Дин Кунц - Скорость

— То есть, — уточнил турист, — пытаясь помочиться на окна вашей столовой, Фриддл упал с крыши и сломал шею о гнома «Нед Пирсолл». Ирония судьбы.

— Насчет иронии не знаю, — ответил Нед, — но я испытал чувство глубокого удовлетворения.

— Расскажи ему, что сказала твоя мама, — попросил Билли.

Отхлебнув пива, Нед откликнулся на просьбу бармена:

— Мама сказала мне: «Дорогой, восславим Господа, это доказательство того, что Он есть».

Турист несколько секунд переваривал слова матери Неда.

— Похоже, она религиозная женщина.

— Такой она была не всегда, но в семьдесят два года заболела пневмонией.

— В такой момент очень неплохо иметь Бога на своей стороне.

— Она решила, если Бог есть, Он, возможно, ее спасет. А если Его не существует, то она всего лишь впустую потратит какое-то время на молитвы.

— Время — это самое дорогое, что у нас есть, — заметил турист.

— Правильно, — согласился Нед. — Но мама потратила не так уж много времени, потому что в основном молилась, когда смотрела телевизор.

— Какая захватывающая история, — и турист заказал пива.

Билли открыл бутылку «Хайнекена», поставил перед незнакомцем чистый охлажденный стакан, наклонился над стойкой и прошептал:

— Это за счет заведения.

— Как мило с вашей стороны. Благодарю. Я-то думал, что вы слишком спокойны и молчаливы для бармена, но теперь, возможно, понимаю почему.

Нед Пирсолл, который сидел в некотором отдалении, поднял стакан, чтобы произнести еще один тост:

— За Ариадну. Пусть покоится с миром.

Возможно, турист и не хотел продолжать разговор, но после такого тоста не мог не спросить:

— Неужто еще одна жертва гнома?

— Рак. Через два года после того, как Генри упал с крыши. Я не хотел, чтобы для нее все так закончилось.

Наливая пиво в наклоненный стакан, чтобы избежать появления высокой пены, незнакомец изрек:

— Смерть умеет решать наши мелкие проблемы.

— Мне ее недостает, — признался Нед. — Такая была красавица и бюстгальтер надевала далеко не всегда.

Туриста передернуло.

— Бывало, она работала в саду или прогуливала собаку, — мечтательно вспоминал Нед, — а груди у нее так перекатывались, что аж дух захватывало.

Турист посмотрел на свое отображение в зеркале, возможно, чтобы убедиться, что на лице виден тот самый ужас, который он испытывал.

— Билли, ведь такие буфера, как были у нее, редко у кого увидишь, а? — спросил Нед бармена.

— Согласен, — кивнул Билли.

Нед слез со стула, направился к мужскому туалету, остановился около туриста.

— Даже когда рак иссушил ее, буфера остались прежними. Она худела, а они словно прибавляли в размерах. Почти до самого конца она выглядела такой соблазнительной. Так жаль, что ее не стало, не правда ли, Билли?

— Очень жаль, — согласился бармен, и Нед проследовал к мужскому туалету.

Затянувшуюся паузу нарушил турист:

— Вы интересный парень, Билли-бармен.

— Я? Никогда не мочился на окна соседей.

— Думаю, вы — как губка. Впитываете в себя все.

Билли взял полотенце, принялся протирать стаканы, ранее вымытые и высушенные.

— Но при этом вы и камень, — продолжил турист, — потому что, если вас сжать, ничего выдавить не удастся.

Билли продолжал полировать стаканы.

Серые глаза, и без того яркие, заблестели еще сильнее.

— Вы — человек с принципами, а это редкость в наши дни, когда большинство людей не знают, кто они такие, во что верят и почему.

К подобным монологам Билли тоже привык, хотя, надо признать, слышать их ему доводилось нечасто. В отличие от Неда Пирсолла, произносить такие монологи мог только эрудит, но, в принципе, это был все тот же пивной психоанализ.

Он испытывал разочарование. На какой-то момент ему показалось, что этот незнакомец отличается от других двущеких нагревателей, которые повышали температуру винила высоких стульев у стойки.

Улыбаясь, Билли покачал головой:

— Принципы. Вы мне льстите.

Турист маленькими глотками пил «Хайнекен».

И хотя Билл больше не собирался ничего говорить, он услышал собственный голос:

— Не высовывайся, сохраняй спокойствие, ничего не усложняй, не ожидай многого, наслаждайся тем, что есть.

Незнакомец улыбнулся.

— Будь самодостаточным, ни во что не вмешивайся, позволь миру катиться в ад, если ему того хочется.

— Возможно, — не стал спорить Билли.

— Это, конечно, не Платон, — сказал турист, — но тоже определенная философия.

— А у вас есть своя? — полюбопытствовал Билли.

— В данный момент я верю, что моя жизнь станет лучше, если мне удастся избежать продолжения разговора с Недом.

— Это не философия, — улыбнулся Билли. — Это факт.

В десять минут пятого Айви Элгин пришла на работу. Она была официанткой, такой же, как любая другая, и объектом желания, какие встречаются крайне редко.

Билли Айви нравилась, но желания трахнуть ее он не испытывал. И вот это превращало его в уникума среди тех мужчин, которые работали и пили в таверне.

У Айви были рыжие волосы, ясные глаза цвета бренди и фигура, которую всю жизнь искал Хью Хефнер [2].

В свои двадцать четыре года она вроде бы и не подозревала о том, что для каждого видящего ее мужчины является фантазией во плоти. Никогда никого не пыталась соблазнить. Иногда флиртовала, но исключительно в шутку.

Ее красота и нравственность церковной хористки создавали столь эротичную комбинацию, что от одной ее улыбки мужчина превращался в податливый пластилин.

— Привет, Билли, — поздоровалась Айви, направляясь к стойке. — Я видела дохлого опоссума на Олд-Милл-роуд, примерно в четверти мили от Корнелл-лейн.

— Умер сам или его раздавили?

— Естественно, раздавили.

— И что, по-твоему, это означает?

— Пока ничего особенного, — она протянула ему сумочку, чтобы он положил ее под стойку. — Это первый труп, который я видела за неделю, так что все зависит от того, какие еще трупы будут появляться, если будут.

Айви верила, что она гаруспик. Гаруспиками в Древнем Риме назывались жрецы, которые определяли волю богов по внутренностям животных, принесенных в жертву.

Другие римляне их уважали, им даже поклонялись, но, скорее всего, на вечеринки приглашали нечасто.

Айви в крайности не бросалась. Предсказание будущего по трупам не являлось главным в ее жизни. С посетителями таверны она говорила об этом крайне редко.

Опять же слабость желудка не позволяла ей копаться во внутренностях. Для гаруспика она была слишком уж брезгливой.

Вместо этого она искала некое значение в обстоятельствах, при которых столкнулась с трупами, в положении каждого из этих самых трупов относительно сторон света и в других скрытых для непосвященных аспектах их состояния.

Ее предсказания сбывались крайне редко, если вообще сбывались, но Айви не сдавалась.

— Во что бы это ни вылилось, — она взяла блокнот и карандаш, — знак дурной. От мертвого опоссума не приходится ждать ничего хорошего.

— Я это заметил.

— Особенно если он лежит носом на север. А хвостом — на восток.

Страдающие жаждой мужчины повалили в таверну вслед за Айви, словно она была оазисом, к которому они шли весь день. Только считаные сели у стойки. Остальные заставляли ее метаться от столика к столику.

Хотя клиенты таверны (главным образом представители среднего класса) деньгами не сорили, доход Айви от чаевых наверняка превосходил ее жалованье в том случае, если бы она защитила докторскую диссертацию по экономике.

Часом позже, в начале шестого, появилась Ширли Трублад, вторая вечерняя официантка. Пятидесяти шести лет от роду, крупная, благоухающая жасминовыми духами, Ширли имела своих поклонников. В барах хватало мужчин, которым недоставало материнской заботы. Женщин, впрочем, тоже.

Бен Вернон, дневной повар блюд быстрого приготовления, ушел домой. Вахту принял Рамон Падильо, вечерний повар. Таверна предлагала только такие блюда: чизбургеры, картофель фри, жареные кольца лука, кисадильи [3], начо [4]…

Рамон заметил, что в те вечера, когда работала Айви, острые блюда продавались в куда большем количестве, чем когда ее в таверне не было. Посетители отдавапи предпочтение соусу «Томатильо», брали «Табаско», просили к бургерам нарезанный острый перец.

— Я думаю, — как-то Рамон поделился с Билли своими наблюдениями, — они подсознательно разогревают свои половые железы на случай, если она согласится пойти с кем-то из них.

— С Айви ни у кого нет ни шанса, — заверил его Билли.

— Как знать, — игриво возразил Рамон.

— Только не говори мне, что и ты закусываешь перчиками.

— Ем их так много, что иногда не знаю, куда деться от изжоги, — ответил Рамон. — Но зато я всегда готов.

Вместе с Рамоном пришел вечерний бармен, Стив Зиллис. Один час они всегда работали вместе, их смены накладывались друг на друга. В свои двадцать четыре, на десять лет моложе Билли, в зрелости он отставал лет на двадцать.