Дж. Лэнкфорд - Святой самозванец
— Я хочу, чтобы эти пять миллионов были положены в банк на мое имя. Внеси деньги, Луис, отдай распоряжения банку, которые меня устроят, — и начнем.
Глава 11
За последние восемь месяцев Корал сбилась со счета, сколько раз она смотрела на долину Мехико, пока ее самолет снижался при подлете к аэропорту Бенито Хуареса. К своему облегчению, она не увидела коричневого смога, который делал воздух Мехико-сити самым плохим в мире. В городе на высоте 2255 метров над уровнем моря, с трех сторон окруженном высокими горами, выхлопные газы автомобилей оказывались запертыми в долине, разъедали глаза и жгли горло.
Сегодня послеобеденный муссонный дождь промыл небо. В это время года не бывает «толванерас», пыльных вихрей с сухого озера Тескоко на востоке, которое осушили, чтобы предотвратить наводнения. Это осушение и вырубка лесов вызвали экологическую катастрофу в долине, где находился самый большой в мире и самый старый в Западном полушарии город.
Когда самолет начал заход на посадку, все поле зрения Корал постепенно заполнил Мехико. Бывшая столица ацтеков, Теночтитлан, исторические и современные здания, широкие проспекты, которые она полюбила, кишащие людьми трущобы, которых она никогда не видела, теперь расползлась во все стороны. Во время ее первого визита его неожиданно огромные размеры внушали страх и благоговение, почти такие же чувства, как в тот первый раз, когда она ночью прибыла в Париж и ехала в темноте вдоль «Иль-де-ля-Сите», не зная о том, что это массивное, освещенное сооружение, постепенно заполнившее все небо, и есть Нотр-Дам.
Пространство метрополитенской области Мехико-сити казалось бесконечным. По мнению Корал, этого города не должно было быть в Западном полушарии. Его обитатели, так называемые «чиланги» — пятьдесят процентов из которых не имели водопровода, — должны уничтожить его восстаниями и вынудить интеллектуальную, культурную и финансовую элиту бежать. Здесь имелись чрезвычайно богатые и чрезвычайно бедные люди, преступность, загрязнение среды и коррупция, но отсутствовали организованные социальные протесты в федеральном округе Мехико и его окрестностях, где жила пятая часть населения страны.
Город был пульсирующей загадкой, он существовал одновременно в настоящем и в прошлом — полный великолепия и убожества, надежды и фатализма, таинственности, страсти — как и они с Франсиско.
Только приманка в пять миллионов долларов сдерживала чувства Корал настолько, чтобы осуществлять план Луиса. Вернувшись в Нью-Йорк, она нарочно не отвечала на телефонные звонки от Франсиско и на его смс-сообщения, или отвечала не сразу. Когда они все же разговаривали, он обычно говорил: «Alo! Coral, soy yo Francisco»[42], а она отвечала: «Ah! Francisco. Como estas, como te va?»[43], как будто ей некогда.
Это политика кнута и пряника, рассчитанная на то, чтобы оставаться хозяйкой положения. Только когда Корал прилетала сюда, она бросала притворство — то есть так было до сих пор.
Когда самолет приземлился и покатил к стоянке, Корал быстро встала, не обращая внимания на богатого бизнесмена, пялившегося на нее из салона первого класса. Накинула на плечи жакет от дизайнерского брючного костюма, белого, в зеленых и пурпурных цветах. Он был такой же яркий, как здешние сады. В ушах, на пальцах, на обоих запястьях сверкали золотые украшения с бриллиантами, при помощи которых Франсиско утверждал свои права на нее.
Когда дверь самолета компании «Аэромексико», рейс 403, открылась, впустив в салон жару и невероятный запах города — цветы, пыль, кофе, выхлопные газы и другие непонятные ароматы, — она первой вышла наружу. Франсиско шагал к ней по бетону, нарушая все существующие пограничные и таможенные правила. Никто не осмеливался помешать ему.
Когда она двинулась, он остановился, помахав ей рукой с золотым «Турбийоном» на ремешке из крокодиловой кожи.
— Буэнос диас, Корал.
— Что скажешь, дорогой мальчик?
Как обычно, он обнял ее рукой за талию и рывком прижал к себе, заставляя выходящих из самолета пассажиров обтекать их, пока они целовались.
В промежутках между поездками Корал мечтала об этом поцелуе в знак приветствия, — ее рот до сих пор оставался единственной частью тела, на которую не распространялось табу для его губ. Требовалась смелость, чтобы этого добиться, но она сумела, ей помогло почитание Девы Марии, которое у мексиканских мужчин сопровождает мачизм. Франсиско был одержим желанием прикасаться к ней губами, но смирился с тем, что ему это не позволено. Их поцелуй воспламенял желание, такое сильное, что ждать было невозможно. Иногда Франсиско вел ее в здание аэропорта и открывал подряд двери офисов, пока не находил пустую комнату, или выгонял испуганного клерка, чтобы заняться с ней любовью прямо в аэропорте. Но обычно они делали это в машине, пока шофер вез их по оживленным улицам.
На этот раз она заставила себя прервать их объятия, по крайней мере попыталась. Франсиско упорствовал, говорил: «Корал, пожалуйста, нет», а она в ответ прошептала: «Отпусти меня». Он сопротивлялся, и ей пришлось хлопнуть его по рукам.
Несколько иностранцев обратили на них внимание, но мексиканцев вокруг страстная любовная перепалка интересовала не больше, чем крайние богатство и нищета их столицы. Так было всегда — и с любовниками, и с городами.
Распаленный Франсиско снова надел темные очки, которые придавали ему еще более романтичный и опасный вид, схватил ее за руку и потащил в здание терминала, яростным взглядом остановив чиновника, робко попросившего у нее паспорт. Он втолкнул ее в комнату, где они уже когда-то занимались любовью, прижал к стене, расстегнул молнию на ее брюках и сунул туда руку.
— А теперь мы трахнемся, mi putita preciosa[44].
Корал понимала, что Франсиско пытается возбудить ее гнев, думая, что секс станет для него выходом. Ощущение от его прикосновений было чудесным, но вместо обычного вульгарного ответа она оттолкнула его и огрызнулась:
— Только через мой труп!
Он упорствовал, хотя она сопротивлялась, тискал ее тело, словно искал кнопку, на которую можно нажать и включить ее.
Хотя Корал отчаянно хотелось поцеловать его и почувствовать на своем теле его руки, она кричала «Sueltame!», пока громкий стук в дверь не вынудил его отступить с обиженным и озадаченным видом. И тогда Корал сделала то, чего никогда не делала. Она подняла руку и дала Франсиско пощечину. И затаила дыхание. Американец мог за это бросить ее. Мексиканец, если бы не убил, то мог стать ее рабом.
Франсиско Мигель просто уставился на нее и прорычал:
— No moleste![45], — обращаясь к тем, кто стучал.
Корал отвернулась к стене, закрыла лицо руками и заплакала.
Через какое-то время она услышала:
— Драгоценная моя, прости. Как я могу тебя утешить?
Он положил руки ей на плечи, но она в притворном гневе стряхнула их и вышла из комнаты. Франсиско последовал за ней, велев шоферу взять ее багаж. В зоне прилета один из его пособников, теперь называющийся телохранителем в соответствии с новым статусом Франсиско, прокладывал путь через толпу. Она привыкла, что в Мексике ее сопровождают вооруженные люди. Похищения происходили здесь все время, и, в отличие от «Всадников» Франсиско, новые банды не знали жалости.
У дороги другой его телохранитель открыл дверцу «Бентли» Франсиско. Корал села на заднее сиденье. Когда он сел рядом, она отодвинулась к дальнему окну и стала смотреть на аэропорт, где, как она знала, никогда больше не испытает страстного приветственного поцелуя Франсиско. Он слишком горд, чтобы рискнуть снова получить отпор на людях.
Что еще важнее, эта оставшаяся без ответа пощечина означала, что их отношения изменились. Они уже не равны, теперь он стал влюбленным, а она — любимой. В действительности у нее имелся тайный план. Она была охотницей, а он — добычей.
Они лавировали в потоке машин на бульваре Пуэрто Аэрео, два его человека ехали сзади в «Хаммере». Корал сосредоточилась на том, что должна сделать.
Франсиско погладил ее по плечу.
— Ты хочешь ехать a la casa, chulada?[46]
Она пожала плечами и ответила:
— Я не слишком хорошо себя чувствую, когда ты так со мной обращаешься. — Она лгала. Это ее заводило.
Опустив перегородку, Франсиско сказал шоферу:
— A la casa, rapido![47]
Непрерывно сигналя, шофер поехал их обычным маршрутом по авеню Фрей Сервандо, мимо отражающих улицу небоскребов, памятников, парков и сказочных церквей. В них, или рядом с большинством из них, она занималась любовью с Франсиско — на руинах Темпло Майор, где молился богам предок Луиса, Монтесума II; в велорикше возле базилики Девы Марии Гваделупской, утешавшей побежденных ацтеков; у фрески Диего Риверы, в углу Национального Дворца, построенного Кортесом; в нескольких ресторанах квартала Зона Роса, на усыпанных цветами лодках, на скамейках в парках, в городских торговых центрах по всему городу. Как обычно поступают здешние влюбленные, они обновляли Мехико своей страстью. С момента их знакомства, казалось Корал, она либо занимается пылкой любовью с Франсиско, либо находится вне его досягаемости.
