Тонущая женщина - Хардинг Робин
– Посмотри-ка этот контракт, – сказал он мне примерно за неделю до нашей свадьбы.
Я думала, что это обычный брачный контракт. Бенджамин – успешный адвокат, у него дом с огромными окнами, два роскошных автомобиля, яхта. Я же ничего не вносила в этот брачный союз. Так что я не осуждала его за то, что он стремится защитить свое имущество. К тому же тогда мы были страстно влюблены друг в друга. Я даже представить не могла, что он когда-нибудь перестанет обо мне заботиться.
– Я хочу перевести наши отношения на другой уровень. Перейти от ДП к ГР, – объяснил Бенджамин.
Я уже знала, что означают эти аббревиатуры. Сейчас мы находились в отношениях «доминирования-подчинения». А он требовал, чтобы я стала его рабыней. Внутри у меня все перевернулось, я побледнела. Как подчиняющаяся я имела право устанавливать пределы и границы, и наши игры обычно ограничивались спальней. Как рабыня я буду вынуждена подчиняться его воле двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Непрерывно. И если я не повинуюсь, нашим отношениям конец.
– А чем тебя не устраивает то, что есть сейчас? – спросила я дрожащим голосом.
– Хейзел, мне этого недостаточно, – отчеканил Бенджамин. – Мне нужна полная власть над тобой. Полная.
– Я если я не соглашусь?
– Тогда свадьбы не будет.
А к свадьбе уже было все готово. Роскошную церемонию, на которую были приглашены двести гостей, планировалось провести на отвесной скале. На подготовку были потрачены тысячи долларов. Но для Бенджамина это не имело значения. Если я откажусь дать ему то, чего он добивается, он выставит меня за дверь. Я краснела от стыда, представляя, как буду объяснять наш разрыв родственникам и подругам. Мне становилось дурно от мысли, что я расстанусь с роскошной жизнью и вернусь в сырую квартирку на полуподвальном этаже и буду жить там с двумя соседками, постоянно испытывая стресс, с трудом сводя концы с концами. А что будет с мамой?
Бенджамин перевел ее в специализированную частную лечебницу. Она жила в светлом просторном доме, в окружении идиллических ландшафтных садов. В лечебнице практиковали такие методы, как арт-терапия, музыкотерапия, собакотерапия. Там был свой огород, высококлассный повар, небольшой кинозал, комната для занятий рукоделием. Мама меня уже не узнавала, но она была счастлива. О ней хорошо заботились. А это все, что мне было нужно.
И я подписала договор о полном подчинении, составленный Бенджамином. Внесла в него ряд оговорок, чтобы защитить себя, но дала согласие на то, что он будет иметь надо мной абсолютную власть. Текст брачного договора, который Бенджамин представил мне позднее, был еще проще, ведь я выдвинула всего лишь одно требование: муж должен заботиться о моей матери до конца ее дней.
– Пока мы женаты, – уточнил Бенджамин, – твоей маме будут обеспечены забота и уход.
Эти его слова не вызвали у меня тревоги. Во всяком случае, тогда.
Несколько дней спустя в присутствии толпы гостей, желавших нам счастья и благополучия, я поклялась любить, почитать и слушаться своего мужа.
Глава 25
Несогласие по обоюдному согласию нередко встречается в практике половых отношений. Это означает притворное сопротивление, протесты при наличии ранее данного согласия. Многие нормальные, любящие пары так разнообразят свои плотские утехи. Первые несколько лет все оставалось игрой. Но я не располагала настолько блестящими актерскими талантами, чтобы доставить Бенджамину удовольствие. В конце концов ему понадобилось, чтобы я терпела настоящую боль, настоящие унижения. Он должен был сломать меня. Физическое насилие происходило лишь от случая к случаю, но психологическим и эмоциональным пыткам я подвергалась постоянно. Он меня критиковал, унижал. Если ему не нравилось мое поведение, он запирал меня в комнате. Назвать это помещение подземной темницей было бы преувеличением, но находилось оно в подвале. Мебели там никакой не было – только маленький коврик и грубое шерстяное одеяло.
Непритворный «саб»[6] получал бы удовольствие от такого наказания, но меня это не возбуждало и не приносило мне никакого удовлетворения. Запертая в той «подземной темнице», я размышляла о своей изолированности, о своем одиночестве и бедственном положении. И ненавидела себя. Ведь когда я была девчонкой с окраины и в школе училась кое-как, я всегда мечтала о чем-то большем. Не об этом. Уж точно не о таком существовании. Я продала свою свободу за жизнь с привилегиями и в роскоши. Сама согласилась на эти договоренности, которые теперь меня убивали.
Вне спальни наш брак напоминал супружеские отношения в стиле пятидесятых годов прошлого столетия. Моя роль в качестве супруги Бенджамина состояла в том, чтобы удовлетворять его потребности. Я его обстирывала, гладила ему рубашки, содержала дом в чистоте (с помощью домработницы, приходившей раз в неделю). Бенджамин говорил, что ему подать на ужин, и я послушно покупала необходимые продукты и готовила из них заказанные блюда. Вечером я наряжалась к его приходу – то в красивое платье, то в школьную форму, но нередко встречала его обнаженной, в одном черном кожаном капюшоне. Одевалась так, как требовал он.
Для выходов «в свет» у нас имелся особый протокол поведения «на людях». Я должна была идти чуть впереди него, с правой стороны, на удалении не более трех футов. Когда мне нужно было в туалет, я спрашивала у него разрешение. Если он говорил «нет», я терпела. В ресторане он заказывал для меня блюда: палтус и пино-гриджио, чизбургер и кока-колу или зеленый салат и бокал воды. И я всегда все съедала. И всегда благодарила его.
– Будешь обращаться ко мне «босс», – потребовал он. – Слово безобидное, его вполне можно употреблять при посторонних. И в то же время оно будет выражать твое уважение.
– Хорошо.
– «Хорошо», а дальше?
– Хорошо, босс.
В присутствии других он называл меня «мисси». Старомодное обращение, немного снисходительное, но оно никого не удивляло. Только один раз вышла промашка. Мы тогда были на коктейльной вечеринке у одной из коллег Бенджамина, напористой женщины-адвоката по имени Миранда.
– Немного отдает патриархатом, не так ли? – заметила она.
– Немного, – с улыбкой согласился Бенджамин. – Но мисси нравится.
И никто не догадывался, что «мисси» созвучно слову «сабмиссив».
Прежние подруги постепенно исчезли, так как я не имела возможности уделять им внимание. Мариэль держалась дольше других, но мы с ней жили в разных мирах. Она по-прежнему была незамужем, ходила на вечеринки, радовалась жизни. Через какое-то время отстала и она. Приобретать новых подруг мне не дозволялось. Знакомых заводить было можно, даже необходимо, но только с разрешения Бенджамина. Женщины, с которыми мне дозволялось общаться, были супругами или любовницами его коллег. Муж предпочитал присутствовать при наших встречах, но иногда отпускал меня пообедать с ними или сходить по магазинам. И всегда требовал полного отчета: с кем, где, на протяжении какого времени. Иногда по телефону он отзывал меня со встречи, – просто чтобы испытать меня «на покорность». Я научилась мастерски на ходу придумывать причины для своих внезапных уходов.
Когда разразилась пандемия, губернатор ввел режим самоизоляции. Два месяца муж работал из дома, а я старалась не попадаться ему не глаза. В период действия режима масштабы домашнего насилия выросли во всем мире, и моя семья не стала исключением. Свой страх, беспомощность, досаду Бенджамин вымещал на мне. И, поскольку мои синяки никто другой видеть не мог, его издевательства становились все более изощренными. Я все принимала безропотно (у меня не было выбора), но моя смиренность вызывала у него одно лишь презрение. К тому времени, когда мы снова стали выходить в свет, муж возненавидел меня.
Тогда же он усилил надзор надо мной. У Бенджамина была своя служба безопасности, финансируемая его фирмой. Ведь как адвокат он представлял интересы криминальных авторитетов, и не всегда успешно. Ему нередко угрожали. Иногда и мне тоже. Бенджамин устроил пост охраны в конце нашей подъездной аллеи.
