Максим Шаттам - Теория Гайи
Бен выпрямился, диск исчез у него под рубашкой.
— Это должно быть где-то на виду, — настаивал Жерлан. — Продолжайте осматривать кабинеты. Я бы помог вам, но у меня и тут дел по горло. Надеюсь, мне удастся вскрыть их компьютеры.
В этот момент Грэм встал и подошел к ним. В полумраке его рыжая борода казалась черной.
— Могу я тоже задать вопрос? — спросил он негромко, но, как всегда, самоуверенно. — Что будет, если через два, три или четыре дня вы по-прежнему ничего не найдете?
— Найдем, — возразил Жерлан. — Мы уже нашли записи, касающиеся «GERIC», и это доставит вам массу неприятностей. Вы можете молчать и дальше, но нам прекрасно известно, что вам нечего делать здесь, на объекте, который финансирует Еврокомиссия. Не морочьте нам голову сказками о медицинских патентах. Комиссию представляю здесь я, а вы не имеете к ней никакого отношения.
— Если все так просто, почему бы вам не разоблачить нас? Не сдать властям? — сказал Грэм тоном человека, у которого на руках козыри.
— Всему свое время! Я прощупываю почву, пока не прибудут основные силы. Мне поручено выяснить, чем вы занимаетесь, именно это я и делаю.
Грэм засмеялся и обвел взглядом зал:
— Желаю успехов! Господин Жерлан, послушайте доброго совета: прекратите расследование. Вы понятия не имеете, во что лезете.
Грэм впервые казался искренним. Петеру показалось, что в его глазах мелькнул страх.
— Собирайте вещи и спускайтесь по подвесной дороге, пока не началась буря. Возвращайтесь домой, а тем, кто послал вас сюда, скажите, что ничего здесь не нашли. Мы успеем все уничтожить до того, как сюда пришлют тяжелую артиллерию.
Жерлан рассмеялся:
— Ну да, конечно! Хотите вместе с «GERIC» выйти сухими из воды! Может, вам еще премию выписать?
Грэм продолжал:
— То, что мы собираемся уничтожить, должно быть уничтожено ради блага всего человечества.
— Вот наконец нечто похожее на признание! Вы решили заговорить? Давно пора!
Грэм покачал головой и вернулся на свое прежнее место.
— Так я и знал… — усмехнулся Жерлан.
Петер пообещал Жерлану немедленно продолжить поиски новых материалов, и они с Беном ушли.
По дороге Бен заметил:
— Грэм был чертовски убедителен, когда советовал убраться отсюда. Мне даже как-то не по себе. А ты что скажешь?
— Мне тоже не понравился его тон. Он, похоже, напуган.
— Как ты думаешь, чем они тут занимаются?..
— Понятия не имею, но надеюсь, что диск, который лежит у тебя в кармане, поможет нам что-нибудь узнать.
Они сели в центральной комнате, той, где Петер вел основные поиски, вставили диск в компьютер. На экране появилось окно для ввода пароля. Петер набрал 47-3/45-2, и документ открылся.
Досье 27.
Пациент: Микаэль Хайнс.
ЗК: SS2/blc7
Категория: люпус
154 дня.
Пациент покончил с собой (перегрыз себе вены).
Примечание: на этом пациенте были проведены первые опыты с неврологическими ингибиторами агрессии.
Памятка о пациенте: мы констатировали, что активность лобных долей коры головного мозга ограниченна, как у большинства индивидуумов типа буйный-импульсивный. Напротив, у С. Колмаса (пациент-зеркало) лобные доли коры функционировали совершенно нормально, что типично для хладнокровных индивидуумов, тщательно планирующих свои действия. Зато зона мозжечковой миндалины у Хайнса реагирует на возбудители немного лучше, чем у Колмаса, но ее активность у обоих пациентов гораздо ниже нормы. Эта зона — центр страха, и она же отвечает за способность распознавать чужой страх. Очевидно, что дисфункция этой миндалины ведет к отсутствию способности сопереживать, а иногда и испытывать страх. Анализ снимков показал, что никаких следов нарушения в данной зоне у этих пациентов обнаружено не было.
Получить сведения о наследственности Колмаса оказалось невозможно. Зато что касается Хайнса — сославшись на медицинскую ошибку, мы смогли обследовать его отца и мать, а также их родителей. Никаких существенных отличий в развитии мозга родителей Хайнса и их родителей не отмечено. Единственное, на что следует обратить внимание, — мозжечковая миндалина у отца оказалась меньше, чем у деда. А мозжечковая миндалина Микаэля Хайнса еще меньше, чем у его отца. Однако в тех редких случаях, когда была возможность провести сравнительное исследование других пациентов, прогрессирующая атрофия мозжечковой миндалины не была подтверждена. Развитие и функционирование этой миндалины еще не изучены. Возможно, что изменения выражаются не в виде атрофии, а в виде внутренней дисфункции.
Реакции Хайнса на бензодиазепин[34] и алкоголь были мгновенными и показательными, эти вещества немедленно активизировали трансмиссию гамма-аминомасляной эргиновой кислоты для стимуляции нарастающей и перманентной агрессии.
Однако кратковременное исследование не смогло выявить связь между постоянным притоком витаминов, минералов и жирных кислот омега-3 и снижением мотивации к насилию. Итак, то, что употребление ингибиторов активности моноаминов, направленное на увеличение их концентрации, влияет на уровень агрессии испытуемого, не подтверждено.
Направляем образец мозга для препарирования и обследования на месте мозжечковой миндалины и коры лобных долей, и архивирования для основного фонда.
— Что-то мне не по себе, — сказал Бен. — Ты думаешь о том же, что и я?
Петер поскреб подбородок, заросший щетиной:
— Посылка была адресована Грэму, да? Наконец мы вплотную подошли к чему-то важному.
— Почему ты так думаешь?
— Я нигде не видел хирургических инструментов, склянок с формалином, операционных столов — того, что требуется для препарирования мозга.
— Может быть, оборудование еще не доставили.
— Не похоже. Нет, это где-то здесь, просто мы плохо смотрели.
— Петер, такое оборудование занимает много места. Мы бы его обязательно заметили.
Петер воскликнул:
— Точно! Все это здесь, но мы ничего не нашли! Идем!..
Петер потащил Бена за собой в столовую. Никого там не найдя, он промчался по коридорам обсерватории, поднялся наверх, в купола, и наконец обнаружил Жака Фрежана за коронографом.
— Жак, сожалею, что помешал, но мне необходимо кое-что выяснить, — сказал Петер.
Жак рассеянно посмотрел на него:
— Вы совсем мне не мешаете, я перечитывал записи о моих дневных наблюдениях. Чем могу помочь?
— Кто из вашей группы лучше всего знает обсерваторию, включая ту часть, куда у вас теперь нет доступа?
Жак вздохнул.
— Я, — сказал он. — Я здесь за старшего.
— Вы можете пойти с нами? Мне нужна ваша помощь.
Фрежан закрыл тетрадь, надел бейсболку и пошел за Беном и Петером в коридор, куда после приезда Грэма ему было запрещено входить. Петер закрыл дверь в коридор изнутри и указал на ряд кабинетов:
— Вы можете сказать, остались ли размеры комнат прежними?
Фрежан вытаращил глаза:
— Для этого вам нужен архитектор!
Тем не менее он стал осматривать кабинеты. Обойдя половину из них, он остановился:
— Ну, не знаю… Мне кажется, тут все как раньше, но что-то все-таки изменилось.
Бен и Петер переглянулись.
— Продолжайте, Жак. Здесь есть и другие помещения.
Фрежану не пришлось далеко идти. Он указал на металлический шкаф с инструментами, который перегораживал коридор:
— Кажется… Да, точно! Его там не было! Тут была лестница в подвал, в запасник музея.
Петер и Бен бросились к шкафу и стали его осматривать. Пол под ним был исцарапан во многих местах. Петер хотел сдвинуть шкаф, но он оказался слишком тяжелым.
— Подожди, — остановил его Бен, ощупывая низ шкафа изнутри.
Петер понял, что шкаф приподнят приблизительно на один сантиметр. Бен нащупал утолщение и потянул вверх. Что-то щелкнуло.
— Похоже, я разблокировал колесики, — воскликнул Бен.
Шкаф сдвинули, под ним в полу открылся прямоугольный люк. Бен нашарил выключатель, и две лампочки осветили лестницу, ведущую вниз. Изменившимся от волнения голосом он проговорил:
— Грэм сказал, что собирается что-то уничтожить ради блага всего человечества. Не знаю, что он имел в виду, но оно там, внизу.
23
Эмма открыла глаза. Она несколько часов проспала среди мешков с зерном, и сырость раннего утра пробирала до костей. Тим лежал, свернувшись как ребенок, но проснулся, как только она зашевелилась.
— Солнце встает, — прошептала Эмма.
— Вы что-то услышали или заметили? — спросил он охрипшим от сна голосом.
— Нет.
Эмма высунула голову из убежища и огляделась. Небо было серым, облака затянули горизонт, папоротники шелестели на ветру. Костер, в котором горели трупы собак и кур, потух, тишину нарушали только крики птиц и шум прибоя.
