Страшная тайна - Алекс Марвуд
Они живут в Сассексе, на краю Даунс, рядом с одной из тех деревень, которые остались милыми только благодаря тому, что полностью принадлежат аристократам. Проезжая мимо, я восхищаюсь красотой местности: палисадники аккуратные даже зимой, ни одного мусорного бака или автофургона. Магазин с маленьким окном со створчатым переплетом напоминает картину Томаса Кинкейда, висящую среди трейлеров в Кентукки. В нем продаются песто и «локальные товары». Легко представить, какие тут жители.
Я покупаю тарталетку с козьим сыром и помидорами и съедаю, сидя на ступеньках военного мемориала; обычно я не завтракаю, а сейчас умираю от голода и не представляю, что ждет меня в оставшуюся часть дня. Тарталетка с козьим сыром и помидорами. Куда делись корнуэльские пироги? По крайней мере, они не пошли у всех на поводу и не переименовались во французские тарталетки.
Сидя на ступеньках, я снова достаю распечатку письма, разглаживаю на колене и читаю, пока ем. Тупо размышляю, является ли вежливая женщина, проводившая меня в смотровую морга, тем же человеком, который распилил грудную клетку моего отца и вскрыл верхнюю часть его черепа. Возможно. Вряд ли у них есть бюджет на патологоанатома специально для посетителей. Мария не называет имен, говорит только, что «они» убеждены, что причиной смерти стал сердечный приступ и что приступ был настолько сильным, что, даже если бы успели вызвать скорую, это ничего бы не изменило. И что этого достаточно, чтобы вернуть тело семье для похорон.
Дознание будет позже. Для этого им не нужно тело. Но наручники, и стимуляторы на прикроватной тумбочке, и следы кокаина в крови… Довольно очевидно, что именно произошло. Интересно, что чувствовала отпрянувшая от него женщина – я, по крайней мере, уверена, что это была женщина, – пока он извивался на хлопковых простынях, думала ли она о том, чтобы расстегнуть наручники, прежде чем сбежать. Какой же это последний путь. Какая ужасная, сиротливая смерть.
По главной улице медленно приближается мужчина. По дырам на локтях его клетчатой рубашки и тому, что брюки, похоже, подпоясаны веревкой, я догадываюсь, что это хозяин большого дома в конце дороги. Догадка подтверждается, когда из его рта высыпается мешанина гласных, едва скрепленных согласными.
– Заблудились?
– Нет, – приветливо отвечаю я. – Я ем восхитительную тарталетку с козьим сыром и помидорами.
Он оценивающе смотрит на меня. Надо думать, пышная короткая юбка в огурцы, сапоги со звериным принтом и куртка из овчины – не та одежда, которую часто можно увидеть на главной улице этого городка.
– Главное, что не заблудились. Приехали в гости, да?
– Неподалеку. Я немного рано, поэтому решила передохнуть. У вас тут миленько.
– Спасибо, – говорит он и тростью сбивает кривой кустик крапивы, растущий у указателя. – А к кому вы приехали?
– А на это нужно разрешение?
– Просто спрашиваю.
– К моей бывшей мачехе и сводной сестре, – говорю я.
– Фамилия?
Я поднимаю брови.
– Не нужно так реагировать, – отзывается он. – Мне просто любопытно.
– Джексоны. Место под названием Даунсайд.
– Так и думал, – говорит он. – Нам не нравится, когда тут ошиваются журналисты, знаете ли. Почему вы просто не можете оставить несчастных людей в покое?
– Эм-м-м… Потому что они попросили меня приехать?
– Не видел вас тут раньше.
– Да, потому что я тут впервые, – отвечаю я.
Он бросает на меня еще один взгляд деревенского жителя, как бы говорящий: «Вы из Того Самого Лондона, но я вас насквозь вижу».
– Что ж, приятного аппетита, – произносит он.
– Спасибо. – И я откусываю еще.
Деревенская дорога ведет до ворот большого дома, затем сворачивает направо в лес и поднимается в гору. Это одна из тех маленьких дорог, за которые приплачивают люди, снимающие коттеджи на выходные. Даже когда с деревьев опадает листва, лес остается темным и обволакивающим. Удивительно встретить такое древнее по ощущениям место. Сассекс, конечно, древний сам по себе, но я думала, что колдовской дух друидов уже давно вытеснен постепенной застройкой пригородов.
Я выезжаю на низкие луга, окаймляющие Даунс, и дорога начинает идти параллельно мысу. По другую сторону холма – море и вид на Францию, но здесь кажется, что мы находимся в самом сердце страны. Справа видна ферма – должно быть, та самая ферма Колбек, о которой писали в Mail. Не опрятная и шикарная, с глянцевым лаком на каждой оконной раме, как в тех домах, что скупают бегущие из города лондонцы, а самая настоящая ферма: над дымовыми трубами возвышаются гигантские соломенные рулоны, завернутые в черный пластик, по обочине разбросаны детали старых автомобилей, и впечатляюще воняет коровьим дерьмом. Через триста ярдов дорога упирается в ворота. За ними грунтовая дорога, уходящая в лес. «ДАУНСАЙД. ЧАСТНАЯ ДОРОГА», – гласит надпись на ограждении.
Я останавливаюсь и думаю. Выхожу из машины и прислоняюсь к воротам. Решаю выкурить сигарету, чтобы успокоить нервы. Я не называла Клэр точное время прибытия, а впереди еще целый день, так что если и прокрастинировать, то сейчас самый подходящий момент.
Справа от меня стоит почтовый ящик – в буквальном смысле ящик, достаточно большой, чтобы вместить одну-две коробки вина. Крышка открыта, но внутри ничего нет. Я прислоняюсь к столбу и сворачиваю папиросу. Прикуриваю и смотрю на небо.
Я до сих пор не уверена, что это хорошая идея. Мать сказала, что идея хорошая, Индия сказала, что идея хорошая, Мария сказала, что я таким образом заслужу «свое место на небесах», но им легко говорить. В конце концов, им-то не нужно этого делать. Я боюсь того, что предстоит мне в следующие пять дней, но больше всего боюсь сегодняшнего вечера. Клэр говорит, что мы должны узнать друг друга получше, прежде чем отправимся в совместное путешествие, и это логично, но, господи, это значит провести первую за двенадцать лет ночь с Клэр.
На стволах буков среди мха тоннами растут грибы. Думаю, что это могут быть трутовики, но свою жизнь я бы на это не поставила. В холодном влажном воздухе сигарета имеет прекрасный вкус – как и все сигареты, которые куришь с осознанием, что следующая будет еще очень нескоро. Если я хоть немного знаю Клэр, на ее территории курить будет нельзя. Дома папа специально прикуривал сигары в нескольких футах от окон, просто чтобы досадить ей. Как следствие, мне всегда нравился запах сигар; для меня они пахнут борьбой за личную свободу.
– А, вот ты где, – раздается голос, и я оборачиваюсь.
В двадцати футах от
