Ник Гоуинг - Петля
— А твой отец? — спросил Поляков.
— Я же сказала: он оказался полным мерзавцем. Раньше я любила его. Привыкла глубоко уважать. Он был для меня идеалом. Я и мысли не допускала, что он может совершить подлость. Он воспитал меня в духе преданности КГБ. Он всегда говорил, что сделает все, чтобы мое будущее было связано с Центром. Он думал, что в Бонне он находится в безопасности, что может пересидеть бурю под крышей посольства. Однако пришел приказ из МИДа об его отзыве, и он лишился дипломатической неприкосновенности. Он уже знал, что немецкая служба безопасности расшифровала его тайную деятельность. Понимал, что немцы арестуют его. Ему необходимо было хотя бы прикрыть своих партийных боссов и сообщников, и тогда он решил пожертвовать собственной дочерью.
Она замолчала, испытывая горечь от того, что произошло и о чем она заставила себя рассказать.
— Александр Александрович решил вернуться в Москву и под защитой КГБ выждать время. Он будет среди своих политических единомышленников, друзья уберегут его. Но, вернувшись, узнал, что одни его товарищи в тюрьме за участие в путче, другие предпочли покончить самоубийством, а большинство было вынуждено уйти в отставку, поскольку не смогли смириться с проводимыми реформами.
Все это было знакомо. Профессионал Поляков не мог не сочувствовать Трофименко, оказавшемуся в затруднительном положении.
— Но потом твой отец упал с балкона…
Наташа не раз перебирала в памяти доказательства и версии. Она беспомощно пожала плечами. Не хотелось верить в то, чего она опасалась.
— Мне нужна твоя помощь, храбрый товарищ Олег Иванович. Я хочу, чтобы ты помог мне узнать, как умер мой отец. Мне кажется, ты тоже этого хочешь. Вместе мы обнаружим правду о золоте, долларах, узнаем, на кого в Москве работал мой отец и кто его убил. У меня есть свои подозрения, но мне нужна объективная истина. Договорились? А теперь…
Она улыбнулась, сбросила покрывало, перекатилась к Полякову и крепко обхватила его одной рукой за шею, а другой пошарила между его ног.
— Хорошо… Твердый. Живой. Теплый. Как у молодого…
Наташа возбужденно поводила губами по его небритому подбородку, затем опустила груди на его соски и начала нежно круговыми движениями ласкаться. Почувствовала, как он весь напрягся. Резким движением села на него, слегка приподнялась, чтобы он мог просунуть пальцы.
— Ну, погладь, погладь там… Повыше… Глубже… Боже, как хорошо!
Она заполучила свою добычу. Вышло все так, как она хотела. Как приказал Марченко.
Глава 15
Марченко смотрел на излучину Москвы-реки, на четкий изгиб закованного льдом и засыпанного чистым снегом русла. Белый снег сверкал разноцветными огнями в вечернем солнце. Сын генерала Юрий и двое внуков забрались по крутому обрыву на высокий берег и с гордостью глядели вниз, на следы своих дневных пробежек. Четыре пары лыжных следов тянулись от основания обрыва к ледовой кромке, затем пересекали реку от берега до берега. Больше никаких следов не было: ни лисицы, ни соболя, ни даже собаки.
Архангельский поселок был настоящим заповедником, излюбленным местом важных персон, подобных Марченко, простых смертных туда не пускали. Деятели коммунистической партии называли их пролетариями, но вовсе не в том лозунговом смысле, что возглашался с трибун. В окружающих деревнях крестьяне продавали на обочинах овощи по дешевке, покупали водку, жили в деревянных избах, где водопровод или другие нормальные удобства были попросту неведомы. А отгороженные дощатым забором двухметровой высоты и окрашенные для камуфляжа зеленой краской под цвет листьев дома представляли иной мир, вовсе не похожий на тот, по другую сторону забора, на мир с жизнью, полной лишений и забот.
Партия не экономила на содержании дач, спрятавшихся за знаками «Въезд запрещен», понаставленными вокруг архангельского леса. Излучину реки превратили в озеро. Истощенные арестанты прорыли канал поперек излучины, так что она оказалась в исключительном пользовании высокопоставленных дачников. Летом они с домочадцами катались на лодках, купались, ловили рыбу под присмотром Жени или Саши, служащих дачного поселка, которые обитали в деревянной хижине на краю озера. Зимой бегали на лыжах, охотились, таскали окуней из проруби на мормышку или блесну. Марченко и члены его семьи имели для прогулок по снегу самое лучшее оснащение: лыжи из Австрии, германские крепления, бесподобную спортивную одежду от французов. Никому из них это не помогало в работе, зато, благодаря своей исключительности, они имели возможность получать многое, не тратя ничего.
Марченко постоянно жил в предвкушении этих золотых деньков конца недели. Он здесь отдыхал от напряженных телефонных переговоров и политических маневров внутри КГБ, связанных с борьбой за власть. Особую радость у него вызывали полуденные часы на свежем воздухе с бутылкой отменного домашнего самогона, с охотничьими копчеными сосисками и свежим хлебом в рюкзаке и с двумя поколениями членов его семьи на буксире. Даже после тридцати двух лет чекистской службы он не мог по окончании дня, проведенного с семьей, избавиться от мысли, что Таня, их дети и внуки всегда оставались на главном месте, если не считать работу в Центре. Было ли это после походов за черникой в летнее время или лыжных пробежек зимой, его всегда охватывало волнение, когда он видел солнце, заходящее за излучиной реки, вершины сосен и — главное, основное — свою семью.
Он повернулся и пошел по узкой дорожке к даче, пристроившейся под могучими стволами, вдвое превышавшими высоту корабельных мачт. Рядом с огородом и детской горкой, которые он миновал, находился летний домик, им за недостатком времени хозяин никогда не пользовался. Там находились и сауна, и погреб, постоянно запертый.
Таня, примерная жена, всегда встречала главу семейства пылающим в камине огнем в зимнее время и холодными напитками летом. Они дополнялись любимым блюдом генерала: банкой охлажденной белужьей икры, доставляемой браконьерствующими рыбаками, а также друзьями с Нижней Волги, куда ездили за самой лучшей осетриной.
Генерал намазывал толстый слой черного подсоленного лакомства на мягкий ломоть хлеба, и у него возникало непреодолимое желание выпить, а затем и повторить. После он приступал к делу. На кухонном окне у Тани хранился под листом оргалита длинный список телефонов, куда он должен был сделать ответные звонки. Были отмечены их срочность, последовательность. Сегодня в реестре значилось и имя Наташи Трофименко.
— Она очень настаивала, — сказала Таня. — И очень волновалась.
Откупоривая банку с маринованными огурцами и выкладывая сосиски, она смотрела на мужа — он был спокоен и вряд ли размышлял о причине Наташиного звонка, казалось Тане.
— Она сказала, это очень срочно, у нее важная информация.
Марченко презрительно фыркнул и вытер салфеткой рот.
— Эта сука всегда говорит, что у нее есть что-то важное для меня, — выкручивался он. — Она думает, будто нет ничего более важного, чем она сама.
Звучало неубедительно. Посторонним наверняка могло показаться не совсем обычным, что майор КГБ не только знает домашний телефон начальствующего генерала, но и пользуется им столь свободно. А если бы кто-нибудь увидел Наташу Трофименко, у него возникло бы еще большее подозрение насчет поведения Марченко.
Он принял душ, чтобы освежиться и протрезветь. При этом думал, как распроститься с семейством Юрия. И только после того, как сын подмел свежевыпавший снег с дорожки и прокрутил мотор своей «Лады», генерал почувствовал, что готов приступить к работе.
Наташа Трофименко опередила его, позвонив полчаса спустя. По настроению своей жены Марченко понял, что произошла довольно серьезная перепалка по телефону — Таня, видимо, решила, что муж уклоняется от настырной майорицы. Хозяин выхватил у жены трубку.
— Слушаю. Марченко. — Голос генерала звучал как камнедробильная машина.
— У меня для вас новость, — выпалила Наташа. — Поляков готов стать на нашу сторону. Он будет есть из ваших рук. Можете использовать его, как вам нужно.
Марченко был восхищен услышанным, но никак не проявил этого.
— Ты уверена?
— Вполне, Виктор Петрович.
— Долго ты его уламывала? — Марченко тщательно выбирал слова, так как опасался, что Зорин установил прослушивание дачного телефона в нарушение приказа прекратить все подобные процедуры, за исключением тех, что производятся в интересах национальной безопасности. Марченко никогда, естественно, не считал себя шпионом. С другой стороны, не считал нужным обходить Зорина. Можно было состряпать любое вранье для самого Центра и толкнуть Зорина на осуществление сомнительной работенки.
— Потребовалось два дня, чтобы сделать то, о чем вы просили, товарищ генерал, — сказала Наташа. — Поляков быстро идет на поправку. Он ходит уже значительно лучше, почти не хромает. Вы знаете, что у Олега Ивановича упорный характер и он остается оптимистом, несмотря на то, что с ним произошло.
