Джеффри Арчер - Ни пенсом больше, ни пенсом меньше
Вернувшись около полуночи в отель, Харви принял душ и лёг в постель — на огромную двуспальную кровать с великолепными свежими льняными простынями. В «Клэриджис» для него не найдётся женщины, а если найдётся, то его теперешнее пребывание здесь станет последним разом, когда он смог поселиться в королевских апартаментах в период Уимблдона или Аскота. После пяти суток, проведённых на лайнере, спальня немного покачивалась, и она не успокоится ещё пару ночей. Но это обстоятельство не мешало ему спать, совершенно ни о чём не беспокоясь.
10
Проснувшись в половине восьмого — он никак не мог избавиться от этой привычки, — Харви позволил себе маленькую роскошь на отдыхе — заказал завтрак в постель. Через десять минут в номер вошёл официант с тележкой, на которой стояли: половинка грейпфрута, яичница с беконом, тост, дымящийся чёрный кофе, вчерашний номер журнала «Уолл-стрит джорнэл» и свежие номера «Таймс», «Файненшл таймс» и «Интернешнл геральд трибюн».
Харви не мог представить себе, как бы он жил во время европейских поездок без «Интернешнл геральд трибюн», известной среди профессионалов как «Триб». Эта единственная в своём роде газета издавалась в Париже и являлась совместной собственностью «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». И хотя единственный ежедневный тираж её составляет всего сто двадцать тысяч экземпляров, газету не печатали, пока не закрывалась Нью-Йоркская товарная биржа. Таким образом, американцам в Европе ничто не мешало спать спокойно. Когда в 1966 году «Нью-Йорк геральд трибюн» закрылась, Харви был среди тех, кто посоветовал Джону X. Уитни продолжить выпускать «Интернешнл геральд Трибюн» в Европе. И опять он не ошибся. «Интернешнл геральд трибюн» поглотила свою соперницу «Нью-Йорк таймс», которая никогда не пользовалась настоящей популярностью в Европе. С этого времени газета приобретала все большую и большую известность.
Харви привычно пробежался по списку котировок товарной биржи в «Уолл-стрит джорнэл» и «Файненшл таймс». Сейчас его банк держал очень незначительное число акций. Как и Джим Слейтер в Англии, Меткаф подозревал, что индекс Доу-Джонса будет понижаться, и поэтому оставил у себя только активы, в ликвидности которых был почти абсолютно уверен, такие как южноафриканские золотые акции и некоторые другие тщательно отобранные ценные бумаги, относительно которых он получал сведения по собственным каналам. Из денежных операций на таком неустойчивом рынке он занимался только «короткими» продажами доллара и покупкой золота: доллар он поймал на пути вниз, а золото — на пути вверх. В Вашингтоне уже ходили слухи, что президент Соединённых Штатов рекомендовал министру финансов Джорджу Шульцу с конца этого года или с начала следующего разрешить гражданам США покупку золота на открытом рынке. В течение последних пятнадцати лет Харви и так покупал золото: единственное, что президент сделал для него, так это избавил от нарушения закона. Харви придерживался мнения, что, когда американцам разрешат свободно покупать золото, цена на этот драгоценный металл станет снижаться, настоящие деньги можно будет сделать, только пока спекулянты ожидают повышения. Харви собирался избавиться от золота задолго до его появления на американском рынке. Как только президент снимет запрет, заниматься золотом станет невыгодно.
Харви изучил рынок металла в Чикаго. В прошлом году на меди он сорвал неплохой куш благодаря конфиденциальной информации, которую он получил от одного африканского посла. Кстати, посол разболтал эту информацию многим людям. Харви нисколько не удивился, когда прочитал, что посла отозвали на родину и расстреляли.
Харви не удержался и проверил курс акций компании «Проспекта ойл»: они застряли на самой низкой отметке — одной восьмой доллара. О торговле этими акциями не могло быть и речи хотя бы просто потому, что все только продавали их, но никто не покупал. Акции компании «Проспекта ойл» буквально ничего не стоили. Харви язвительно ухмыльнулся и принялся читать спортивную страницу «Таймс».
В статье о предстоящем Уимблдонском турнире в качестве фаворита Рекс Беллами называл Джона Ньюкомба, а о восходящей звезде Джимми Коинорсе, только что выигравшем Кубок Италии на открытых кортах, утверждал, что тот является лучшим запасным команды. Британская пресса хотела, чтобы победил тридцатидевятилетний Кен Роузволл. Харви хорошо помнил драматический финал в пятьдесят восемь сетов, разыгранный между Роузволлом и Дробны в 1954 году. Как и большинство зрителей, он болел за тридцатитрехлетнего Дробны, который после трех часов упорной борьбы в конце концов выиграл матч со счётом 13-11, 4-6, 9-7. Харви хотелось, чтобы на этот раз история повторилась и Кен Роузволл выиграл, хотя он чувствовал, что за те десять лет, когда профессионалам запретили выступать на Уимблдонском турнире, звезда популярного австралийца закатилась. Но в любом случае эти две недели — приятный отдых, и победа может достаться если не Кену Роузволлу, то кому-нибудь из американцев.
За завтраком у Харви осталось время быстро просмотреть обзор художественных выставок, что он и сделал, разбросав газеты по всему полу. Изысканная мебель периода регентства, безупречное обслуживание и королевские апартаменты не исправили привычек Харви. Он прошёл в ванную, где побрился и принял душ. Арлин говорила ему, что большинство людей поступают наоборот — сначала принимают душ, а потом завтракают. На что он ответил, что большинство людей и дела делают не так, как он, — и посмотрите, что у них получается.
По заведённому обычаю, в первое утро Уимблдона Харви отправлялся на Летнюю выставку Королевской академии на Пикадилли, затем посещал наиболее известные галереи Вест-Энда: «Агнюс», «Туутс», «Мальборо», «Вильденштейн» — все они располагались неподалёку от «Клэриджис». Это утро не явилось исключением. Харви был человеком привычек, о чём Команда быстро догадалась.
Одевшись, Харви отчитал прислугу за то, что в баре недостаточно виски, и, спустившись, вышел через вращающуюся дверь на Дэвис-стрит. Он не заметил молодого человека с «уоки-токи» на другой стороне улицы.
— Он вышел из отеля на Дэвис-стрит, — тихо произнёс Стивен в маленький передатчик, — и направляется в твою сторону, Джеймс.
— Перехвачу его, как только появится на Беркли-сквер. Робин, ты меня слышишь?
— Да.
— Свяжусь с тобой, как только увижу его. Оставайся у Королевской академии.
— Понял, — ответил Робин.
Харви обогнул Беркли-сквер и вышел на Пикадилли через Палладианские арки Берлингтон-хаус. С большим неудовольствием он встал в конец весьма разношёрстной очереди, которая черепашьим шагом двигалась мимо Астрономического общества и Общества антикваров. Меткаф не заметил и ещё одного молодого человека, стоявшего у входа в Химическое общество и погруженного в чтение журнала «Химия в Британии». Наконец Харви поднялся по красной дорожке в залы Королевской академии. Купив за пять фунтов сезонный билет — возможно, он захочет прийти сюда ещё три-четыре раза, — Харви провёл остаток утра, разглядывая 1182 картины, ни одна из которых, в соответствии со строгими правилами академии, ещё ни разу не выставлялась нигде в мире. Несмотря на эти правила, комиссии, формирующей выставочный фонд, было из чего выбирать: в её распоряжении имелось более пяти тысяч картин.
Месяцем раньше, в первый день открытия выставки, Харви купил через агента акварель Альфреда Дэниелса «Палата общин» за 350 фунтов и две картины маслом Бернарда Данстэна, изображавших сценки из жизни английской провинции, по 125 фунтов каждая. Харви считал приобретение на Летней выставке выгодным: даже если ему не захочется оставлять себе все картины, они станут великолепными подарками по возвращении в Штаты. Дэниелс напомнил ему Доури, чью картину он купил в академии двадцать лет назад всего за восемьдесят фунтов: как выяснилось впоследствии, он очень проницательно разместил капитал, вложив деньги в это полотно.
Харви специально проверил, есть ли на выставке картины Бернарда Данстэна. Как и предполагалось, их уже раскупили. Данстэн был одним из тех художников, чьи картины всегда распродавались в первые минуты вернисажа. И хотя в день открытия выставки Харви не было в Лондоне, ему не составило труда купить то, что он хотел. Он ставил своего человека в самом начале очереди, и тот, получив каталог, отмечал тех художников, картины которых, по его мнению, Харви мог бы сразу продать в случае ошибки или оставить себе, если они понравятся. Ровно в 10.00, когда открывалась выставка, агент направлялся прямо к столу продаж и приобретал пять или шесть картин из отмеченных в каталоге, ещё до того, как он сам или кто другой, кроме академиков, увидел их. Харви тщательно изучал сделанные агентом приобретения. На этот раз он с удовольствием оставил все картины у себя. Если же в партии находилась хоть одна картина, не подходившая для его коллекции, Харви возвращал её для перепродажи, обещая выкупить её, если не найдётся другой покупатель. За двадцать лет он приобрёл таким способом более сотни картин, вернув всего с десяток, причём они все ушли другим лицам. Харви выработал системы на все случаи жизни.
