господина Паульссена?
– Нет.
Мать посадила ребенка на горку, подбежала к ее противоположному концу и поймала пуховый сверток, когда он, мужественно повинуясь силе притяжения, съехал вниз. Потом его снова усадили наверх. При этом мать весело кричала:
– Ух ты!
– Она что-нибудь рассказывала о своем детстве или юности? – продолжал спрашивать Вехтер.
Джудит Герольд опустила глаза, на ее лицо легла тень печали.
– Давайте отгадаю. Вы с ней о таком совсем не говорили.
Она кивнула.
Мать снова поместила ребенка в коляску. Вехтер ожидал от него взгляда, который говорил бы: «Что это было?» Но, к его удивлению, на маленьком круглом, как полная луна, лице сияла беззубая улыбка. «Нужно так мало, – подумал комиссар. – Так мало, чтобы они были счастливы».
И он мог бы стоять здесь, возле горки, если бы все сложилось иначе.
– Госпожа Беннингхофф некоторое время назад получила картонный ящик от своего брата. Вы не знаете, куда он подевался?
Джудит Герольд снова покачала головой и разложила трость.
– Мне нужно возвращаться на работу.
Вехтер ничего не ответил на это. Джудит Герольд ничем ему не помогла. Роза Беннингхофф поставила стеклянный колпак над своими отношениями и над всей своей жизнью. И все же была другая Роза – женщина, которая готовила еду пасынку, когда тот не решался вернуться домой к отцу. Здесь что-то не состыковывалось.
– Я провожу вас обратно.
Вехтер подал Джудит руку, и она подхватила его под локоть.
– Как получилось, что такая молодая женщина, как вы, ходит с тростью? Несчастный случай?
– В моих костях полно метастаз. Рак шейки матки. Скоро я перееду в хоспис. Отказавшись от квартиры, я могу себе это позволить.
Вехтер хотел просто продолжить ненавязчивое общение, к серьезному разговору он был не готов.
– Мне очень жаль.
А что еще он мог сказать в такой ситуации? Не высказывать же искренние соболезнования? Пожелания выздоровления тоже не подходили. Только теперь он понял, что раздражало его с самого начала в ее лице: ресницы и брови у Джудит были нарисованными.
– Вам нужно внести свое имя в список посетителей.
Ханнес прижал свой жетон к стеклу, показывая портье:
– Вы меня не поняли? Мы из уголовной полиции.
Элли едва ли не с сочувствием смотрела, как Ханнес в ржавых доспехах сражался с ветряными мельницами в лице портье.
