Серенький волчок - Виталий Левченко
Позвонили знакомому педиатру. Тот посоветовал дождаться «Скорой»: скорее всего, простуда.
Антон схватил сумку.
– Леночка, будем на связи. Если врачи, не дай бог, найдут что-то серьезное – тут же звони. Поедем в больницу к Сергею Павловичу.
Жена ходила по комнате, прижав к себе сына.
– Езжай, Тоша. Мы сами справимся. Ты все равно здесь не поможешь. Мне кажется, я простудила его вчера. Дура, надо было окно закрыть вовремя! Как бы и Алешенька не заболел.
Лена осторожно положила заплаканного Сашу в кресло.
Куприн поцеловал жену.
– Не наговаривай на себя, все будет хорошо. Звони. Хотя, черт, я же на съемках буду, совсем забыл. Ладно. Я сам перезвоню.
За каким-то чертом он поехал по Тверской, и на пересечении с Большой Садовой застрял в пробке. Передача шла в прямом эфире, из студии трезвонили ежеминутно, пока Антон дергался среди ползущих машин.
Он набрал Лену. Жена успокоила его. Врач уже обследовал сына: ничего страшного, всего лишь легкая простуда. Поговорив, Антон облегченно вздохнул: одной проблемой меньше.
На эфир он почти опоздал. А такие манеры были не в его правилах. Антон почувствовал себя виноватым и от этого снова разнервничался. На гримерку времени уже не оставалось, его мазнули кистью на ходу, чтобы лицо не блестело под софитами. Куприн попытался сосредоточиться и сел в кресло перед аудиторией.
Антону приходилось публично общаться с подростками. Задавали они вопросы в основном наивные и типичные для своего возраста: откуда он черпает вдохновение, где берет сюжеты, кем хотел стать в детстве, сколько лет пишет, какой у него распорядок дня и, конечно же, коронный вопрос – как стать писателем?
В этот раз было по-другому. Обычных вопросов задавали мало. Группа ребят в переднем ряду словно сговорилась: дотошно и скрупулезно выясняли гонорары. Куприн дипломатично избегал конкретики. Из разных рядов, как атака, пошли один за другим вопросы о строящемся доме, предполагаемом переезде, о том, как он платит налоги. Спрашивали о совсем личных, даже интимных, сторонах жизни. Например, правда ли, что секс противопоказан творчеству?
– Я уверен: любовь во все времена вдохновляла мужчин на создание прекрасных произведений искусства, – улыбался Антон, а сам думал: что сейчас происходит?
«Это наваждение. Какой возрастной рейтинг у передачи? Сколько лет этим мерзавцам? Я от жизни отстал или это месть редактора за опоздание? И почему ведущая пустила все на самотек и так гаденько улыбается?».
Донимали Антона еще некоторое время. Он вежливо отвечал, а сам украдкой нащупывал в кармане пиджака мобильник. Может, врач ошибся? Вдруг они все-таки поехали в больницу? Скорее бы закончить здесь.
Ведущая, известная журналистка, дамочка с крысиным лицом, спросила: может ли он прямо в студии оценить литературный талант юных дарований и что-нибудь посоветовать? Пришлось согласиться.
– Только сделаем так, – вытянул палец Антон. – Дайте мне что-нибудь коротенькое. Рассказ. Кто-нибудь один. Этого достаточно. Как правило, у начинающих авторов общие ошибки. О них и поговорим.
Ребята подняли листы. Антон обвел взглядом трибуну.
«Вот они – будущие булгаковы и лавкрафты. Кого выбрать? Передних я отсею. – Он улыбнулся: это будет его маленькая месть за некорректные вопросы. – Выберем других. Ага, последний ряд, девушка интересная: очень эффектная блондинка в черном. С такой надеждой заламывает руки, словно это последний шанс. Ее и возьму».
Девушка робко спустилась с трибуны, присела в кресло рядом с Антоном, испуганно глядя на живую легенду. Представилась: зовут ее Катя, шестнадцать лет, пишет с детства, любит природу и животных.
Антону ее лицо показалось смутно знакомым. Может, на каких-то презентациях видел? В издательстве? Нет. Вон, у нее глазик немного косит, он бы запомнил.
Куприн не спросил, откуда она, чтобы не смущать и без того раскрасневшуюся от неловкости юную писательницу. Несмотря на ее стильную одежду, он был убежден, что приехала она из глубинки.
Антон взял у Кати листок. Про себя загадал, что это лирические страдания. Пробежался взглядом по строчкам. Начал читать вслух. Какая-то сказка об умершей или уехавшей куда-то подруге, гармонии души и природы… Белиберда. К тому же настолько бездарно написано, что у Антона родилось подозрение: а не проверяют ли его на вшивость этой подставой? Даже грамматические ошибки проскакивают. В шестнадцать лет любой старшеклассник накалякает лучше. Они это серьезно?
Он взглянул на девушку.
Нет, это не было ни подставой, ни розыгрышем. Она широко раскрыла красивые, с длинными, по всей видимости, настоящими ресницами, глаза и смотрела на него, сдерживая слезы. Антон поежился: этого еще не хватало. Ему стало жаль девчонку.
«А нужна ей правда? Лучше пусть это будет ложь. Та самая ложь, которую называют святой. Кто посмеет меня осудить?».
Куприн кивнул и ободряюще улыбнулся.
– Неплохо, можно сказать, даже перспективно. Талант у вас есть, слово вы чувствуете отлично. Но… практика и еще раз практика. Пишите больше. И больше читайте хорошей литературы!
Он наспех сказал просиявшей от счастья Кате еще несколько вселяющих надежду слов. Следовало закругляться: эфир заканчивался.
После передачи Антон быстро подписал протянутые ему книги, попрощался и вышел из студии. Позвонил Лене.
С сыном все было хорошо. Сашеньке сделали укол. Он успокоился и уснул.
– Ну вот и слава богу. Крольчонок, я уже еду. Целую.
На парковке возле машины Куприн столкнулся с Яной Золотницкой. Это она когда-то написала два сценария к фильмам по его книгам. Еще один сценарий Антон и Яна создали вместе. Золотницкая относилась к женщинам того типа, что одинаково комфортно чувствуют себя и в кругу мечтательных юношей, и в компании солидных мужчин.
– Как эфир?
Антон знал, что спрашивает она не из вежливости, ей действительно интересно. Неожиданно для себя он с раздражением рассказал об эпизоде с Катей.
– Я не могу понять, ведь не ребенок уже! В шестнадцать лет сочинять так нескладно. А писать начала, когда только в школу пошла. Это даже не графомания, это какая-то патология. Да по ней и видно, что больная, да к тому же косоглазая. Ну что мне нужно было сказать? Все равно, чувствую себя дерьмом…
– Анто-он!
Золотницкая охнула, сделала страшные глаза и ткнула пальцем ему за спину. Он быстро обернулся. Возле машины стояла Катя. Она прижимала к груди его книгу. Ударь Куприн девушку ножом, ее взгляд не сказал бы больше: было в нем и удивление, и отчаяние, и такая мука, что Антона кинуло в жар. Так стыдно ему в жизни еще не было.
Он смотрел на Катю и чувствовал себя уже не дерьмом,
