Анна Белкина - G.O.G.R.
Глава 39. Лицо безликого
«Диггер» в своей камере одиноко лежал на нарах и пялился в потолок рыбьими глазками.
— Ну, привет, — поздоровался с ним Недобежкин, присаживаясь рядом на краешек нар.
— Здравствуйте, — отрешённо пробормотал «диггер», не вставая и не двигаясь. — Если вы будете меня допрашивать — я знаю только то, что сидел в какой-то камере… или комнате… Я не знаю точно, но она была заперта. Сначала я там был совсем один, но потом — пришла она и открыла дверь. Она повела меня… Но я сбежал от неё.
— Простите, «она», это кто? — уточнил Недобежкин. — Вы её знаете?
— Нет, не знаю, — ответил «диггер». — Она назвала меня «чувик» и всё время твердила про какого-то Гейнца. Что как будто бы этот Гейнц и держит всех в плену. А я не знаю никакого Гейнца и не знаю, как я попал туда, к ним в плен. И ещё — я не знаю, как меня зовут, я не знаю, где я живу… Я ничего про себя не знаю…
— Вот те на, приехали! — буркнул Недобежкин, сложив руки а-ля Наполеон. — И что, совсем ничего не помните?
— Нет, — пролепетал «диггер», поморгав пустыми глазками.
— Васёк, давай я его вспушу, что ли? — предложил Ежонков и выволок из кармана свой любимый самодельный маятник. — Сейчас он у меня живо язычок развяжет!
Пётр Иванович не особо верил в силу маятника, поэтому только плечами пожал, а вот Недобежкин — он был уже готов на всё, чтобы разгрести глохнущее тридцать седьмое дело. Он даже уже и поверил Ежонкову насчёт его «фашистских агентов». А кем же ещё может быть человек по имени Гейнц?
— Ладно, Ежонков, пуши, — разрешил начальник. — Только смотри — если превратишь его в козла — можешь чесать к себе в СБУ, ферштейн?
— Расслабься, — примирительно мурлыкнул Ежонков и подкрался к новому «подопытному» на «мягких лапах». — Сейчас, сейчас, вспушу…
«Диггер» не возражал против того, чтобы его гипнотизировали — он вообще соглашался со всем на свете, до такой степени «верхнелягушинские черти» «съели» его силу воли. Когда Ежонков усадил его на нарах — он не издал ни звука, а просто послушно сел. Он не издал ни звука, когда Ежонков начал качать свой маятник у его носа. «Диггер» легко вошёл в состояние сомнамбулы и уснул гипнотическим сном.
Сидоров всё это время внимательно наблюдал за тем, как старается Ежонков и разглядывал пленного «диггера». Сержант никак не мог понять, почему, но он вдруг подумал, что этот «копатель» чем-то напоминает ни кого иного, как Кашалота! Да, Кашалот толстый, усатый, а этот «диггер» — нет, наоборот, худой и без усов — вместо усов у него неопрятные косматые клоки бороды. Но всё равно — он похож на Кашалота — как если бы Кашалот вдруг похудел и сбрил усы. «Почему, собственно, на Кашалота?» — удивился про себя Сидоров и продолжил наблюдать за тем, как гипнотизёр Ежонков терзает бедного «диггера». «Диггер» сидел на нарах и по приказу Ежонкова монотонно цитировал скучный параграф из учебника истории. Рассказывал что-то про Отечественную войну — до того заунывно, что хотелось либо спать, либо выть. Наконец, Ежонков удовлетворился изложением исторических фактов и, зевнув полным ртом, скомандовал:
— Стоп! — и «копатель» затих.
— Как тебя зовут? — потребовал от него Ежонков тоном Кашпировского.
«Диггер» страшновато выпучил зрачки, разинул рот так, что стали видны гланды, и громогласно, вдохновенно произнёс:
— Бе-е-е-е!
— И всё? — взвился Недобежкин и вскочил с нар. — Ежонков, я тебе чётко разъяснил, что если он окозлеет — я с тобой больше не буду работать. Разъяснил?
— Да подожди, Васёк! — попятился Ежонков. — Я же только начал…
— Начал, а он уже баранит! — констатировал Недобежкин. — Запёрло его «на первой ноте»! Всё, Ежонков, ноги в руки — и колеси отсюда! Ты, кажется, у нас в отделении не работаешь!
— Да, Васюха, я же только начал! — оправдывался Ежонков. — Сейчас, я его ещё подпушу, и он как миленький, заговорит!
— Ты уже подпушил! — отрезал Недобежкин. — Глянь! — он показал пальцем на «диггера».
«Диггер» стоял на нарах на четвереньках, бодал стенку и, не прекращая, орал:
— Бе-е-е-е! Бе-е-е-е! Бе-е-е-е!
Он так яростно колотил лбом в эту твёрдую кирпичную стенку, что Сидорову пришлось схватить его за руки и оттащить на середину камеры.
— Бе-е-е-е! — кричал «диггер» и отбивался от сержанта задними «копытами» так, как отбивался бы молодой барашек.
— Чёрт! — чертыхнулся Сидоров, когда «диггер» едва не заехал ему в нос. — Расколдуйте его, что ли?
— Давай, Ежонков, колдуй! — буркнул Недобежкин. — А то он сейчас лбом дверь вышибет!
Да, «Диггер» вырвался от Сидорова и проворно пополз на четверых к двери, собираясь её забодать.
— Стой! — Ежонков подскочил к нему и потащил обратно, спасая дверь.
Но «диггер» вырывался и наконец, лягнул Ежонкова. Ежонков покатился по полу, а «попорченный чертями» узник с упорством козерога опять направился к двери.
— Так, всё! — это Пётр Иванович решил поставить в «деле диггера» точку, встал, догнал «обараневшего» «диггера» и заковал его в наручники.
— Ой-ёй! — ныл Ежонков, сидя на полу, и тёр ушибленный бок. — Ух, баранелла! — зло ругнулся он на помешавшегося пленника чертей «диггера», и показал кулак.
— Так, заканчивай цирк, Ежонков! — вздохнул Недобежкин. — У меня уже голова раскалывается от его воплей!
— Бе-е-е-е! Бе-е-е-е! — не умолкал «диггер».
Ежонков тяжело поднялся с пола и пополз к пленённому в наручники «подопытному».
— Проснись! — скомандовал ему Ежонков, и «диггер» перестал блеять, вышел из первобытного состояния, эволюционировав из барана в человека.
Он открыл глаза и бессильно повалился на бок.
— Прости, брат, — Пётр Иванович подошёл к нему и освободил от наручников. — Очень уж ты дикий был.
— Я вам что-нибудь сказал? — слабым голосом осведомился он, глядя не на кого-нибудь, а в пол.
— Извини, дружище, но похоже, что гипноз на тебя не действует, — сокрушённо пробурчал Недобежкин и поднялся на ноги, чтобы покинуть камеру.
— Постойте, Владимир Николаевич, — это Сидоров, наконец-то решился изложить свою теорию о сходстве «диггера» с бандитом Кашалотом.
Услышав теорию Сидорова, Недобежкин изумился.
— На Кашалота? — переспросил он, заклинившись у двери. — Хм…
Недобежкин задумался, а Пётр Иванович присмотрелся к «диггеру». Да, он оброс волосами и бородой, и ещё — этот костюм, вернее, его остатки. Кажется, недешёвый был костюмчик… Нет, этот «подземный копатель» похож скорее, не на Кашалота, а на его брата, Ярослава Семенова. А Ярослав Семенов пропал около года назад! Полковник Курятников эксгумировал тело того, кого Зайцев выдавал за Ярослава Семенова. Они там, в Генпрокуратуре, провели дополнительную экспертизу и выяснили, что тело Ярославу Семенову не принадлежит. А тот человек, кому принадлежало тело, умер за три дня до того, как сгореть…
— Кашалота! — возгласил Серёгин, завершив сложный процесс мышления. — Приведите сюда Кашалота!
— Зачем тебе Кашалот? — не понял Недобежкин.
— Этот копатель похож не на самого Кашалота, — объяснил Пётр Иванович. — А на его брата, пропавшего Ярослава Семенова.
Недобежкин удивился, но всё-таки, велел Белкину притащить толстого Кашалота. Бандита возили в суд уже четыре раза — слишком уж длинным было его дело. Впереди у Кашалота было ещё два заседания, и на втором ему, наконец-то, вынесут приговор. Пережив судебные тяготы, Кашалот сбросил вес и выглядел теперь, как спущенное автомобильное колесо. Он был уныл и апатичен, с трудом переставлял толстые ноги.
— Ну, чего вы от меня хотите? — заплакал Кашалот, едва оказавшись на пороге камеры «диггера». — Мало того, что этот Тень сожрал мой бизнес! Кротяра большеротая, прожорливый лобстер, мерзкий мангуст, подколодная змеюка, брехливый пё-ёс! — толстый бандит уже собрался залиться слезами, когда Недобежкин дёрнул его за рукав и серьёзно сказал:
— Ты тут, Кашалот, не ной. Сам виноват, что в тюрьму садишься. Лучше посмотри на этого человека и скажи, знаешь ты его, или нет?
— На какого человека? — Кашалот выпростал из пухлых ладоней мокрые от слёз щёки и обвёл камеру заплывшими глазками. — Этого? — толстяк кивнул на Ежонкова. — Нет, этого ослика я впервые вижу…
— Ослика?! — обиделся Ежонков. — Кто это ещё ослик?! Если я — ослик, то ты — упырь! Я, между прочим…
— Нет, не на него, — перебил Недобежкин. — На него, — он указал Кашалоту на «диггера», который лежал на полу, на правом боку. — Его знаешь?
Кашалот подсеменил к «секретному узнику», наклонился и заглянул в его обросшее несчастное лицо.
— Славик? — перепугано прошептал он после недолгого ошарашенного молчания.
— Узнал! — в один голос обрадовались Пётр Иванович и Сидоров, не дав Кашалоту ничего больше сказать.
