Клювы - Максим Ахмадович Кабир

Он слизал с пальцев соль.

Отто Леффлер то ли тонко троллил общественность, то ли сходил с ума. В письмах режиссеру Кеннету Энгеру он утверждал, что больше не спит. К пятидесяти годам ракетостроитель рассорился как с коллегами из Центра космических исследований, так и с членами Ордена.

Он пропал без вести в шестьдесят третьем. По официальным данным – утонул, катаясь на яхте. По неофициальным – сбежал в Чехословакию караулить Лунное Дитя.

«Ждать пришлось бы долго, – прикинул Корней. – До две тысячи восемнадцатого».

Статья завершалась мажорной нотой: именем Леффлера назван кратер в Срединном море, в том самом месте, где фантазия пионера ракетной эры водрузила башню внеземных цивилизаций.

– Что мы имеем, – сказал Корней вслух, – двойник Дыма – либо уфолог, помешанный на Леффлере, либо его потомок.

В любом случае история химика-оккультиста впечатляла.

– Соловьев обалдеет.

Прежде чем опустить жалюзи, Корней минуту рассматривал идеально круглую луну, плывущую над кровлями.

Филип не помнил деталей. Только оранжевые всполохи пламени, мечущиеся по стенам тени, плач. Вот он в эпицентре огненной бури, пожирающей абстрактное искусство, а вот уже в задымленном подъезде, тащит за руку Вилму.

Гости выставки толкались, слетая по лестнице, Филипа пихнули в спину. Вилма кашляла надсадно.

Дверной проем мансарды дыхнул жаром и сажей.

– Уходим! – Стиснув зубы, он увлек Вилму вниз, как она час назад увлекла его в праздную сутолоку вечеринки. Дым клубился в подъезде, слепил глаза.

– Он… этот парень… убил…

Вилма трясла синими локонами, будто отказывалась верить.

Огонь больше не угрожал им, но Филипа обуревало ощущение, что кошмар только начался, что пироман – не самый жуткий из сюрпризов ночи.

Панические крики встретили их за порогом подъезда. Кричали справа, и слева, и позади. Не погорельцы Сороки – они откашливались у парадной. Вопли доносились с проспекта.

Интуиция била в набат.

– Кто-нибудь вызвал пожарных?

– Там не берут трубку, – пожаловался седовласый скульптор.

– Что происходит? – Вилма смотрела в глубь двора. Обернулась к Филипу. – Ты куда?

– Сирены, слышишь?

За домами выл спецтранспорт. Из мансарды валил дым.

– Погоди.

Вилма поравнялась с Филипом.

Он мысленно просканировал себя.

Наркотическое опьянение миновало. Разум был чист. Так Филипу казалось.

Но на узкой улочке, перпендикулярной проспекту, он усомнился в собственной адекватности.

За пределами тихого двора творился кошмар, сюрреалистичный и кровавый. Возле стриптиз-клуба лежал коротко стриженный мужчина в форме секьюрити. Другой оседлал его, схватил за уши и монотонно колотил затылком о брусчатку. Судя по тому, как сплюснулся череп, мужчина был мертв. Еще два трупа валялись вдоль тротуара. А в устье, выходящем на Вацлавак[9], кипел ад.

Люди бежали к метро. Крики и визг рикошетили от безразличных фасадов. Филип подумал невпопад о Годзилле – посеять панику такого масштаба мог бы разве что киношный монстр.

– Филип! – предупреждающе вскрикнула Вилма.

Тип, размозживший череп охраннику, брел в их сторону. Что-то было не так с его лицом: вялым, размякшим, как кнедлик. И глаза, даже издали, вызвали в памяти Филипа четкую картинку.

Больничное кладбище. Руины часовни. Блондин, слепо машущий корягой.

У парня был точно такой же взгляд.

И у толстяка-пиромана.

Убийца никуда не спешил. Кровь стекала с его пальцев. Филип потормошил Вилму, они бросились наутек.

«Это кокаин, – с надеждой подумал Филип, – кокаин вкупе с бессонницей, я просто брежу».

Толпа перла мимо проулка. Но теперь Филип видел искореженные тела на дороге. Одни люди спасались бегством, иные нападали. Женщина в нижнем белье схватила пожилую китаянку и обмотала вокруг ее шеи ремень фотоаппарата. Полуголый мальчишка бил ногами хнычущую леди. И у этих, нападавших, были пустые стеклянные глаза.

«Вирус! – пронеслось в голове. – Как в фильмах. Эпидемия, заставляющая убивать».

– Полиция! – Вилма запрыгала, жестикулируя.

Синий автомобиль вклинился в толпу, подмяв нескольких туристов. За ним выкатили второй и третий. Машины перегородили проезд.

«Они не помогут, – понял Филип. – Тут не помогли бы и танки».

«Пустоглазых» было раза в три больше, и они прибывали. Одетые так, словно их выкинуло на улицу прямо из коек (кольнула туманная догадка). В плавках, в мятых футболках и пижамах. Новоприбывшие несли кухонный инвентарь. Ножи, тесаки.

– Стойте! – крикнул полицейский. – На землю!

Сухо хлопнул предупредительный выстрел. Вторую пулю полицейский всадил в грудь приближающегося подростка. Подросток упал, выронив садовые грабли. Как по команде, копы открыли стрельбу. Свинец косил «пустоглазых» и обычных туристов. Измазанная в крови, рыдала на газоне девушка.

– Сюда! Скорее!

Филип оглянулся. Из бакалеи им махал седобородый индиец. Не тратя драгоценных секунд, Филип подтолкнул Вилму. Они влетели в лавку, индиец хрястнул раздвижной решеткой и защелкнул замок.

По проспекту шествовала смерть. Пражане убивали гостей столицы. Гости убивали пражан. Взорвались витрины «Бургер Кинга», пламя, словно из огнемета, лизнуло тротуар. Человек-факел вышел из закусочной, постоял недолго и рухнул навзничь.

– Это что, война? – спросила Вилма. Ее глаза были такими же бесцветными, как у психов. – Кто они? Русские? Неофашисты?

– Они – мы, – сказал индиец.

Филип отвел взгляд от решетки.

Не считая их с Вилмой, в помещении сгрудились четверо: хозяин лавки, смуглая женщина, возможно, его супруга, длинноволосый мужчина с навьюченным рюкзаком и полуголая девушка вовсе без волос.

– Когда это началось? – спросил Филип.

– В полночь. Было десять ракшасов, потом сто, потом много по сто. Испуганный идти в метро, но метро нет.

– Ракшасы?

– Мы говорить так о демонах. В индуизме. Эти как одержимые ракшасы.

Полуголая всхлипнула. На ней были только высоченные ботфорты, чулки и кожаные трусики. По груди рассыпались блестки, соски маскировали нашлепки с болтающимися кисточками. Бритый скальп украшала татуировка: игральные кости, выпавшие счастливой семеркой.

Девушка дрожала. Индиец снял с себя расшитый золотой нитью пиджак и накинул ей на плечи.

– В метро ловушка, – сказал он.

– I don‘t understand,[10] – пожаловался турист. – What he says?[11]

Филип не удостоил его ответом. Он снова смотрел наружу. Растерянные полицейские увещевали толпу. Психи… Как там? Ракшасы?.. Подсекали жертв, тянули, душили. Лица были пугающе спокойными и расслабленными. С таким видом отдыхают в шезлонге, а не совершают массовые убийства.

«Неужели это происходит, – ошарашенно подумал Филип, – в благополучной Праге, в центре города?»

– Откуда вы знаете про метро?

– Радио говорить.

– Что еще говорили по радио?

– Чтобы мы не паниковали, – вытерла слезы стриптизерша.

– Ну да, конечно.

– Это везде, – сказал индиец.

– Везде? – Филип пошатнулся, не в состоянии осознать услышанное. – В каком смысле? Везде в Чехии?

– В Европе. В Африке. Где ночь.

– Часовые пояса, – пояснила индианка.

Индус закивал:

– Говорят радио и ютуб. Канал Карающей Длани.

– Господи, что они несут! – Вилма схватилась за синие волосы.

Бритая стриптизерша молилась полушепотом Деве Марии. Часы над стендами показывали начало третьего. С Водичковой, сигналя и тараня толпу, выехал военный грузовик. За ним хвостом – двухэтажные экскурсионные автобусы.

– Почему они – это мы? – спросил Филип.

– Те, кто уснул. – Индиец подпер щеку сложенными лодочкой ладонями. – Ракшасы приходят, когда спишь. И заставляют убивать неспящих.

Пазл собрался воедино. Сон! Толстяк, блондин с кладбища, безумцы на улице – они спят и не дают отчета своим действиям.

Словно живая иллюстрация, старуха в пеньюаре прошаркала