Александр Колин - Комедия убийств. Книга 2
— Слабый Бог. Посмотри, разве из тех, кто верит в него, хоть один чтит его заветы? — спросил рыжебородый демон и продолжал, не дожидаясь ответа: — Он настолько смешон и нелеп, что, право же, я бы на месте ваших рыцарей молился Аллаху и соблюдал учение Магмуда, в нем куда больше пользы. Впрочем… учения — порядочная гадость! Какой-то неграмотный пастух или душевнобольной навязывает легковерным людишкам жалкие правила, а те разбивают лбы в поклонах, даже и не зная, кому, собственно говоря, молятся! Все это так скучно… Мне казалось, что ты лучше других. Я давно наблюдаю за тобой, мне кажется, что дьявол тебе куда ближе, чем Бог, так как ты девочка умная и до сих пор красивая… Жалко отдавать тебя Богу, они такие скучные, эти боги… Ладно, мне пора, я помогу тебе, хотя… может быть, все будет выглядеть не вполне так, как тебе бы хотелось, что ж, не взыщи, мне нравится во всем некоторое… некоторый… некоторая незавершенность.
Столь странные слова совершенно сбили с толку Арлетт, которая поняла едва ли половину из того, что сказал ей странный гигант, а когда он продолжил, то удивил ее еще больше.
— Обещаешь ли ты хранить то, что получишь?
Решив, что это какое-то иносказание, к которым прибегают поэты, Арлетт, не раздумывая, кивнула.
— Ну что ж, тогда прощай!
— Стой, стой, куда же ты? — закричала женщина. — А как же… Постой… И что мне хранить?..
Ответа не последовало. Демон исчез, улетучился из сознания Арлетт, которая хотя и не сразу, но все-таки осознала, что пыль улеглась, а ветер, задувший с юга, заставил дым повернуть в другую сторону.
Вокруг стало тихо и светло.
На каменистой земле в нескольких саженях от того места, где находилась Арлетт, лежал труп Смарагдина, поодаль еще одна бездыханная конская туша — Единорога, а совсем близко валялось обезображенное человеческое тело. Башлык был разорван, и хотя Арлетт навидалась за жизнь всякого, ей стало не по себе, когда она увидела залитое уже запекшейся кровью лицо Губерта, его пустые глазницы.,
Сомневаться не приходилось — старый враг умер, но в сердце Арлетт не свила гнезда радость. Прекрасная амазонка поняла вдруг, что никогда уже не гладить ей Хьюго по прекрасным белым волосам, никогда не стонать в его объятиях. И все же…
Она подняла лицо к небу, да, демон в зеленом плаще сдержал слово: высоко, в раскаленной солнцем почти добела синеве, широко раскинув огромные крылья, кружил одинокий орел. Арлетт еще долго, приложив ребро ладони ко лбу, смотрела на птицу; наконец, та, круто повернув, полетела в направлении Средиземного моря.
Только когда орел совсем скрылся из виду в раскаленной сини неба, Арлетт опустила голову.
Внезапно знакомый камень, сверкнув на солнце зелеными гранями, привлек внимание женщины. Она опустилась на колени и коснулась пальцами его горячей поверхности.
Губерт всегда носил волшебную реликвию при себе; во время схватки шнурок ковчежца, в котором она лежала, лопнул и изумруд выпал на землю. Зажав камень в руке, Арлетт медленно, покачиваясь, точно пьяная, пешком двинулась к городу.
LXXV
Прошел год, и франки достигли цели путешествия: Иерусалим пал и Гроб Господень был освобожден из рук неверных. Крестовый поход завершился. Князь Боэмунд в предприятии не участвовал: у него хватало забот, связанных с укреплением своего нового государства. Осенью 1099 года он совершил паломничество в Святой город.
Генрих, годовалый сын бесследно пропавшего Хьюго де Монтвилля, вместе с матерью и дядей Тибальдом также побывали там.
В 1104 году все трое (Герберт, по прозвищу Саксифрагус, остался в Иерусалиме) погрузились на корабль, отвозивший тело их господина, властителя Антиохии на родину в Апулию, где, согласно воле покойного, оно должно было обрести последнее пристанище.
Все Средиземноморье кишело кораблями императора Алексея. Дважды или трижды останавливали греки судно, перевозившее скорбный груз, с тем чтобы узнать весть благую для их господина, ибо запах, исходивший из гроба, даже у самого подозрительного из ромейских капитанов не оставлял сомнения в том, что внутри находится давно умерший покойник. Каково же было удивление базилевса, когда он узнал, что его враг сейчас же по прибытии в Италию воскрес и даже, более того, принялся собирать против него, Алексея, армию.
Дело же обстояло вот как: хитрый норманн устроил все таким образом, что даже немногие из сопровождавших его в «последний путь» знали, что в гробу лежал живой человек, а запах распространял дохлый петух, специально положенный в ногах Боэмунда, чтобы ввести в заблуждение врагов.
Вся Европа рукоплескала великому крестоносцу, его именем называли детей, желая, чтобы и они получили частичку его мужества и храбрости. Тибальд, Арлетт и Генрих сопровождали господина в поездке по Нормандии, где последний вербовал рыцарей для войны с Алексеем. Тут как раз скончался от неведомой болезни бездетный дядя Тибальда и Хьюго Роберт де Монтвилль, и маленький Генрих сделался владельцем небольшого, выстроенного почти сплошь из дерева замка в Северо-Западной Франции.
Арлетт прожила еще пятнадцать лет. Говорили, что она любила выходить на верхнюю площадку донжона, куда часто прилетал старый орел. Арлетт кормила птицу сырым мясом, а когда та насыщалась, говорила с ней, и орел, как рассказывали, слушал женщину часами. Одна служанка даже утверждала, что видела, как ее госпожа гладила хищника по голове. Желающих верить подобным небылицам находилось немного, хотя отрицать факт дружбы матери молодого барона с орлом никто не мог.
После смерти Генриха замок достался его сыну Готфриду, а дочь вышла замуж за небогатого рыцаря по имени Гилберт и родила ему шестерых сыновей, младшего из которых назвала в честь отца Генрихом. Он получил кличку Угрюмый и позднее, уже будучи отцом двоих сыновей, стал сподвижником героя третьего крестового похода, короля Ричарда Львиное Сердце, который и прозвал товарища своего Совой.
Ричард так горевал, когда его друг пал в битве, что отдал приказ казнить всех заложников из числа богатых горожан захваченной Акры вместе с женами и детьми. Понадобилось три дня, чтобы перебить несколько тысяч человек, которых разгневанный король-крестоносец вёлел приковать к стенам крепости.
Великий король. Лучшего ни один монарх не мог бы сделать для погибшего друга.
А что же Боэмунд?
В 1107 году князь высадился под стенами Дир-рахия, но греки, с которыми ему пришлось сражаться, оказались совсем не теми людьми, с которыми он и его отец имели дело двадцать пять лет тому назад. Подданные Алексея верили императору, и он не обманул их надежд. После года столь же упорной, сколь и безрезультатной борьбы Боэмунду пришлось сложить оружие.
Он уехал в Италию и уже не вернулся, чтобы править в завоеванном им городе: величайший из крестоносцев, дожив почти до шестидесяти лет, скончался в 1111 году в Каноссе, так и не собрав войска для нового похода против своего злейшего врага, пережившего его на семь лет.
Граф Тулузы и маркиз Прованса Раймунд де Сен-Жилль скончался еще при жизни своего соперника в 1105 году. Он умер, как и надлежит воину, от ран и ожогов, полученных при осаде Триполи.
Огонь сыграл не менее печальную роль и в жизни посещаемого видениями Петра Бартоломеуса. Последний дорого заплатил за общение с апостолом Андреем. После смерти епископа Адемара провансалец осмелился утверждать, что общался с душой покойного легата, который якобы за свое неверие в подлинность копья попал после смерти в чистилище. Подобное заявление разозлило всех вождей крестоносцев, исключая, разумеется, графа Раймунда. Не прошло и года со дня чудесной находки, как Бартоломеуса подверли испытанию огнем, вследствие чего он и скончался.
Антиохия как государство крестоносцев просуществовала до 1268 года, прежде чем пасть под ударами мамлюков Бейбарса. Последний властитель ее Боэмунд VII скончался в 1287 году в Триполи, за два года до того, как войска египтян осадили стены этого города. С разрушением Акры в 1291 году владычеству Запада на восточном побережье Средиземноморья был положен конец.
Так завершилась норманнская экспансия, начавшаяся за пятьсот лет до исчезновения Утремера[13].
Неутомимые норманны исчезли, кажется, навсегда, оставшись в невозвратном прошлом, но отзвуки биения их не знавших страха сердец нет-нет да попадают в резонанс с унылыми колебаниями рациональных душ их потомков, будоража умы, внося сумятицу в повседневную рутину жизни тихо стареющего, окруженного чадами и домочадцами обывателя.
Я, как умел, сложил эту сагу о славных предках последних викингов, что бродят, рассеившись по земле.
Нас мало, но мы еще есть!
Джеффри Монтевил.
Август 1879 г.
Поместье Монтебланко,
