Джон Гришэм - Рэкетир
— Без комментариев.
— Может, Ди Рей?
— Без комментариев.
Панковиц не спеша достал папочку и вынул из нее листик.
— А вот Ди Рей говорит, что это он дал тебе в Роаноке денег.
Куинн покачал головой и осклабился — крайняя степень недоверия.
Панковиц в ответ предъявил цветную фотографию размером восемь на десять: Ди Рей в окружении агентов ФБР, в наручниках, с разинутым ртом и сердитым лицом.
— Мы навестили Ди Рея через час после твоего ареста. Знаешь, он разговорчивый! Куда разговорчивее тебя.
Куинн глазел на фотографию и не находил слов.
«Морозильник», четыре часа утра. Виктор Уэстлейк снова встал и походил по комнате. Это был его способ борьбы со сном. Остальные четыре агента бодрствовали благодаря безрецептурным амфетаминам, «Ред булл» и кофе.
— Как же они тянут! — не удержался один.
— Это называется обстоятельность, — сказал другой. — Они его изматывают. Он говорит уже семь часов — вот что невероятно!
— Не хочет в окружную тюрягу.
— Его можно понять.
— Думаю, его разбирает любопытство. Игра в кошки-мышки. Как много нам известно?
— Им его не провести, слишком хитер.
— Они знают, что делают, — подытожил Уэстлейк. Перестав расхаживать, он налил себе кофе.
В Норфолке Панковиц тоже плеснул себе кофе и спросил:
— Кто привез тебя в Роанок?
— Никто, сам приехал.
— На какой машине?
— Не помню.
— Врешь, Куинн. Тебя привезли в Роанок за неделю до седьмого февраля. Вас было двое. У нас есть свидетели.
— Значит, ваши свидетели врут. Вы врете, все врут.
— Ты купил «хаммер» девятого февраля, заплатил наличными, не оформил трейд-ин.[6] Как ты попал на площадку продажи подержанных машин, чтобы купить «хаммер»? Кто тебя туда привез?
— Не помню.
— Не помнишь, кто тебя привез?
— Вообще ничего не помню. Я был с похмелья, еще полупьяный.
— Брось, Куинн, — сказал Делок. — Все это вранье уже смешит. Что ты скрываешь? Если бы ничего не скрывал, то столько не врал бы.
— Что вы хотите узнать? — всплеснул Куинн руками.
— Откуда ты взял столько денег, Куинн?
— Я наркодилер. Почти всю жизнь этим занимаюсь. И сидел за то же самое. Мы купаемся в наличных, едим наличные, усекли?
Панковиц покачал головой.
— Ты же сам утверждаешь, Куинн, что после побега не так уж много работал на свою семью. Они тебя боялись, верно? Я правильно понял? — Он посмотрел на Делока, поспешившего подтвердить правоту партнера.
— Семья тебя остерегалась, — подхватил Делок, — вот ты и стал мотаться на юг и обратно. Говоришь, заработал примерно сорок шесть тысяч, но мы знаем, что это неправда, ведь ты потратил двадцать четыре тысячи на «хаммер», а у тебя на складе мы нашли еще сорок одну тысячу.
— Ты набрел на денежки, Куинн, — заключил Панковиц. — Что ты скрываешь?
— Ничего.
— Тогда зачем врешь?
— Все врут. Я думал, здесь мы согласны.
Делок постучал по столу костяшками пальцев.
— Вернемся на несколько лет назад, Куинн. Твой племянник Джекил Стейли сидит здесь, в Роаноке, в следственной тюрьме, и ждет суда. Ты заплатил его адвокату кругленькую сумму наличными за юридические услуги, верно?
— Верно.
— А может, не только ему? Может, отслюнил еще немного на смазку системы? Дал взятку, чтоб суд проявил к мальцу снисхождение? Нет, Куинн?
— Нет.
— Ты уверен?
— Конечно, уверен.
— Перестань, Куинн!
— Я заплатил адвокату наличными. Я полагал, что это будет его гонораром. Это все, что я знаю.
— Кто был судьей?
— Не помню.
— Судья Фосетт — это имя тебе что-нибудь говорит?
Куинн пожал плечами:
— Может быть.
— Ты был на процессе Джекила?
— Был, когда ему влепили восемнадцать лет.
— Тебя удивил такой приговор — восемнадцать лет?
— Вообще-то да.
— Ему должны были дать гораздо меньше, правда?
— Так утверждал его адвокат.
— Ты был в зале суда и мог хорошо разглядеть судью Фосетта, правильно?
— Я был там, потому что судили моего племянника, вот и все.
Агенты на некоторое время умолкли. Делок отхлебнул «Ред булл». Панковиц пробормотал:
— Схожу-ка я в одно место. Ты в порядке, Куинн?
Куинн сжал ладонями лоб.
— Вполне.
— Налить тебе чего-нибудь?
— Может, спрайт?
— Держи!
Панковиц долго не возвращался, Куинн тянул спрайт. В четыре тридцать утра Делок возобновил допрос:
— Ты следил в последние три месяца за новостями, Куинн? Газеты читал? Тебе должно было быть любопытно, сообщают ли о твоем побеге.
— Не очень, — ответил Куинн.
— Про судью Фосетта слыхал?
— Нет, а что?
— Убит двумя выстрелами в затылок.
Куинн никак не отреагировал: ни удивления, ни жалости. Ничего.
— Ты не знал, Куинн? — спросил Панковиц.
— Нет.
— Две пули с полыми наконечниками, выпущенные из карабина калибра ноль тридцать восемь, в точности как тот, который мы нашли у тебя в трейлере. По данным предварительной баллистической экспертизы, вероятность того, что судья убит из твоего карабина, достигает девяноста процентов.
Куинн заулыбался, закивал:
— Теперь понятно, это все из-за убитого судьи. Вы решили, что судью Фосетта убил я, верно?
— Верно.
— Вот это да! Мы потратили на эту ерунду целых семь часов! Вы зря расходуете мое время, время Ди Рея и всех остальных. Я никого не убивал.
— Приходилось тебе бывать в Рипплмиде, Виргиния, население пятьсот душ? Это в горах, к западу от Роанока.
— Нет.
— Это ближайший городок к озеру, на котором убили судью. В Рипплмиде нет черных жителей, поэтому каждый черный приезжий там на виду. Накануне убийства в городке, по словам владельца бензоколонки, появился черный мужчина, отвечающий твоим приметам.
— Это уверенное опознание или догадка?
— Что-то среднее. Завтра мы покажем ему твой снимок в лучшем качестве.
— Не сомневаюсь, что покажете. И у него явно прочистится память.
— Обычно так и бывает, — сказал Делок. — Еще четыре мили на запад от Рипплмида — и жизнь обрывается. Асфальту конец, дальше в горы тянутся грунтовые дороги. Там есть лавка, называется «Пикокс», и ее хозяин, мистер Пикок, все замечает. Накануне убийства у него спрашивал дорогу черный мужчина. Он не припомнит, когда в прошлый раз в этой глуши видели черного. Он дал словесный портрет — вылитый ты!
Куинн пожал плечами:
— Я не такой дурак.
— Вот как? Зачем тогда хранил «смит-и-вессон»? После окончательной баллистической экспертизы ты труп, Куинн.
— Карабин ворованный, ясно? Ворованное оружие ходит по рукам. Я купил его в ломбарде в Линчбурге две недели назад. За год он мог поменять дюжину владельцев.
Удачный довод, с ним не поспоришь — пока не закончится баллистическая экспертиза. А когда у них будет твердая улика, ни одно жюри присяжных не поверит басне Куинна про ворованный карабин.
— А высокие солдатские ботинки у тебя на складе? — продолжил Панковиц. — Подделка под армейские, камуфляж, брезент и так далее. Совсем новые, почти не ношенные. Зачем тебе такие, Куинн?
— У меня слабые лодыжки.
— Допустим. И часто ты эти ботинки надеваешь?
— Раз они на складе, то не часто. Попробовал разок, натер мозоль и забросил. А что?
— А то, что они совпадают со следом подошвы, который мы нашли на земле недалеко от домика, где был убит судья Фосетт. — Панковиц соврал, причем неумело. — Как тебе это нравится, Куинн? Уже горячее?
Куинн повесил голову и потер уставшие, красные глаза.
— Который час?
— Без десяти пять, — сказал Делок.
— Мне нужно поспать.
— С этим могут возникнуть трудности, Куинн. Мы связались с окружной тюрьмой, и выяснилось, что твоя камера набита битком. Восемь человек, четыре койки. Считай, тебе повезет, если найдется местечко на полу.
— Не нравится мне эта тюрьма. Может, попробуем другую?
— Извини, придется дождаться камеры смертников, Куинн.
— Никакой камеры смертников, я никого не убивал.
— Значит, вот какие дела, Куинн, — начал Панковиц. — Два свидетеля видели тебя недалеко от места преступления, причем это отнюдь не угол оживленной улицы. Ты там был, тебя заметили и запомнили. От баллистической экспертизы тебе никуда не деться. След ботинка — это уже глазурь на нашем торте. С местом преступления все ясно. После преступления все еще лучше — или хуже, это как посмотреть. Ты был в Роаноке назавтра после обнаружения трупов, во вторник, восьмого февраля: ты сам в этом признаешься, из городской каталажки сообщают то же самое. Внезапно у тебя появляется уйма денег. Ты внес залог, отдал двадцать четыре тысячи за «хаммер», еще кучу просадил, и что мы находим у тебя на складе? Новую кучу денег! Мотив? Его хоть лопатой греби! Ты подкупил судью Фосетта, чтобы он проявил снисхождение к Джекилу Стейли, сунул ему полмиллиона. Он забрал деньги — а на остальное наплевал. Он засудил Джекила по всей строгости, и ты поклялся ему отомстить. И отомстил. Только вот незадача — вместе с ним пришлось порешить секретаршу.
