Артур Хейли - В высших сферах

Дейц надел очки без оправы и внимательно прочел. А сена-юр гем временем обрезал новую сигару и закурил.

Подняв на него глаза, Дейц произнес:

— У меня два вопроса, сенатор.

— Спрашивайте, мой мальчик.

— Первый вопрос: поскольку мне уже стукнуло шестьдесят два года, как вы думаете, могли бы вы перестать называть меня «мой мальчик»?

Сенатор усмехнулся:

— В этом ваша беда, молодежь: вы хотите прежде времени состариться. Не волнуйтесь — старость подойдет достаточно скоро. А теперь, мой мальчик, какой ваш второй вопрос?

Бонар Дейц вздохнул. Он понимал, что лучше не спорить со стариком, который, как он подозревал, просто издевался. Дейц закурил и спросил:

— Как насчет этого малого в Ванкувере — Анри Дюваля? Вы что-нибудь об этом знаете?

Сенатор Деверо повел сигарой, как бы отметая вопрос.

— Я совсем ничего не знаю. Когда услышал об этом несчастном молодом человеке и его оставленной без внимания просьбе сойти на берег в нашей стране, я сказал себе: вот это возможность разворошить навозную кучу и поставить в сложное положение наших оппонентов.

Несколько человек вошли в зал и, проходя мимо Дейца и сенатора Деверо, поздоровались с ними. Сенатор заговорщически понизил голос.

— Вы слышали, что произошло прошлым вечером в Доме правительства? Драка! Среди членов кабинета!

Бонар Дейц кивнул.

— Заметьте: под самым носом у должным образом назначенного представителя нашей милостивой королевы.

— Такое случается, — сказал Дейц. — Я помню, как однажды, когда наши люди устроили вечеринку с танцами…

— Прошу вас! — Сенатор Деверо выглядел шокированным. — Вы совершаете кардинальное преступление как политик, мой мальчик. Пытаетесь быть справедливым!

— Послушайте, — сказал Бонар Дейц, — я обещал жене…

— Я буду краток. — Передвинув сигару в левый угол рта, сенатор сложил руки и стал загибать толстые пальцы. — Пункт первый: мы знаем, что среди наших оппонентов царит разлад, о чем свидетельствует эта случившаяся прошлым вечером некрасивая история. Пункт второй: по сообщениям моих информаторов, искрой, от которой произошел взрыв, был вопрос об иммиграции и Харви Уоррендере — этом яйце с тухлым желтком. Вы следите за ходом моих мыслей?

Бонар Дейц кивнул:

— Я вас слушаю.

— Отлично. Пункт третий, по вопросу об иммиграции: случаи, дошедшие в последнее время до внимания публики — мы могли бы назвать их сентиментальными случаями, — были рассмотрены с поразительным пренебрежением… поразительным, по мнению наших оппонентов, конечно, а не по нашему мнению… с поразительным пренебрежением политической практикой и влиянием подобных дел на сознание общественности. Вы согласны?

Снова кивок.

— Согласен.

— Великолепно! — просиял сенатор Деверо. — Теперь мы подходим к пункту четвертому. Представляется вполне вероятным, что наш никудышный министр по делам иммиграции поступит с этим несчастным молодым Дювалем так же неуклюже и глупо, как и с предыдущими. Во всяком случае, будем на это надеяться.

Бонар Дейц улыбнулся.

— Поэтому, — сенатор по-прежнему говорил, понизив голос, — поэтому, говорю я, возьмем-ка мы — партия оппозиции — на себя решение судьбы этого молодого человека. Давайте превратим эту историю в публичное дело и нанесем удар по неподатливому правительству Хоудена. Давайте…

— Я понял, — сказал Бонар Дейц. — И прибавим себе на этом несколько голосов. Неплохая идея.

Лидер оппозиции задумчиво смотрел на сенатора Деверо сквозь очки. «Сенатор, — говорил он себе, — стал в некоторых отношениях маразматиком, и тем не менее, если не обращать внимания на его утомительный микоберизм[11], старик все еще обладает замечательным политическим чутьем». Вслух же Дейц сказал:

— Меня куда больше заботит появившееся сегодня утром сообщение об этой встрече Хоудена с президентом США в Вашингтоне. Сказано, что речь пойдет о торговле, но у меня такое чувство, что тут замешано нечто куда более крупное. Я считаю, что надо потребовать более полного объяснения, что именно они собираются обсуждать.

— Я прошу вас этого не делать. — Сенатор Деверо строго потряс головой. — Это ничего нам не даст в глазах публики, а вы можете показаться кому-нибудь вздорным. Зачем завидовать даже Хоудену, что ему выпал ерундовый случай коснуться ребра на капители Белого дома? Это одна из привилегий его поста. Настанет день, когда и вы будете этим заниматься.

— Если речь действительно пойдет о торговле, — медленно произнес Бонар Дейц, — почему именно в это время? Никаких срочных проблем нет, ничего нового не обсуждается.

— Совершенно верно! — Голос сенатора зазвучал победно. — Какое же время может быть лучше для Хоудена — когда все в своем курятнике тихо, — чтобы о нем заговорили газеты и появились фотографии в более знатной компании? Нет, мой мальчик, ничего хорошего не получится, если вы поведете атаку с этих позиций. А кроме того, если они собираются говорить о торговле, кого это может волновать, кроме нескольких импортеров и экспортеров?

— Меня, — сказал Бонар Дейц, — и всех должно волновать.

— А-а, но что люди должны делать и что делают — это разные вещи. Нам же следует думать о средних избирателях, а они ничего не понимают во внешней торговле и — более того — не хотят понимать. Их волнуют ясные им проблемы, имеющие отношение к человеческим судьбам, им хочется поплакать или порадоваться, — нечто вроде истории этого одинокого молодого парня Анри Дюваля, которому так нужен друг. Вы готовы быть его другом, мой мальчик?

— Что ж, — задумчиво произнес Бонар Дейц, — возможно, тут что-то есть.

И умолк, размышляя. Старик Деверо был прав в одном: оппозиции необходимо какое-то весомое популярное дело, которое позволит нанести удар по правительству, — в последнее время у них не было ничего подобного.

Бонар Дейц остро сознавал, что в последнее время среди тех, кто его поддерживал, появляется все больше критиканов. Он был слишком мягок как лидер оппозиции в своих нападках на правительство, говорили они. Что ж, возможно, его критики были правы: ему случалось проявлять мягкость, — он полагал, что это следствие его понимания точки зрения противника. В политике, когда удары наносятся с плеча, такое умонастроение может быть недостатком.

Но проблема, связанная с правами человека, — если это действительно так, а похоже, что так, — что ж, это другое дело. Он может затеять жесткую борьбу и нанести правительству удар в болезненное место и таким образом, пожалуй, снивелировать свои недочеты. Более того: это будет такая борьба, которую подхватят газеты и публика и будут ей аплодировать.

Но поможет ли это его партии на предстоящих выборах? Это будет настоящим испытанием — особенно для него самого. Он вспомнил вопрос, который задал ему днем молодой человек: «Вы думаете, что когда-нибудь сумеете этого добиться?» Ответом на него было бы, что это решит в ту или иную сторону предстоящая кампания. Бонар Дейц возглавлял оппозицию на выборах, принесших поражение. Убедительное поражение будет означать конец его лидерства и честолюбивого желания стать премьер-министром.

Поможет ли, если повести борьбу, как предлагал сенатор? Да, решил Дейц, вполне вероятно, поможет.

— Благодарю вас, сенатор, — сказал Бонар Дейц. — Я думаю, ваше предложение разумно. Если удастся, мы используем этого Дюваля и пристегнем к его проблеме многое другое, связанное с иммиграцией.

— Вот это разговор. — Сенатор так и сиял.

— Надо будет принять некоторые меры предосторожности, — сказал Дейц. И окинул взглядом находившихся в зале, удостоверяясь, что его не могут услышать. — Мы должны быть уверены, что этот малый в Ванкувере действительно тот, за кого себя выдает, и что он хороший человек. Это ясно, верно?

— Естественно, мой мальчик. Естественно.

— С чего вы предлагаете начать?

— Прежде всего найти этому молодому человеку адвоката, — сказал сенатор Деверо. — Я займусь этим сам завтра в Ванкувере. Затем надо будет начать судебный процесс, в ходе которого, как мы уверены, департамент по делам иммиграции проявит свое обычное неуклюжее бессердечие. А потом… ну, остальное за вами.

Лидер оппозиции кивнул в знак одобрения:

— Это выглядит как надо. Правда, что касается адвоката, тут есть одно обстоятельство.

— Я найду нужного человека — такого, на кого мы можем положиться. В этом не сомневайтесь.

— Было бы разумно, если бы он не был из нашей партии. — Бонар Дейц произнес это медленно, как бы думая вслух. — В таком случае, когда мы выйдем на авансцену, это не будет выглядеть сговором. Собственно, адвокат не должен принадлежать ни к какой партии.

— Правильное замечание. Тут, однако, возникает проблема: большинство наших адвокатов поддерживают ту или иную партию.