Ключ к убийству - Урса Алекс
Франсуа вспомнил об аптечке в квартире Анжело, наполненной рядами таких баночек и пузырьков, и почувствовал, что его спина покрывается липким холодным потом. Клэр смотрела на него выжидательно.
– Если все же предположить, что все эти медикаменты принимал один и тот же человек, – начал Франсуа медленно, подбирая слова, – чем грозит такой набор препаратов?
Клэр шумно выдохнула и снова посмотрела на ряд лекарств на своем столе.
– Если все эти медикаменты принимал один человек, то вырисовывается очень неприглядная картина, – сказала она после минутной паузы. – Отставим пока в сторону транквилизаторы и депрессанты, этим многие балуются сейчас. Рассмотрим механизм действия этих двух препаратов. – Говоря это, она ребром ладони отодвинула в сторону ксанакс, золофт и паксил и оставила в центре стола фенамин и пропофол. – Предположим, человеку позарез нужно повысить свою работоспособность. Быть, так сказать, в форме и выдать необходимый результат. Для этих целей он принимает психотропный стимулятор, проще говоря, амфетамин, и получает желаемое. Эффект от приема зависит от дозы и продолжается от двух до восьми часов. Но после такого всплеска мозговой и физической активности организму нужен отдых. По-хорошему, нужно отсыпаться около суток. Но, во‑первых, амфетамин вызывает нарушения сна, и усталый человек попросту не способен заснуть, даже если и очень хочет, а во‑вторых, человек не всегда может себе позволить проваляться с отходняком целые сутки. И предположим, на следующий день ситуация повторяется. Для того чтобы продолжать активно работать, человек снова вынужден принимать новую дозу амфетамина. На следующий день картина повторяется снова. В итоге накапливаются усталость и недосып. Организм неминуемо истощается. И тут уже возникает вопрос: как дать организму отдохнуть и перезагрузиться? Остается принудительный медикаментозный сон. Не исключено, что для этого и использовался пропофол. Этот препарат погружает организм в медикаментозный сон уже через тридцать секунд после внутривенного введения, и человек получает возможность поспать и отдохнуть. А после вся последовательность повторяется вновь. Только вот, как я уже и сказала, такая схема может привести к серьезным психическим нарушениям. Скорее всего, у человека, принимавшего эти препараты, так и было. И уж тут понадобились антидепрессанты и транквилизаторы. А все это оказывает огромные нагрузки на сердце. Путь расширения возможностей организма с помощью лекарств – это очень опасный путь.
Франсуа потер переносицу, чувствуя, как от обилия информации начинает болеть голова. Потом, вспомнив, вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его Клэр.
– А что вы можете сказать об этом рисунке как психотерапевт? – поинтересовался он. Клэр развернула листок и разгладила его на своем столе. Она задумчиво разглядывала его несколько минут и затем улыбнулась.
– Ну, рисунки многое могут сказать о человеке. Это проекция нашего подсознания. Так, посмотрим, – наклонилась она к рисунку, – фигура мальчика нарисована слабыми, тонкими линиями. Это может говорить об усталости организма и психологической истощенности. Вся фигура заштрихована. Короткие штрихи характеризуют автора рисунка как очень возбудимого. Когда человек все заштриховывает, это значит, что он не может взять какую-то ситуацию под контроль, чувствует себя загнанным в угол. Штрихуя рисунок, мы пытаемся взять себя в руки. И вообще, рисунок скорее эскизный, карандаш едва касался листа. Автор не уверен в себе. Но при этом сильно прорисованы ребра. Это явный признак тревожного состояния. Но главное, посмотрите сюда, – она ткнула пальцем в фигуру мальчика на рисунке. – Лица мальчика почти не видно. Его скрывают волосы. Это значит, человек стремится избегать какого-то неприятного момента в своей жизни. Не желает устанавливать визуальный контакт. В данном случае речь идет о фигуре напротив мальчика. Она нарисована совсем по-другому. Я имею в виду, в другой манере, не так, как нарисован мальчик. Посмотрите, какие толстые и неаккуратные линии. Эта фигура – то, что тревожит автора рисунка. Посмотрите, как она нависает над фигурой ребенка. Это проекция его страхов и тревог. Это что такое? – Клэр приблизила лицо к листку, разглядывая руки мальчика. – Ключ? Как мальчик стиснул его в руке! Словно это может его защитить. К вашему сведению, в древнее время ключ символизировал личную неприкосновенность. Судя по всему, темная фигура – это символ угрозы, а ключ – способ защиты. А вообще, для этого и психотерапевт не нужен, не правда ли? – вернула она детективу рисунок.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Франсуа, поднимаясь со своего места, – вы мне очень помогли.
– На здоровье, – пожала плечами Клэр, провожая его взглядом. – Странно… – бросила она, когда рука Франсуа уже легла на ручку двери.
– Что странного? – обернулся тот на пороге.
– Странно, что вы не спросили ничего про самого Ксавье Седу, – пожала плечами Клэр.
– А что с ним было не так? – заинтересовался Франсуа, почувствовав холодок под ложечкой. Клэр улыбнулась:
– Раз Ксавье больше нет – нет и смысла скрывать. А вам это может помочь в расследовании. У Ксавье была самая настоящая паранойя. Ему казалось, что за ним следят.
Глава 6
– Несколько лет назад Ксавье Седу, который ранее посещал психотерапевта скорее в дань моде и статусу преуспевающего продюсера, действительно начал испытывать проблемы с психическим здоровьем. А именно: стал жаловаться своему психотерапевту Клэр Лэми на ощущение, что за ним кто-то наблюдает. По словам Ксавье, он все время чувствовал чье-то невидимое присутствие, и следил за ним кто-то из его близкого круга. Появились тревога, страх и панические атаки на ровном месте. Он замкнулся и стал невероятно подозрительно относиться к людям. Другими словами, – тут Франсуа заглянул в свой блокнот и продолжил, – налицо были все классические признаки «бреда преследования». Его состояние ухудшалось день ото дня, из месяца в месяц. Дальше – больше, появились галлюцинации. Пару раз ему виделось чье-то бледное лицо за окном, что фактически исключено на высоте третьего этажа. Все это вынудило Ксавье передвинуть письменный стол в рабочем кабинете. Если раньше он сидел спиной к огромному окну, то вскоре после начала галлюцинаций передвинул его таким образом, чтобы оказаться спиной к стене. Появился невроз навязчивых состояний – Ксавье стал закрывать дверь своего кабинета на ключ в те часы, когда его секретарь Жюли Лернон выходила на ланч. Психотерапевт Клэр, не любившая скорых выводов и кардинальных методов лечения, все же вынуждена была поставить диагноз «персекуторная паранойя», что по сути является, – тут Франсуа снова сверился со своими записями и процитировал, – «систематизированными бредовыми идеями преследования, при которых больной необоснованно убежден, что некое лицо или группа лиц преследует его». В итоге Ксавье назначили нейролептики. По счастью, заболевание проходило в легкой форме, и его удавалось скрывать от коллег по цеху и подчиненных. Произойди огласка, на карьере можно было бы поставить крест. Вряд ли спонсоры захотели бы инвестировать деньги в проекты психически нездорового продюсера, – подытожил Франсуа и, захлопнув блокнот, выжидательно посмотрел на Баселя.
Тот сидел напротив и внимательно слушал. Он появился в конторе ближе к десяти утра, довольный, как кот, сожравший пол-литра сметаны, и первым делом потащил Франсуа в ближайшее кафе, заявив, что тому жизненно необходимо поесть. И вот теперь они сидели в забегаловке неподалеку от здания на набережной Орфевр среди самой разношерстной публики. В помещении находились и клерки, заскочившие за порцией кофеина перед офисным рабочим днем, и молодые мамочки, забросившие детей в садик и болтающие с подружками о том о сем за чашкой кофе со сливками, и туристы, вставшие ни свет ни заря и уже успевшие обежать пол-Парижа, и немалочисленные праздношатающиеся личности непонятного рода деятельности и неизвестно где добывающие средства для проживания. В расслабленной атмосфере среди обычной публики было тем более странно разговаривать о психических отклонениях, убийстве и прочей мерзкой изнанке жизни. Но где нормальная жизнь и где они, думал про себя Франсуа.
