Грег Диналло - Фиаско
— Ну и видок у тебя!
— Да всю ночь не спал.
— Надо было позвонить, предупредить.
— Да знаю. Прости уж меня.
— Не хотелось беспокоить тебя. Я имею в виду, когда вызвала тебя по биперу.
— А-а! — воскликнул я, только сейчас вспомнив писк сигнализатора. После всех перипетий мне показалось, что этот вызов прозвучал с неделю назад. — Слишком много событий тут же произошло. А зачем надо было звонить-то?
— Я как раз дежурила, когда операции на Воробьевых горах дали зеленый свет.
— А чего же ты так долго выжидала?
— Ну, сначала я не придала этому значения. А потом, когда дома ты не показался, я подумала, что ты мог пойти туда, к дельцам. Но, очевидно, было уже слишком поздно тебя предупреждать.
— Вечно у меня так получается.
— Ты, Николай, сам себе злейший враг.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего.
— Ну, Вера…
— Здесь не место и не время для разговоров.
— Ну давай, говори же, — настаивал я, отводя ее в сторонку. — Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты затеваешь эти игры.
— Хорошо. Если ты и впрямь хочешь знать, то скажи, почему ты не можешь подыскать себе нормальную работу?
— Да ты и впрямь помешалась на этом.
— Большинство наших знакомых так считают.
— Это не ответ, и ты хорошо знаешь, что я ненормальный человек.
— Спасибо, что разделяешь мое мнение.
— Вера, ты видишь меня таким, какой я на самом деле. Другим быть не могу. Всегда считал, что ты уважала меня именно за это.
— Да, уважала. Хочу сказать, что уважала. Я…
— Не нужны мне твои уверения.
— Как и мне твои, Коля. Но не могу же я каждый раз брать тебя на поруки. Не могу постоянно оплачивать твои похождения. Я…
— И не будешь, если достанешь копии тех документов, о которых я просил.
Глаза у Веры вспыхнули, будто на нее что-то нашло.
— Господи! — воскликнула она. — И это все, что тебя волнует? Только ради этого я и нужна тебе? Как удобный источник информации, который всегда под рукой. Как шпионка. Ну уж дудки! Я устала, и мне все надоело. Надоело довольствоваться тем, что бросят со стола. Надоело… — Она умолкла на полуслове, вспыхнув от гнева, глаза у нее засверкали, — …прислуживать тебе.
— Вера, да я же…
Она и слушать не стала, резко повернулась и пошла.
— Вера! Верочка, постой, черт возьми!
Я догнал ее и взял за руку. Она отдернула ее и с гордо вскинутой головой быстро зашагала к вращающейся двери, исчезнув в холодной дымке.
Я не знал, что делать: то ли бежать вслед за ней, то ли возвращаться в кабинет к Шевченко, чтобы сочувственно хлебнуть по глотку из его плоской фляжки. Секунду-другую я стоял, убеждая себя, что блажь у Веры вскоре пройдет — такое с ней уже бывало не раз. Потом закурил сигарету, щелкнув новой газовой зажигалкой, и направился домой. У меня было о чем писать.
11
До Люблино я добрался вскоре после полудня. В пути то и дело оглядывался через плечо и озирался по сторонам. Эта привычка вошла у меня в плоть и кровь лет двадцать пять назад, а точнее — 16 июня 1968 года, когда кагэбэшники увели из дома отца.
Помнится, была суббота — священный для евреев день отдохновения. Ареста мы ждали со дня на день. Отца бросили в лагерь ГУЛАГа за открытые протесты против подавления «пражской весны», а по отбытии срока добавили еще за то, что как правоверный еврей он свято соблюдал обычаи сынов Израилевых.
Но вот КГБ вроде как бы упразднили, и постоянная настороженность во мне несколько ослабла. Однако из-за облавы и жестокого обращения милиционеров с торговцами орденами и медалями прежняя подозрительность и беспокойство мигом вернулись ко мне.
В квартире было неуютно, холодно, словно в морозильнике для хранения мяса. Радиаторы замерзли, как мозги у бабушки Парфеновой, которая забыла открыть кран в системе отопления. Постучав гаечным ключом по пустой трубе отопления и поставив на огонь газовой плиты кофейник, я заложил в пишущую машинку пару листов чистой бумаги и старую потертую копирку.
Я решил писать очерк с учетом того, о чем говорил Рафик: вспышка национализма вызвана тем, что, хотя и произошел переход от покорного рабского состояния к свободному обществу, жизнь среднего гражданина лучше не стала. Она еще больше ухудшилась, вызвав ностальгию по прошлому. Неудивителен поэтому и всплеск спроса на ордена и медали, из-за них стали даже убивать. Торгаши, в свою очередь, начали избивать тех, кто, по их мнению, представляет угрозу их бизнесу. Вот милиция и столкнулась с резким ростом тягчайших преступлений.
Набрасывая, переписывая и шлифуя текст, я всячески старался удержаться от того, чтобы не подсластить пилюлю, встав на проправительственную точку зрения и используя официальные доводы. Часы шли, пепельница наполнялась окурками, запасы кофе катастрофически таяли. Получилось шесть страничек текста через два интервала — полторы тысячи слов, результат творческого порыва. Если очерк напечатают, я получу неплохой шанс добраться до истинных мотивов убийства Воронцова.
Меня избивали, содержали под стражей, освободили усилиями Веры, а я все еще топчусь на месте совсем рядом с печкой, от которой начал свое журналистское расследование. Я надеялся, что Вера заскочит ко мне по пути на работу, но ее не было. Уложив текст в кейс, я снова отправился в «Правду». Сергей находился на совещании. Он вышел из конференц-зала в тот момент, когда я разговаривал с другим внештатным журналистом вроде меня.
— Сергей! — громко позвал я и поспешил за ним, поскольку, узнав мой голос, он ускорил шаг.
— Сергей, подожди! Ты был прав.
Эти слова остановили его — повернувшись ко мне, он вызывающе выпятил челюсть и вздернул голову.
— Послушай-ка. Очень сожалею о происшедшем, вел себя как распоследний идиот.
— Верно сказано. Есть еще просьбы?
— Да, есть. Удели минутку внимания, посмотри другой материал.
Сергей тяжело вздохнул. Я вынул из кейса отпечатанный текст и протянул его. Выхватив у меня странички и вздернув на лоб очки, он быстро пробежал их глазами и сердито нахмурился.
— Черный рынок наград? А мне почему-то казалось, что я ясно объяснил: заурядная уголовщина нашу газету не интересует.
— Да я же не прошу тебя купить материал. Прошу лишь прочесть его. Мне нужны твои критические замечания.
Лицо у него просветлело, как у библейского отца при встрече блудного сына.
— Надеюсь, там нет никакого новояза?
— Ты же предупреждал меня.
Он с шумом и грохотом проследовал к себе за стеклянную перегородку, обошел стол, вынул из стакана карандаш и приступил к работе. Выглядел он при этом весьма самодовольно.
— Уже лучше, намного лучше. — Карандаш его так и летал по страницам, что-то подчеркивая и зачеркивая. Уже дочитав почти до конца, он вдруг встрепенулся и пристально посмотрел на меня: — Так тебя арестовал Шевченко?
— Ага. Заявил, что придает этому особое значение.
— Какое значение? С чего это он?.. — Сергей замолк, аккуратно складывая страницы. — Ты специально не упомянул дело Воронцова, а?
Я кивнул и слегка улыбнулся.
— Молчишь? Я бы не возражал, если бы упомянул, — загадочно сказал он. — Почему бы не раздеть Шевченко и не выставить напоказ его дурь?
— Это осложнило бы ему жизнь. Он и так работает как лошадь, а тут еще нелады дома…
— А у кого их нет? — загудел Сергей, и карандаш его снова забегал по тексту. — И куда ты намерен отнести этот материал?
— Думаю, в «Независимую газету».
— Правильно. А ты не знаком с Лидией?
— С какой Лидией?
— С Лидией Бреловой, — пояснил он, набирая номер. — Лучший редактор в нашем огромном городе. Молодая, толковая… Лида? — радостно заговорил он в трубку. — Это Сергей Мурашов… Да, я помешался… А еще что?.. Послушай-ка, у меня тут один автор. Так он, скорее, не мой, а твой…
Кратко изложив суть дела, он положил трубку и сказал, что есть шанс увидеть очерк в завтрашнем номере, если успеем тут же перепечатать текст.
Я уже сел за машинку, но кое-что вспомнил и спросил Сергея:
— Да, кстати, а где другой материал?
— Другой? — повторил он с притворным удивлением.
— Да-да. Тот, про Воронцова. Я хотел бы взять его, если далеко искать не надо.
— А-а, тог. Да-да, конечно, возьми.
Я вернулся к машинке, но тут увидел, что Сергеи изменился в лице, лихорадочно перебирая лежащие на столе бумаги. Посмотрев на меня и в недоумении пожав плечами, он наконец сказал:
— Что за чудеса? Готов поклясться, что он был здесь.
— А не мог ли его взять твой прыткий литсотрудник?
— Древний, что ли? Вполне возможно. Но он сейчас на задании. Проверю, когда вернется. — Он сдавленно фыркнул про себя, подумав про что-то смешное. — Он у нас журналист хоть куда! Всегда в разгоне, что-нибудь откапывает стоящее. Настырный малый.
