Джеффри Арчер - Ни пенсом больше, ни пенсом меньше
Убирая посуду со стола, Энн, казалось, избегала его взгляда. Затем они сели у камина — с бокалами бренди и Линой Хори, которая пела «Я прекрасно обхожусь без тебя». Обхватив колени руками, Энн сидела на полу у ног Джеймса и глядела в огонь. Он нерешительно протянул руку и погладил её волосы. На секунду Энн замерла, а затем, запрокинув голову, обняла его за шею и притянула к себе. Он отозвался, наклонившись вперёд и касаясь её щеки и носа губами, обхватил её лицо ладонями, нежно поглаживая пальцами её уши и шею. От её кожи струился тончайший аромат жасмина, а приоткрытые, блестящие в отблесках огня губы улыбались ему. Он поцеловал её, и его руки соскользнули на её тело, мягкое и лёгкое под его ладонями. Джеймс нежно провёл пальцами по её груди и сел рядом на пол, прижимаясь к ней всем телом. Его руки бесшумно скользнули к ней за спину, расстёгивая молнию платья, которое тут же упало на ковёр. Не сводя с неё взгляда, Джеймс поднялся и быстро разделся. Взглянув на его обнажённое тело, Энн застенчиво улыбнулась.
— Милый Джеймс… — тихонько проговорила она.
Потом они лежали, не как любовники, но как влюблённые. Энн положила голову на плечо Джеймсу и рисовала, едва касаясь кончиком пальца, на его волосатой груди.
— В чём дело, Джеймс? Я знаю, что очень застенчива, но это…
— Ты просто прекрасна. Ты сама не знаешь, как ты великолепна. Проблема не в этом… Энн, я должен тебе кое-что рассказать, поэтому просто лежи и слушай.
— Ты женат.
— Нет, хуже. — Помолчав, Джеймс закурил и глубоко затянулся. В жизни бывает так, что расскажешь все без утайки, и станет легче. — Энн, дорогая, я, как полный идиот, вложил огромные деньги в афёру, и шайка жуликов украла их. Моя семья ещё ничего не знает об этом, и они страшно расстроятся, когда узнают. К счастью или несчастью, нашлись ещё трое парней, попавших в ту же переделку, что и я, и вот теперь мы пытаемся вернуть свои деньги. Они хорошие ребята, и у них полно блестящих идей, а мне ничего в голову не приходит, как выполнить мою часть договора. Иногда мне кажется, что я так напряжённо думаю, что сойду с ума, и к тому же жаль терять сто пятьдесят тысяч фунтов. Ты — единственное, что в последний месяц сохраняет мне разум.
— Джеймс, начни сначала и помедленнее, — попросила Энн.
Джеймс рассказал всю историю с «Проспекта ойл», начиная со своей встречи с Дэвидом Кеслером в клубе «Аннабель» до приглашения на обед к Стивену Брэдли, при этом объяснив, почему он, как маньяк, разъезжает по городу в часы пик на фургончике. Джеймс утаил одну-единственную подробность — фамилию их потенциальной жертвы, рассудив, что таким образом не до конца нарушит клятву.
Энн глубоко вздохнула:
— Даже не знаю, что и сказать. Просто невероятно. Настолько невероятно, что я верю каждому твоему слову.
— Знаешь, я вот рассказал тебе и мне стало легче, но я с ужасом думаю, что будет, если мои компаньоны узнают, что я нарушил нашу клятву.
— Джеймс, ты же понимаешь, что я никому не скажу ни слова. Поверь, мне искренне жаль, что ты вляпался в такую неприятную историю. Можно я тоже подумаю над твоим планом? Может, мне придёт в голову что-нибудь подходящее? И почему мы не можем работать вместе, не рассказывая об этом остальным?
Джеймс и вправду почувствовал себя гораздо лучше.
Энн тихонько погладила его по ноге. Через двадцать минут они погрузились в блаженный сон, придумывая планы, как одолеть Харви Меткафа.
9
А в Линкольне, штат Массачусетс, Харви Меткаф готовился к своей ежегодной поездке в Англию. Он собирался вкушать радости жизни в полной мере, не жалея денег. В его планах значились перевод дополнительных средств с «номерных» счётов в Цюрихе на счёт в «Барклейс-бэнк» и покупка ещё одного жеребца из конюшни в Ирландии для своей племенной фермы в Кентукки. Арлин решила на этот раз не сопровождать его в поездке: она не жаловала Аскот, а ещё меньше — Монте-Карло. Таким образом, как бы то ни было, у неё появилась возможность некоторое время побыть в Вермонте с больной матерью, которая до сих пор не испытывала симпатий к процветающему зятю.
Харви справился у своей секретарши, в какой стадии находится подготовка поездки. Правда, необходимости в этом не было, но так уж он привык. Мисс Фиш работала с ним уже двадцать пять лет, с тех самых дней, как он приобрёл «Линкольн траст». Большинство респектабельных служащих уволились сразу или вскоре после появления Харви, но мисс Фиш осталась, лелея в своей непривлекательной груди робкую неувядающую надежду, что когда-нибудь она выйдет замуж за Харви. Ко времени появления на сцене Арлин она стала опытной и полностью преданной ему сообщницей, без которой Харви едва ли действовал бы успешно. Он оплатил её верность соответствующим образом, и она, безропотно проглотив досаду, что место миссис Меткаф заняла другая, осталась.
Мисс Фиш уже заказала билет на самолёт до Нью-Йорка и люкс в отеле «Трафальгар» на лайнере «Куин Элизабет-2». От телефона и телекса Харви был отключён только во время путешествия через Атлантику. Штат банка получил инструкции, что связываться с лайнером можно только в крайнем, экстренном случае. По прибытии в Саутгемптон его будет ожидать обычный «роллс-ройс» до Лондона и личный люкс в «Клэриджис», который он считал одним из последних настоящих английских отелей, наряду с «Коннот» и «Браунс», где деньги позволяли ему вращаться среди тех, кого называли аристократией.
В Нью-Йорк Харви прилетел в весьма приподнятом настроении: в самолёте он позволил себе пару коктейлей «Манхэттен». На лайнере его приняли, по обыкновению, безукоризненно. Капитан Питер Джексон всегда приглашал пассажиров каюты люкс «Трафальгара» или «Куин Энн» в первый день плавания к себе на обед.
Если учесть, что проживание в люксе стоило 1250 долларов в сутки, то едва ли можно было посчитать подобный жест со стороны компании «Кунард лайн» экстравагантным. С точки зрения Харви, в такие дни он вёл себя идеально, но даже его идеальное поведение поражало большинство наблюдателей своим хамством.
Одному из стюардов-итальянцев поручалось организовать для Харви небольшое развлечение, предпочтительно в виде высокой блондинки с большим бюстом. Такса равнялась двумстам долларам, хотя можно было без всяких возражений со стороны Харви поднять планку и до двухсот пятидесяти. При росте сто семьдесят сантиметров и весе сто три килограмма у него было мало шансов самостоятельно подцепить на дискотеке молодую девушку. А если учесть, сколько ему пришлось бы выбросить за обед и спиртное, то в итоге примерно такая сумма и получалась. У мужчин а-ля Харви нет времени на проигрыш или долгое ухаживание, кроме того, они считают, что все в мире имеет свою цену. Так как рейс длился всего пять суток, то стюард был в состоянии занять Харви до отказа, хотя и предполагал, что отправиться в трехнедельный средиземноморский круиз было бы для его клиента непосильно.
Днём Харви обычно читал рекомендованные ему литературные новинки, а также немного плавал в бассейне по утрам и занимался изнурительными физическими упражнениями в спортивном зале после обеда. За дни пребывания на теплоходе он сбрасывал пять килограммов, что было приятно, однако пребывание в «Клэриджис» обычно возвращало эти килограммы ещё до его отъезда в Штаты. К счастью, костюмы ему шил Бернард Уэзерилл с Дувр-стрит, Мейфэр, и шил их так, благодаря таланту и безупречному вкусу, что Харви выглядел хорошо сложенным, а не откровенно толстым. И это было самое меньшее, что можно было ожидать, отдавая за костюм триста фунтов.
Когда пятые сутки подходили к концу, Харви снова был более чем готов к пребыванию на суше. Женщины, физические упражнения и свежий морской воздух полностью оживили его и помогли сбросить вес. Правда, по его мнению, в весе он потерял, по большей части, в последнюю ночь, которую провёл с индианкой, — «Кама Сутра» выглядела просто справочником бойскаута.
Одним из удобств настоящего богатства является то, что выполнение чёрной работы всегда можно поручить другому. Харви уже не помнил, когда в последний раз упаковывал или распаковывал чемодан. Когда теплоход пришвартовался у океанского терминала в Саутгемптоне, Харви совсем не удивился, что все уже уложено и готово для таможенного досмотра, — стодолларовая купюра старшему стюарду, казалось, притянула людей в белых форменных куртках из всех уголков лайнера.
Харви нравилось, как проходило прибытие в Саутгемптон. Он любил англичан как нацию, хотя и опасался, что никогда не сумеет понять их: создавалось впечатление, что они всегда готовы позволить всему остальному миру наступать им на любимые мозоли. После Второй мировой войны они потеряли свои колониальные владения, ни один американский бизнесмен не посчитал бы это достойным выходом из сложившейся ситуации. В конце концов, Харви отказался от попыток вникнуть в английский метод вести дела, когда увидел, что творилось во время резкого падения фунта стерлингов в 1967 году. Этой конфиденциальной информацией мог воспользоваться любой паршивый спекулянт в любой точке мира. Сам Харви ещё во вторник утром узнал, что Гарольд Вильсон готов девальвировать фунт в любой момент после семнадцати часов по Гринвичу в пятницу, когда Банк Англии закроется на выходные. В четверг об этом знали даже младшие клерки «Линкольн траст». И неудивительно, что за несколько последующих дней «Старая дама с Треднидл-стрит»[25] была изнасилована и ограблена приблизительно на полтора миллиарда фунтов. Харви частенько думал, что, если бы англичане оживили руководящие структуры своих финансовых организаций и внесли поправки в налогообложение, они стали бы богатейшей страной. Но вместо этого они превращались в нацию, которую, по утверждению журнала «Экономист», арабы могли бы купить за доходы от трехмесячной добычи нефти. Флиртуя с социализмом и сохраняя манию величия, британцы, похоже, обрекли себя на превращение во второстепенное государство. Но тем не менее они по-прежнему нравились Харви.
