Джеффри Хадсон - Экстренный случай
СРЕДА,
12 октября
1
Раз в месяц Господь Бог сжаливается над колыбелью Свободы и разрешает солнцу посветить над Бостоном. Сегодня был как раз такой день: прохладный, яркий и ясный, с осенней бодрящей свежестью в воздухе. Я проснулся в хорошем настроении, охваченный предчувствием каких-то событий.
Я съел плотный завтрак, включая два яйца, которые смаковал виновато, памятуя о содержащемся в них холестерине. Затем пошел к себе в кабинет наметить порядок дня. Начал я с того, что составил список тех, кого уже успел- повидать, и попробовал прикинуть, не может ли подозрение пасть на кого-нибудь из них. По-настоящему подозрение не падало ни на кого.
Некоторое время я созерцал свой список, потом позвонил в городскую больницу. Элис на месте не оказалось; трубку взяла другая секретарша.
— Вы получили заключение по вскрытию Карен Рендал?
— Номер карточки?
— Не знаю я номера.
— Неплохо бы знать, — ответила она крайне раздраженно.
— Так или иначе, пожалуйста, проверьте.
На столе прямо у нее перед носом стоит ящике карточками, содержащий отчеты всех вскрытий, произведенных за месяц, исполнить мою просьбу пара пустяков. После длительной паузы она сказала:
— Вот, пожалуйста: «Маточное кровотечение в результате перфорации матки, явившейся следствием прерывания трехмесячной беременности. Сопутствующий диагноз: анафилаксия».
— Вот как? — сказал я и нахмурился. — Вы уверены?
— Я просто читаю то, что здесь написано, — ответила она.
Со странным чувством повесил я трубку. Я знал, что могу ошибаться. Допустимо» что микроскопическая экспертиза установила то, что не показала макроскопия. Тем не менее мне это казалось маловероятным.
Я позвонил Мэрфи в лабораторию узнать, не закончил ли он анализ, но он его еще не закончил: анализ будет готов только после полудня.
Затем я открыл телефонную книгу и стал искать адрес Энджелы Хардинг. Она проживала на Честнат-стрит: адрес весьма респектабельный. Я отправился к ней.
Честнат-стрит пересекает Чарлз-стрит у самого подножия Бикон Хилла. Это очень тихий район жилых домов, антикварных магазинов, старомодных ресторанов и небольших бакалейных лавочек. Живут здесь по большей части молодые специалисты: врачи, адвокаты, банковские служащие, которым нужен приличный адрес, но пока что не по карману Ньютон или Уэлзи-стрит. Другая часть ее населения — это специалисты старые — люди лет по пятьдесят, по шестьдесят, чьи дети уже повырастали и обзавелись собственными семьями. Селились здесь, конечно, и студенты, только они обычно набивались из экономии по несколько человек в маленькую квартирку. Пожилые обитатели, казалось, симпатизировали студентам — те вносили в жизнь района молодость и известный колорит, вернее сказать, симпатизировали, пока студенты ходили в приличном виде и вели себя смирно.
Энджела Хардинг жила на втором этаже дома без лифта; я постучал в дверь. Открыла тоненькая темноволосая девушка в мини-юбке и свитере и в громадных круглых очках с синеватым отливом: на щеке у нее был нарисован цветок.
— Энджела Хардинг?
— Нет, — ответила девушка. — Опоздали. Она уже ушла. Но, может, еще вернется.
— Меня зовут доктор Бэрри. Я патологоанатом.
Девушка закусила губу и с растерянным видом посмотрела на меня.
— Вы Баблз?
— Да, — сказала она. — А вы откуда знаете? — И тут же щелкнула пальцами: — Ну, конечно. Вы же были вчера вечером у Суперголовы. — Она отступила от двери. — Проходите!
В квартире почти не было мебели. Узенькая кушетка в гостиной и пара подушек на полу; через открытую дверь виднелась незастеленная кровать.
— Я пытаюсь выяснить все о Карен Рендал, — сказал я.
— Слышала.
— Это здесь вы жили все втроем прошлым летом?
— Да-а.
— Когда вы в последний раз видели Карен?
— Я уже несколько месяцев ее не видела. И Энджела тоже, — сказала она.
— Энджела вам так сказала?
— Да, конечно.
— Когда она вам это сказала?
— Вчера вечером. Мы вчера вечером говорили о Карен. Видите ли, мы как раз узнали о том. что с ней случилось.
— Кто вам сказал?
— Слухи дошли.
Какие слухи?
— Что у нее была неудачная вычистка.
— Вы знаете, кто это сделал?
— Полиция забрала какого-то доктора. Наверно, он и сделал, — сказала Баблз, передернув плечами. — Одного я не понимаю. Карен была не дура. Она знала, что к чему. Она этот опыт уже не раз имела, включая прошлое лето.
— То есть аборт?
— Ну да! Правильно. И после этого она ходила совсем убитая. Потом пару раз накурилась черт знает до какого состояния, и ей немного полегче стало. Был у нее этот пунктик насчет детей. Мы не хотели ничего такого ей давать, хоть на первое время после аборта, но она требовала, а кончилось кошмарно. Просто кошмарно.
— Что же произошло? — спросил я.
— Один раз она вообразила себя ножом. Скребла комнату и истошно вопила при этом, что кругом кровь, что все стены в крови. И еще ей казалось, будто окна — это новорожденные дети и что они на глазах чернеют и умирают. Просто ужас.
— А вы что делали?
— Успокаивали ее. Что нам оставалось? — Она протянула руку к столу и взяла кружку и маленькую проволочную петлю. Тряхнула петлей, и каскад мыльных пузырей поплыл в воздухе, медленно опускаясь вниз. Баблз наблюдала за ними. Один за другим они падали на пол и лопались. — Просто ужас!
— А кто делал ей аборт прошлым летом? — спросил я.
Баблз рассмеялась:
— Не знаю.
— Как это было?
— Ну, нагуляла она ребенка. Приходит раз и объявляет, что собирается от него избавиться. Исчезла на день, а потом является как ни в чем не бывало.
— Просто и без надрыва?
— Угу! — Она выпустила новый каскад пузырей и залюбовалась ими. — Просто и без надрыва. Извините меня. На минутку. — Она пошла в кухню, налила стакан воды и запила таблетку. — Что-то скисать начинаю, — объяснила она. — Ну вы понимаете.
— Что это у вас?
— Бомбочки.
— Амфитамин?
— Метедрин.
— Вы им постоянно пользуетесь?
— Сразу видно — доктор. — Она откинула волосы;— Не можете без вопросов.
— Где вы его достаете? — Я успел заметить облатку. В ней было по меньшей мере миллиграммов пять. На черном рынке метедрин обычно продают в расфасовке по одному миллиграмму.
— Забудьте, — сказала она. — Ладно? Забудьте и все.
— Если вы хотите, чтобы я забыл, зачем было вообще принимать у меня на глазах?
— Захотелось покрасоваться перед вами, вот и все.
— А Карен тоже его употребляла?
— Карен употребляла все, что под руку попадется. Она даже ширялась. — Вероятно, у меня сделался недоуменный вид, потому что она начала тыкать пальцем себя в сгиб руки, имитируя внутривенное вливание. — Никто больше не ширяется. А Карен из кожи лезла.
— И как она себя потом чувствовала?
— Отвратительно. Как пришибленная. Подавленная даже, вот именно — подавленная. Все лето. Она до конца лета ни одного парня к себе не подпустила. Будто боялась.
— Вы в этом уверены?
— Ага, — сказала она. — Еще бы.
Я огляделся по сторонам.
— Где же Энджела? Я хотел бы поговорить с ней.
— Ей самой очень нужно поговорить с вами — прямо сейчас.
— У нее какие-нибудь неприятности?
Баблз пожала плечами.
— Насколько я знаю, она медицинская сестра.
В эту минуту входная дверь распахнулась, и в комнату влетела высокая девушка со словами:
— Этой твари нигде нет. Прячется, проклятый… — Увидев меня, она осеклась,
— Полюбуйся, Энджела, — сказала Баблз, кивнув в мою сторону. — Вот кто к тебе пришел — старенький да ладненький.
Энджела Хардинг быстрыми шагами вошла в комнату, плюхнулась на кушетку и закурила сигарету. На ней было очень короткое черное платье, черные чулки в сеточку и лакированные черные сапоги. Длинные темные волосы и жесткое, красивое лицо с классическими, точеными чертами — лицо манекенщицы. Я с трудом мог представить ее себе в роли медицинской сестры.
— Это вы интересуетесь Карен? Садитесь, — сказала она. — Облегчите душу.
Баблз начала было:
— Энджи, я ему не говорила…
— Будь добренькой, Баблз, принеси мне кока-колы, — сказала Энджела. Баблз послушно кивнула и пошла в кухню. Энджела затянулась сигаретой, тут же затушила ее. Движения у нее были быстрые, но лицо не выражало волнения. Она понизила голос: — Я не хотела говорить о Карен при ней. Баблз очень из-за всего этого расстроена. Они очень дружили.
— А вы?
— Я не очень.
— Отчего бы?
— Она вначале обеим нам понравилась. Хорошая девчонка, немного шалая. Но веселая. Очень вначале понравилась. Потому мы и решили поселиться все втроем. Потом Баблз переехала к Суперголове, а я осталась тут с Карен. Это было уже не так весело. Она была ненормальная. Совершенный псих.
