Гарри Стейн - Серебряная пуля
— Ну извини… — Он пожал плечами. — Я бы хотел поверить, но не могу. Во всяком случае, это соединение уже было отклонено как антираковое целой серией анализов.
Такие анализы, в которых лекарства испытывались против злокачественных клеток, выращенных в чашках Петри, это что-то вроде стенографического метода определения. Цепочки клеток возникают при многих видах рака, и соединение не выдержало испытания.
— Цепь клеток — это нехарактерно для человека, — горячо сказала она. — Как раковые клетки взаимодействуют со здоровыми, невозможно увидеть в лабораторной пробирке.
Она права, это он понимал.
— И все-таки…
— Жалко, что ты не знаешь французского, — резко бросила она.
— А что?
На экране уже появился другой документ, из трех или четырех страниц.
— Это из Пастеровского института в Париже. Их-то ты уважаешь?
Логан уставился на экран. Он знал лишь несколько слов по-французски и поэтому следил за цифрами. Это был 1937 год. Описание одного из исследователей, побывавшего в Африке.
— История болезни?
Она кивнула.
— Из одной французской колонии, Гвинеи. Этот человек там работал в клинике. И он рассказывает о необычных вещах, с которыми столкнулся.
— И?
Она указала на жирно набранный абзац.
— Дважды одно и то же. Две разные женщины. Обе с инфекцией спирохеты…
— Сифилис? Фрамбезия?
— Здесь точно не сказано.
— Точно не сказано? — переспросил Логан.
— Дело в другом. У женщины в груди были злокачественные опухоли. И после трех инъекций против инфекции — что удивительно! — опухоли стали уменьшаться.
— Что ты говоришь! Что-то похожее на соединение Q использовано против рака груди? Но это слишком притянуто за уши, чтобы оказаться правдой.
Она кивнула.
— Возможно. Во всяком случае, это вытекает из того, что здесь написано.
— Что именно говорится о соединении? Дается его состав?
Она опустила текст пониже, пока не нашла то, что искала.
— Основанный на органических красителях… включающих растворенные полисульфонаты. — Она улыбнулась. — Как, знакомо звучит?
Невольно Логан начал разделять ее волнение.
— А что-то еще, имена?
Она указала на сноску в конце последней страницы. Среди множества иностранных слов Логан сумел увидеть имя «М. Накано».
— Здесь говорится о неопубликованной статье этого человека, он писал об этом соединении, — сказала Сабрина. — Имя японское, так ведь?
Пока все было похоже на удачу.
— Накано… Пауль Эрлих любил приглашать японских химиков в свою лабораторию. И если память мне не изменяет, то главным помощником этого великого человека в исследовании препарата против сифилиса, что и принесло ему славу, был японец Хата. Он очень уважал их рабочую этику.
Сабрина пожала плечами.
— Это история, не наука. — Она умолкла. — Да… потому что в другой статье…
Он кивнул.
— Эрлих умер где-то в начале Первой мировой войны. И кто знает, может, Накано из его лаборатории и продолжил работу над этим соединением и после войны? — Логан остановился, глядя на нее. — Или это мы уже притягиваем за уши?
— Я не понимаю смысла этой фразы.
— Ты думаешь, в этих двух статьях ссылки на одно и то же исследование? На одного и того же человека?
Она посмотрела на него.
— Да.
Он долго молчал.
— Ну, давай не будем отвлекаться. Мы ничего не знаем о французе, сделавшем открытие и написавшем об этом. Достаточно ли он квалифицирован, чтобы делать такие заключения? И вообще, сам ли он обследовал женщин? Из того, что мы знаем, мы можем заподозрить обычный хронический мастит или какое-то другое воспаление в груди.
На самом деле он не мог скрыть растущего азарта. Вот на что он все время надеялся. Разве в случае с Тилли не показалось ему, что это соединение может быть чрезвычайно активным? Если в определенных обстоятельствах оно может задержать рост здоровых клеток, можно ли говорить, что оно не способно блокировать и рост злокачественных?
Они проговорили два часа, обсуждали, что способно исказить суть этой теории, могут ли они доверить кому-то свой секрет и, самое главное, зная реальную жизнь в институте, велика ли вероятность занятий этим исследованием. Логан разрывался между горячим желанием окунуться с головой в работу и сомнением. В какой-то момент, поддаваясь темпераменту, он готов был ответить на этот вызов, но потом трезвел и понимал: если они начнут подобное исследование, то ничего не получат, кроме неприятностей.
Ни к какому решению они не пришли. Сабрина зевнула, и Логан вдруг вспомнил о времени. Впервые за вечер он смутился.
— Уже поздно. И мне пора отправляться домой. — Он медленно встал. Она посмотрела ему прямо в глаза.
— Ты этого хочешь?
Логан растерялся. Это предложение? Нет, он упрекнул себя, это скорее всего несовершенное знание английского языка Сабрины. Вот почему он не совсем верно понял вопрос.
— Хочу ли я? — повторил он.
Сабрина встала и подошла к нему.
— Ты хочешь, чтобы я отвезла тебя домой, или останешься со мной на ночь? — Она нежно погладила его по щеке. — Я хочу, чтобы ты остался, — добавила она, — я буду разочарована, если ты уедешь.
В этой испуганной тишине она вдруг поцеловала его в щеку и стала расстегивать ему рубашку.
— Я думаю, что не хочу тебя разочаровывать, — сказал наконец Логан, улыбаясь.
— А когда ты решила, что мы с тобой переспим? — спросил он ее через час, лежа рядом с ней в темноте.
Она рассмеялась.
— Не знаю. Но, если бы я ждала, когда ты сделаешь первую попытку, мы бы никогда не лежали, как сейчас.
— Я давно хотел. Сама знаешь.
— Знаю.
— И я просто не был уверен, колебался… Дело в том, что мы же коллеги. И это всегда сложно — роман на работе. Ты понимаешь?
Сабрина потянулась к нему и прижалась.
— Пожалуйста, Логан, перестань все анализировать, хоть раз. — Она нежно поцеловала его. — Пойми, это секс, а не наука.
* * *Ничем не сдерживаемые злокачественные клетки начали действовать в поясничном позвонке. При каждом резком движении или при повороте нагрузка падала на ослабленную кость. Некоторые клетки опухоли проникли на миллиметры в корешки нервов, ведущих к спинномозговому каналу.
Личный врач успокаивал ее, хотя сам был озадачен — он ничего не находил, разве что некоторую мягкость на пояснице. Он прописал ей нестероидные противовоспалительные средства и велел побольше отдыхать.
И, хотя она не признавалась в этом даже самой себе, ее состояние начинало отражаться на повседневной жизни. Обычно ей хватало четырех-пяти часов сна, а теперь ее тело отчаянно нуждалось в силе, чтобы бороться с неугомонными пришельцами. Уже к девяти вечера она чувствовала себя в совершенном изнеможении. Быстрая и потрясающе восприимчивая, она с трудом сосредотачивалась на чем-то.
Врач не мог справиться с ее состоянием. Его знания и опыт подсказывали, что хотя и нет явных симптомов, но что-то не так. И он звонит ей, предупреждает, что записал ее на обследование в военно-морской госпиталь в Бетесде.
— Это невозможно. — Она смеется, но говорит уверенно. — Увольте меня от этого.
Ей оставалось жить четырнадцать месяцев.
* * *На следующее утро Логан пришел в больничную палату на полчаса позже, чем собирался. Он никак не рассчитывал успеть съездить домой переодеться. Но семи еще не было, и если бы он поторопился, то заложил бы данные Тилли в компьютер до утреннего обхода.
Он быстро пересек вестибюль и пошел в маленькую комнату в конце коридора, служившую компьютерным центром для младших сотрудников.
Было тихо, как обычно в столь ранний час. Но вскоре после того, как Дэн уселся перед экраном, он услышал чьи-то торопливые шаги по коридору. Через минуту ночная сестра Леннокс просунула голову в дверь.
— Простите, доктор.
Он оторвался от экрана.
— Боюсь, у нас чрезвычайный случай.
— Но я сегодня не дежурю.
Она быстро кивнула.
— Я знаю. Но нигде не могу найти доктора Лукас.
— Ну хорошо. — Он вскочил. — А кто?
— Конгрессмен Марино.
— Боже ты мой! — Он вылетел из комнаты и понесся по коридору. Через пятнадцать секунд он уже стоял у кровати конгрессмена. Прошло меньше трех дней с тех пор, как он видел его в последний раз, но сейчас тот выглядел ужасно. Марино был в коматозном состоянии: лицо пепельное, дыхание поверхностное, хриплое, как при агонии, и каждый вздох происходил через семь-восемь секунд. Если бы Логан не знал о внезапных ухудшениях на последней стадии рака, он бы не поверил своим глазам.
Он наклонился и тихо заговорил.
— Конгрессмен… Конгрессмен Марино?
Ответа не было. Только еще один тяжелый вздох вырвался из пересохшего горла. Предсмертный хрип.
