Кристоффер Карлссон - Невидимка из Салема
– Тебе нужно ответить на мой вопрос, Лео.
– Я отвечу на твой вопрос, если ты дашь ответ на мой.
– Это не игрушки!
Бирк так резко встает со стула, что тот почти падает на холодный пол. Он смотрит на меня, потом на диктофон, раздумывая, выключать запись или нет, чтобы сказанное не осталось на пленке.
– Анника Юнгмарк из «Экспрессена», – произносит он, – каким-то образом пронюхала, что один из фигурантов дела – полицейский. Сотрудник, так сказать, с определенными проблемами в прошлом. Если ты не прекратишь играть в эти игры и расскажешь правду о том, что ты там делал, то слухи подтвердятся, и ты никогда не вернешься на службу. Или, – добавляет он, – если предположить, что все-таки тебе это удастся, то я лично прослежу, чтобы тебя направили в какую-нибудь дыру типа Мьельбю или Сэтера. – Бирк снова садится на стул. – Какой вариант ты выбираешь?
Я притворяюсь, что раздумываю над ответом, но на самом деле все еще смотрю на цепочку. Это обычное, дешевое украшение, которых тысячи. Однако есть лишь одно, на котором есть мои отпечатки.
Ее.
Это ее цепочка. Я не могу об этом рассказать Бирку. Не могу.
– Хорошо, – говорю я, наконец. – Я касался этого предмета. Увидев, что у убитой что-то в руке, решил посмотреть поближе. Затем положил назад.
– На тебе не было перчаток?
– Мне пришлось их снять, – отвечаю я, чтобы ложь выглядела правдоподобной. – Перчатки, которые я взял в корзине, были слишком большого размера и очень толстые. В них у меня не получалось взять цепочку, поэтому и пришлось снять.
Бирк смотрит на меня, пытаясь понять – правду я говорю или вру.
– Будут проведены дополнительные исследования, Лео. Если ты лжешь, то мы это выясним.
– Я говорю правду, – лгу я, силясь улыбнуться.
– Ты понимаешь, что это означает?
Заставив Бирка поверить, что отпечаток на цепочке свежий, я автоматически превратился в потенциального преступника. То есть, я был на месте преступления. И я теоретически мог пробраться в «Чапмансгорден», приставить пистолет к виску жертвы и нажать на спусковой крючок. А затем выбраться через открытое окно.
– Чьи еще отпечатки вы нашли? – спросил я снова.
– Тебе должно быть совершенно фиолетово.
– Какого черта! Я же живу в этом доме.
– Точно. Именно по этой причине мы тут и сидим.
– Нет. Причина в том, что кто-то застрелил женщину. Я живу в том же доме, где произошло преступление, и, наверное, могу помочь. Ответь мне. Ведь это же, черт побери, не я ее застрелил. Во-первых, у меня нет никакого мотива, а во-вторых, если бы он у меня и был, стал бы я убивать ее у себя в доме?
Бирк смотрит на меня довольно долго. У меня складывается впечатление, что мне удалось убедить его. Он выключает диктофон, кладет его в карман и смотрит на меня. Выражение его лица очень изменилось. На нем появилось что-то похожее на сочувствие, и это удивительно – ведь это Габриэль Бирк.
– Один отпечаток – ее собственный. Принадлежность второго установить не удалось. Но даже твои отпечатки не были достаточно четкими.
– У нее не было никаких вещей, – сказал я. – По крайней мере, мне так показалось.
– Мы обнаружили их утром. Вернее, собака нашла. Мужчина выгуливал утром своего пса в районе Кунгсхольмена. Сумка лежала в кустах в парке Кроноберг. Все было на месте, не хватало только мобильного телефона, денег и, судя по всему, наркотиков.
– То есть, ее ограбили, – предполагаю я. – В ночь убийства.
– Может быть. – Бирк пожимает плечами. – Никто ничего не видел.
– Получается, что сначала ее ограбили, а затем она отправилась ночевать в «Чапмансгорден»?
– А что бы ты сделал на ее месте, бездомный и оставшийся без вещей? Кроме того, она, наверное, была под кайфом и не помнила даже своего имени. Она едва ли пошла бы в полицию. Случаются и более странные вещи, чем люди, которые в подобной ситуации идут домой и ложатся спать. Вопрос в том, преследовал ли ее кто-нибудь – может, сутенер или, наоборот, клиент. Но в данный момент на это ничто не указывает… Слушай, – продолжает Бирк, – я рассказал тебе это только потому, что доверяю. Если кто-то будет спрашивать, то ты по-прежнему мой главный подозреваемый.
Я размышляю о том, насколько он действительно мне доверяет. Может быть, так оно и есть, но он явно подозревает, что я знаю больше, чем говорю. Я просто чувствую это, а полицейские – в первую очередь такие, как Габриэль Бирк – очень хитрые существа. Полицейских учат играть с другими, тренируют использовать мелкие детали так, чтобы они выглядели так, как им нужно. Все это он мог сказать только для того, чтобы я рассказал ему больше.
Или он вправду доверяет мне. Я не знаю.
– Договорились, – говорю я, глядя на стол.
Бирк продолжает смотреть на меня, а я стараюсь избегать его взгляда. В комнате для допросов так тихо, что я слышу свой собственный пульс.
– Хорошо, – произносит Бирк бесцветным голосом. – Выметайся.
Стоя под облачным небом улицы Кунгсхольмсгатан, я делаю несколько глубоких вдохов. У меня кружится голова, самочувствие ужасное, к тому же трудно дышать. Я так давно не вспоминал о ней… Иногда ее образ проносился в моих мыслях и снах.
Цепочка Юлии Гримберг лежала в руке Ребекки Саломонссон. Они не могли знать друг друга. Ее мог подложить туда только убийца.
Раздается жужжание телефона.
Не догадываешься? – пишет неизвестный отправитель.
Догадываюсь о чем? – отвечаю я, оглядываясь через плечо.
О том, кто я, – приходит ответ.
Это ты убил ее?
Нет, не я.
Ты знаешь, кто это сделал?
Может быть.
Кто же это?
Я вижу тебя, Лео.
XII
Я прикуриваю сигарету и, стоя поодаль от входа в метро, пишу смс:
Что я сейчас делаю?
Мимо проносятся машины, проходят люди. Телефон скоро завибрировал в ответ:
Ты стоишь на улице и куришь.
Это может быть кто угодно. Окна квартир на Кунгсхольмсгатан – темные, в них погасили свет. В них не видно силуэтов на просвет. Сильно пахнет выхлопными газами и кухонными плитами, воздух вокруг ложится плотной пеленой, как будто в преддверии дождя. Я смотрю на сообщение в своем мобильном и понимаю, что я боюсь, в первый раз за долгое время.
Кто ее убил? – повторяю я и сверлю глазами телефон, замечая попутно, что задержал дыхание. Но сообщение не приходит.
Я достаю бумажку с номером телефона, который мне вручил вчера Левин, – по нему я могу позвонить, если зайду в тупик. Я злобно осматриваю прохожих на улице, пытаясь вычислить неведомого отправителя, который хочет причинить мне вред. Того, кто притаился где-то с ножом в руке и ждет своего часа. Мне нужно сесть и выпить чего-нибудь крепкого, а еще тишина.
Мне интересно, кто возьмет трубку. Единственное, что сказал Левин, так это то, что номер принадлежит его хорошему знакомому. Я оборачиваюсь, смотрю на громоздкий Дом позади себя. Кладу таблетку «Собрила» в рот и запрокидываю голову, чувствуя, как таблетка проходит по пищеводу, прежде чем полностью провалиться в желудок. Тут я угадываю, что номер, скорее всего, принадлежит кому-то из Дома. На улице стоят два мальчика, один с темной кожей и курчавыми волосами, второй, с бледным лицом, принял позу, как будто в чем-то провинился. Темноволосый играет на гитаре, а второй смотрит на улицу и поет «Мы нашли любовь в безнадежном месте, мы обрели любовь в безнадежном месте», повторяя слова снова и снова ясным и светлым голосом, а народ лишь проходил мимо, не удостаивая их даже взглядом.
– Алиса, – отвечает кто-то в мое ухо.
– Алло, это… куда я попал?
– А кто это?
– Меня зовут Лео Юнкер. Ваш номер дал мне Чарльз Левин.
– Он упоминал твое имя.
– Вы работаете в Доме? – спрашиваю я.
– Верно.
– Телефон надежный?
– Надежный.
Она, казалось, слушает внимательно, но без особого интереса, как будто параллельно занимается другими, более достойными ее внимания вещами.
– Кто вы? – спрашиваю я.
– Алиса. Я работаю на Чарльза.
– Вы – его секретарь?
– Верно.
– Вероятно, мне нужна ваша помощь.
– Слушаю.
– Йон Гримберг. Мне нужно найти человека по имени Йон Гримберг. Я не знаю, где он живет, и жив ли вообще.
– Хорошо, – говорит она со скепсисом. Ее первая эмоция за весь разговор.
– Я не встречался с ним более пятнадцати лет, – говорю я, как будто по какой-то причине мне хочется объясниться.
– Когда он родился?
– В семьдесят девятом. Но проверьте также семьдесят восьмой на всякий случай.
– У него две даты рождения? – удивленно спрашивает она.
– Я не знаю, – говорю я. – Семьдесят восьмой может быть неверным.
– Родился в Стокгольме?
– В пригороде Стокгольма, Салеме.
На заднем фоне я слышу стук клавиатуры. Сигнал пропадает, когда я спускаюсь под землю, становлюсь на эскалатор и пытаюсь определить, преследует ли меня кто-нибудь.
