Роберт Фериньо - Дрожь
— Что ты хочешь сделать, Мак?
— А ты как думаешь? — ответил он. Сверкнула молния, и Маклен подождал, пока стихнут раскаты грома, чтобы его было хорошо слышно. — Вытащи свою голову из задницы и бегом перезванивать Ворсеку! Скажи, что у нас его деньги.
Глава 15
Фишер сидел за столом в сливово-розовом алькове (розовый цвет настраивал на преуспевание и притягивал позитивную энергетику), его руки лежали на учетной книге. В последний раз, когда Ролло заходил к нему, Фишер пребывал в той же позе. Было это примерно месяц назад.
— Ролло, какой приятный сюрприз! Как продвигаются дела с фильмом?
— Пока не очень. У меня, как бы это сказать, проблемы с распространением. — С одежды Ролло стекала вода, и капли падали прямо на темно-коричневый ковер (цвет означал очищение, новые начинания).
Фишер кивнул. Это был тучный мужчина средних лет с тусклыми грустными глазами. Его лицо напоминало морду умного бассет-хаунда.
— Я очень ценю то, что ты популяризируешь мою идею о «Хромогенезе», но прекрасно понимаю, что мир с трудом принимает новаторов и не всегда готов к смелым изобретениям.
— Да, точно. Ну и пошли они, да?
— Действительно. — Слова Фишера мягко скатывались с губ, словно ватные шарики.
Раньше Фишер зарабатывал уходом за собаками. Получив после смерти матери небольшое наследство, он бросил это дело и вложил все деньги в новый проект — «Хромогенез». Он придумал салоны релаксации, в которых посетители должны были настраиваться на определенные эмоциональные волны. Нужный эффект достигался исключительно за счет различных цветовых оттенков. Например, багрово-алая комната делала вялых более активными, а ярко-розовая, наоборот, успокаивала агрессивных, снежно-белая помогала интеллектуально очиститься и раскрывала умственный потенциал и так далее.
Сама идея создания подобного заведения пришла в голову Фишера случайно. Он пытался унять сексуально озабоченного пуделя, надев на него свои очки с розовыми стеклами. Животное моментально угомонилось и перестало насиловать ногу Фишера, потеряв к ней всякий интерес. И по сей день Фишер не мог объяснить, зачем нацепил на собаку собственные очки, но предполагал, что его просто осенило, а именно такие спонтанные открытия и двигали науку вперед.
Ролло отснял материала на семь часов о Фишере и его «Хромогенезе» для своей серии фильмов о безнадежных изобретениях и начинаниях. Он отправил материал на четырнадцать различных кинофестивалей, два из которых его приняли. Но дальше этого дело не пошло. Ни одного упоминания в прессе, ни одного звонка из киностудий.
Фишер вздохнул.
— Это просто визит вежливости, или ты хочешь еще что-то снять?
— Мне нужно где-нибудь побыть.
— Понятно.
— Я в беде. Огромной беде, Фишер.
— Может, тебе подойдет синяя комната, — сказал Фишер, перебирая пальцами. — Гармония и релаксация. Чистое забвение и блаженство в небесно-синей гамме.
— О да! Я хочу чистого забвения и блаженства!
— Я и сам много времени проводил в синей комнате, — понимающе кивнул Фишер.
— Эй, я не хотел бы сгонять тебя с любимого местечка…
— Нет-нет, я перееду в снежно-белую комнату. Мне нужно принять некоторые важные решения. — Фишер уставился на свои руки. — Ты первый, кто пришел сюда с того момента, как… ну, как ты вышел. Я начинаю подумывать: может, я в чем-то ошибся?
Десять месяцев назад Фишер запустил свой проект, открыв четыре салона в округе Ориндж. Особых затрат это ему не стоило — покрасить стены в нужные тона было несложно. Но публику совершенно не привлекали пустые комнаты «Хромогенеза». Людей больше интересовали джакузи, солярии, удобные диванчики, массажные ванны и спальни. Три из четырех салонов пришлось закрыть. Тот, где находились Фишер и Ролло, остался последним.
— Наверное, я был слишком амбициозным и чересчур многого ожидал, — пробормотал Фишер. — Раньше я занимался хорошей и полезной работой, собаки меня уважали… Вероятно, я позволил своему эго распоясаться. Я оказался тщеславным, и в этом моя ошибка.
— Эй, Фишер, сводить собачек всю жизнь может любой придурок. Ты сделал то, что хотел, изобрел что-то свое. Я уважаю тебя за это.
— Спасибо за поддержку, — мягко поблагодарил Фишер.
— Я говорю искренне. Я и фильмы снимаю искренне, никогда не лицемерю в работе.
Фишер опустил глаза.
— Может, ты бы добился большего коммерческого успеха, если бы лицемерил.
— Я делаю такое кино, какое хочу, никаких компромиссов. Я свободный художник, против природы не попрешь.
— Ты редкий человек. Настоящая личность. — Фишер встал, поправил свой красный костюм и через вереницу разноцветных комнат провел Ролло в синюю.
— Вау! — Ролло огляделся. Стены, потолок и ковер были одинакового глубокого синего цвета. Сюда не доносились ни шторм, ни гром. И не виделось молнии.
— Так лучше? — спросил Фишер.
Ролло сел на ковер, медленно вдыхая синий воздух и чувствуя, как спокойствие наполняет все его тело. Страшные картины надвигающегося Акулы и агрессивной Пилар отступили. Ролло смотрел на синий цвет, позволяя ему вытеснить все лишнее из своего сознания.
— Оставайся сколько хочешь, — сказал Фишер, закрывая за собой дверь.
Ролло лег на пол и посмотрел в синий потолок. Хотелось плыть по волнам, окунаясь в глубины мироздания.
Глава 16
Голые ноги Джимми утопали в мягком влажном песке. Он подошел к воде, держа ботинки в руке. Хотел с утра пораньше удивить еще лежащего в постели Джонатана, застать его врасплох, но экономка сообщила, что тот отсутствует. Она не стала беспокоить Оливию, но добавила, что мистер Гейдж ушел на пляж.
Жилище Джонатана стояло на самом юге Ньюпорта. Пляж возле дорогих домов наполнялся людьми лишь к полудню, а пока оставался пустынным. После вчерашнего дождя песок был усеян пластиковыми бутылками, водорослями и ракушками. Джимми заметил теннисную туфлю, одиноко качавшуюся на волнах у берега. Она навеяла ему грустные мысли обо всех утонувших в водах океана. Вдалеке у воды Джимми увидел Джонатана. Поднимающееся солнце озарило его желтым цветом, и казалось, что его брат сделан из чистого золота.
Джимми подошел ближе. Холодная вода обжигала ноги, и он удивился, как Джонатан не мерзнет.
Тот был одет в белоснежный купальный костюм, который обычно надевал для утренних занятий йогой. Он стоял на одной ноге, другую держал правой рукой, а левую протянул к небу. Его нога наполовину утопала в воде, но Джонатан прекрасно сохранял равновесие.
Джимми содрогнулся от одного его вида. Ему сразу захотелось вернуться домой и выпить чашечку кофе с Дезмондом, почитывая газету. А потом Дезмонд отправился бы к своему компьютеру, а Джимми начал обзванивать редакции в поисках места внештатника. Но теперь придется торчать на холодном утреннем пляже. Джимми потерял сон с той ночи, когда обнаружил снимки. Его терзали кошмары. Даже просыпаясь, он не мог избавиться от тягостных видений. Джонатан был единственным человеком, способным ответить на тревожившие его вопросы.
Медленно меняя одну королевскую позу на другую, Джонатан встал на колени и закрыл глаза, словно его окружали не ледяные волны океана, а теплая вода в пенной ванне.
— Не вставай до самого прилива! — громко сказал Джимми.
Джонатан открыл глаза, медленно поднялся и повернулся к Джимми. Его тело казалось таким же белым, как и купальный костюм. На коже не было ни одного волоска. В глазах отражались водные блики. Только маленькие сжавшиеся соски и покрасневшие мочки выдавали, что Джонатан замерз.
— Как ты нашел меня? Оливия сказала?
— А что, ты против?
— Нет, просто удивился бы этому. Она осталась недовольна твоим поведением на вечеринке.
На берегу вскрикнула чайка, и Джонатан посмотрел, как она ныряет в океан, а затем снова появляется в воздухе с рыбой в клюве.
— Чего ты хочешь, Джеймс? — устало спросил он.
Джимми подошел к кромке воды. Возле пупка Джонатана он заметил небольшой изогнутый шрам. Джонатан тронул его, словно читая мысли брата.
— Один из твоих подарков, — печально произнес он.
— Не надо было дергаться.
— Я не дергался! Я дышал!
— Вот и не надо было.
Джонатану тогда исполнилось тринадцать, а Джимми двенадцать. Они играли в «дрожь», их особую игру на смелость и выдержку. Джонатан проиграл соревнование на эрудицию — не решил задачку по математике и не назвал всех президентов США — и за это подвергся испытанию. Он должен был стоять смирно и смотреть в никуда, пока Джимми размахивал перед ним острейшим ножом. Джимми сделал резкий выпад, взмахнув ножом, словно мечом. Джонатан вздрогнул. Он даже не вскрикнул, когда брат порезал его, а как бы задохнулся. Хлынула кровь. На рану наложили пятнадцать швов. На этом их игра не прекратилась, а с каждым годом приобретала все новые, причудливые, формы.
