Том Вуд - Киллер

Кеннард шел по тротуару и прошел мимо места, где стояла его машина. Навстречу ему двигалась группа пьяных, безуспешно пытавшихся идти по прямой. Это явно были какие-то дельцы, отметившие удачную сделку. Когда они подошли ближе, один из них крикнул Кеннарду по-французски что-то, несомненно, вызывающее. То ли он заметил неприязнь в лице Кеннарда, то ли просто хотел позабавиться.

Он был выше Кеннарда и на добрых полпуда тяжелее, правда, этот избыток веса приходился в основном на живот. А Кеннард был вовсе не таким слабаком, каким казался. Он бы с удовольствием показал, что не такая уж он легкая жертва, но он отвел взгляд и уступил пьяным дорогу. Он не мог позволить себе ввязываться в какие бы то ни было конфликты. Уходя, он слышал за спиной смех и насмешливые крики. Их счастье, что ему было не до них.

Кеннард перешел на другую сторону улицы. Его лицо оставалось безучастным, но он чувствовал пульсирование крови в висках. Альварес дал ему уйму срочных поручений, но путь Кеннарда лежал не назад в посольство. У него было дело, которое нужно было сделать в первую очередь. Пройдя еще около минуты по улице, он свернул в боковую улочку. Он снова нашел таксофон, и ему пришлось тридцать мучительных секунд ждать, пока девушка в будке закончит разговор. Когда она закончила, Кеннард вошел в будку и достал свой сотовый телефон, чтобы сверить последний номер. Кнопки он набирал быстро, но осторожно. Закончив, протер все поверхности, к которым прикасался.

Воротник Кеннарда взмок. Он не предполагал, что придется делать незапланированные звонки, но действия после полученных новостей не терпели отлагательства. Телефон стал звонить не сразу, а когда зазвонил, прошла, казалось, вечность, пока ему ответили. Он ввел код.

Снова пришлось долго ждать соединения. Когда голос на дальнем конце линии ответил, он практически изливал презрение.

– Лучше бы это было важно.

Прежде чем продолжить, Кеннард сделал глубокий вдох.

– Это подтвердилось. Он ходил в квартиру Святослава в Мюнхене, но в Мюнхене его давно уже нет. Мы совершенно уверены, что он улетел в Чехию. А куда он направился дальше, мы пока не знаем.

Последовала долгая пауза, затем голос сказал:

– О-кей. Вот что вам нужно сделать…

Среда

08:33 СЕТ

Виктор тяжело дышал. Разреженный горный воздух вырывался из его легких клубами белого пара. Первые шестьдесят метров были трудными, а последние пятнадцать – убийственными. Кряхтя, он вытянул ледоруб из трещины в замерзшем водопаде и врубил его в лед над головой. Пронесшееся над ним облако снега и обломков льда обрушилось к подножию водопада далеко внизу.

Какое-то время он следил за падением сверкающих обломков, затем сделал несколько больших глотков воздуха. От мороза и напряжения его лицо покраснело. Альпинистские очки защищали его глаза от ослепительного солнца. Лед водопада был ярко-синим и белым, а в глубине трещин и разломов – гораздо более темным, почти черным.

Здесь, наверху, легко было забыть о событиях последних нескольких дней. У него тогда не было выбора, он вынужден был полностью сосредоточиться на том, что делает, и не допускать никаких посторонних мыслей, ибо, если бы он допустил такую постороннюю мысль, она стала бы последней мыслью в его жизни. Он дал своему телу отдохнуть столько, сколько мог, а теперь ему нужно было прояснить голову. У него не было друзей, с которыми можно было поговорить, никого, с кем можно было поделиться своими проблемами, и это было очень хорошо.

Один в горах он чувствовал себя так, словно был один во всем мире. Только он и безжалостная правдивость природы. Он был так далек от цивилизации, как только мог надеяться, однако мир с этой высоты казался гораздо более цивилизованным.

Он подтягивался на руках и отталкивался ногами, выдергивая кошки своих ботинок изо льда, чтобы врубить их немного выше. Напряжение подъема обессиливало его тело, но опасность успокаивала мысли. Он был уверен в своих способностях, но должен был сохранять полнейшую сосредоточенность. Он не пользовался ни крюками, ни карабинами, ни веревками, поэтому, если он не будет сосредоточен, он сорвется, а если он сорвется, он погибнет. Все очень просто.

Единственными звуками были шум ветра, удары металла по льду и его тяжелое дыхание. Главным было ощущение полнейшей свободы. Он был спокоен и умиротворен.

Поднявшись еще на три метра, Виктор остановился передохнуть. Отклонившись назад, он освободил одну руку от ледоруба, сунул ее в карман, достал леденец, обрадовавшись, что он зеленый, и сунул его в рот. Леденцы не давали рту пересыхать, так что он не чувствовал жажды, а кроме того, они были вкусными. Виктор пососал леденец и наклонил голову, чтобы полюбоваться видом. Видны были только горы и деревья под снежными шапками.

Он мог бы висеть здесь часами, но почувствовал, что на лицо капает вода. Он посмотрел вверх, щурясь против света. Капли воды блестели на солнце. Лед таял, что было неудивительно при безоблачном небе. Он стал подниматься дальше, не спеша, будучи уверенным, что доберется до вершины раньше, чем может возникнуть какая-то опасность.

Вдруг лед наверху затрещал. Виктор остановился и глянул наверх. В шести метрах над ним отламывался ледяной карниз. Виктор вжался в замерзший водопад, и глыбы льда и снега пронеслись над ним. Виктор отказался от своих прежних оценок и ускорил подъем. Его мышцы, жаждущие большего количества кислорода, переполнились молочной кислотой, а легкие болели от вдыхания морозного воздуха. Он поднимался быстро, поочередно вбивая в лед ледоруб и кошки, подтягиваясь и отталкиваясь, пока не достиг вершины, где улегся на снег распростертым орлом, раскинув руки и ноги.

В шале он вернулся через несколько часов. Там он приготовил себе ланч, начав с брускетты с грибами по собственному рецепту, за которой последовал сэндвич с двумя большими сосисками. Это было именно то, что ему требовалось. Потом был белковый коктейль и горсть пилюль с пищевыми добавками.

После ванны Виктор сел голым на кровать и достал из закрепленной под кроватью кобуры пистолет. Он вынул обойму, извлек из нее патроны, снова вставил их в том же порядке и убрал пистолет на место.

Было позднее утро, через жалюзи на восточной стене пробивались лучи солнца. Виктор подошел к окну в западной стене и резко потянул шнурок, подняв жалюзи. Перед ним простиралась вдаль долина, в ее середине виднелся городок Сент-Морис с покрытыми снегом двускатными крышами домов. На склонах гор росли сосны. Вдали виднелась цепь снежных гор.

Было время, когда Виктор почти верил, что может отделить свою жизнь от того, чем на нее зарабатывал. Это время давно миновало. Сегодня он осознавал, что его жизнь висит на волоске, что он не живет по-настоящему. Нормальные люди не прячутся в удаленном горном селении за усиленными дверьми и трехдюймовыми пуленепробиваемыми стеклами окон. Он с трудом вспоминал, когда его жизнь была иной.

Он жил один ради собственной безопасности. Здесь его никто не знал, как и он не знал никого, и эта жизнь вдали от городов и от людей казалась ему легче. Одинокая жизнь никогда не была для него трудной, но полное одиночество было тем, с чем ему поневоле пришлось научиться жить. Это свое умение он постоянно совершенствовал, как и всякое другое умение, необходимое ему для выживания. Самым важным элементом была постоянная занятость. Когда он не работал, он ежедневно часами занимался тем, что поддерживал себя в высшей физической форме, а еще больше времени уделял совершенствованию своих профессиональных навыков. Заказов могло не быть по нескольку недель, но это было его неизменной профессией. В остальное время он поднимался в горы, катался на лыжах, читал, играл на рояле и совершал частые поездки для изучения мира.

Но были вещи, которые невозможно было заменить этими развлечениями. Представления о взаимоотношениях с женщинами у Виктора были такими: вызвать девушку, которая нравилась бы ему настолько, чтобы захотелось ее видеть больше одного раза, и которая была бы настолько хорошей актрисой, чтобы не показывать, что его прикосновения ей неприятны.

Глядя на живописную долину за окном, можно было почти поверить, что события в Париже не были реальностью. Здесь Виктор был просто другим – благополучным бизнесменом, который наслаждается отдыхом в уединенном убежище. Возможно, он здесь и останется. У него отложено достаточно денег, чтобы с удобством прожить несколько лет, если он будет осторожен. Возможно, когда они кончатся, он сможет заняться постоянной работой, например преподаванием языков или даже обучением альпинизму. Он понимал, однако, что для того чтобы заняться преподаванием, ему придется сначала научиться работать с людьми. Возможно, когда-нибудь он и в самом деле начнет жить, как обычный человек. Если, разумеется, сумеет вспомнить, как это делается.